— До чего здесь тесно! Дома жмутся друг к другу, как лягушачьи икринки! — ахала Касанэ.
— Хансиро-сан, вы не знаете дорогу в Симабару? — Судя по тому, что Кошечка слышала об Оёси, его будет легче всего найти в веселом квартале.
— Возможно, мне удастся ее отыскать, — ответил Хансиро с невинным видом, и Кошечка искоса бросила на него лукавый взгляд.
Касанэ и Синтаро пошли искать место для ночлега, а Хансиро и Кошечка зашли в лавку торговца поношенной одеждой в Конопляном переулке у самых восточных ворот Симабары и взяли там напрокат халаты из простого темно-синего узелкового шелка, присовокупив к ним жесткие завязки для воротников — такие носили жители дальних провинций. Подолы халатов были уже, а рукава короче, чем полагалось по моде. Кошечка и Хансиро добавили к этому наряду обмотки из плотной хлопчатобумажной ткани и плащи — из полосатой, которая называлась «трехподкладочной», потому что была такой прочной, что одежда, пошитая из нее, за свой срок службы могла сменить три подкладки.
Влюбленные немного поспорили о том, какие бумажные платки купить, и наконец выбрали недорогие, но приличные. Они хотели выглядеть небогатыми провинциалами, только что приехавшими из Тосы, но не слишком бедными и неотесанными, короче, не такими пентюхами, перед которыми закрываются двери лучших домов веселого квартала.
Войти в публичные дома Симабары было достаточно сложно. Как и в Ёсиваре, посетителям здесь по обычаю сначала полагалось зайти во вводные чайные дома. Там они меняли дорожные костюмы на городские наряды и ожидали провожатых, которые разводили их по домам выбора. Эта процедура занимала много времени, к тому же она ограничивала поле поиска Оёси, потому что каждый из сотен вводных домов поддерживал связь только с одним или двумя веселыми заведениями.
Хансиро понимал, что идти в тот чайный дом, услугами которого он обычно пользовался, нельзя, тамошний хозяин непременно узнает его. Поэтому Хансиро и Кошечка решили «сыграть немых».
В первой попавшейся чайной лавке они переоделись в прокатную одежду, взяли там же широкополые шляпы из осоки и фонарь, на которых черным цветом было крупно выведено название выдавшей их гостиницы, и побрели по кварталу без провожатого, как невежды из провинции, не знающие нравов больших городов.
К тому времени, как скитальцы смешались с толпой посетителей Симабары, наступили сумерки. Слуги неторопливо зажигали фонари, рядами свисавшие с карнизов первых и вторых этажей строений, теснящихся вдоль дороги к домам свиданий. Куртизанки низшего сорта сидели за решетчатыми фасадами мелких домов терпимости, курили маленькие медные трубки и заигрывали с проходившими мимо мужчинами. Женщины прихорашивались или наигрывали на сямисэнах задорные плясовые мотивы.
Кошечка не могла отвести глаз от вечернего парада красок. Прогуливающихся куртизанок высокого класса здесь, как и в Эдо, сопровождали вереницы их горничных, служанок и носильщиц фонарей. Княжна Асано и раньше слышала, что житель Западной столицы, даже умирая от голода, последние гроши истратит на одежду, но только теперь поверила этому: на симабарских таю и их девчонках было наверчено больше сатина, шелка и парчи, чем могла бы предоставить себе жительница востока страны. Нарядные красавицы мелкими шажками пересекали шумные улицы. Их высокие лакированные гэта весело стучали по мостовой.
«Роскошные перья запертых в клетку птиц», — подумала Кошечка. Дни, проведенные в Ёсиваре, казались молодой женщине дурным сном. Это происходило не с ней, а с кем-то другим и в другом измерении. А ведь когда-то судьба куртизанки казалась Кошечке лучшим из всего, на что она могла рассчитывать в жизни. Теперь она была так рада своему избавлению от рабства, что даже не обращала внимания на косые насмешливые взгляды женщин и фырканье маленьких горничных по поводу ее деревенского наряда.
Чем ниже классом был дом терпимости, куда заходили путники, тем заносчивее вела себя Кошечка. Это забавляло Хансиро. В доме «Волна» княжна Асано задрала нос очень высоко, зато они наконец добились успеха: дежурная «тетушка», улыбчивая женщина без нескольких передних зубов, призналась, что знакома с бывшим главным советником семейства Бако-Асано. Хансиро, впрочем, считал, что все обитатели Симабары знали, какие дома посещает Оёси, но умалчивали об этом из осторожности. Даже если люди и верили рассказу Хансиро, что некий знатный господин, князь из Тосы, прислал его нанять советника на работу, никто не хотел ввязываться в это дело: репутация Оёси Кураносукэ даже в веселом квартале считалась подмоченной.
Вечер едва начинался, но в одной из задних комнат «Волны» уже шла шумная вечеринка. Поскольку почетный гость был стар, куртизанки и местные записные весельчаки, совершенно забыв о вежливости и чувстве меры, устроили ему шутовскую похоронную церемонию. Их монотонное пение прерывалось смехом, гулкими ударами ручных барабанов и звоном бутылей с сакэ. Закончив обряд, они решили дать попавшему в их лапы старику каймэ — посмертное имя. Предлагаемые клички были насмешливыми и двусмысленными.
— Почетная лапша! — крикнул кто-то.
— Потасканное трепье!
— Барсучьи причиндалы!
— Мы будем звать тебя «Князь Асан» — князь-лежебока, — сказала одна из женщин. Дословно это значило «плохо встающий». Все засмеялись и закричали: «Правильно! Правильно!»
Услышав слово «Асано», Кошечка едва не потянулась к кинжалу, спрятанному в складках куртки. Хансиро бросил на нее предупреждающий взгляд, но молодая женщина уже поняла, что говорят не о ней, и снова переключила свое внимание на Барсука — местного танцора, которого Хансиро в этот момент расспрашивал об Оёси.
— В веселых кварталах Киото, Фусими и Осаки Оёси Кураносукэ известен под прозвищем «Морской бродяга Текучего мира».
Барсук был одет в темно-коричневые хакама и заправленный в них халат из зеленого крепа того оттенка, который назывался «цвет яйца цапли».
Свое прозвище этот танцор-гейша получил за привычку выстукивать мелодии пальцами на животе: так, по преданию, поступали духи-барсуки. Его узкие глаза казались щелками в жирном море волнующихся вокруг них складок. Попыхивая трубочкой, Барсук бесцеремонно разглядывал своих собеседников, прикидывая размер денежной благодарности, которую получит от них.
— Он оказывал предпочтение этому дому, но недолго. Говорил, что восхищается моим умом и проницательностью, хотя они недостаточны, если не сказать хуже. Но он не навещал нас уже давно. Соглядатаи Киры дожидаются его у наших ворот так долго, что мыши свили гнезда у них в волосах.
— Возможно, нам стоит заглянуть к нему домой? — обратилась Кошечка к Хансиро.
— Там вы его тоже не найдете, — сказал Барсук и налил гостям сакэ, наполнив чашечки так, как полагалось по правилам хорошего тона, — чуть выше лаковой отметки, означавшей середину сосуда.
— В доме Оёси поселились лисы со своими выводками, и совы залетают туда стирать свое тряпье. Те, кому сын Киры приказал наблюдать за его воротами, превратились в мумии, не умерщвляя свою плоть семью способами.
Барсук придвинулся к собеседникам, и Кошечку охватил запах дешевых благовоний, отгонявших от человека злых духов.
— Я слышал, что после того, как Оёси перестал бывать здесь, он стал проводить ночи в «Суми-я» на улице Агэямати.
Из дальней комнаты донеслись крики: «Сними это! Сними это!» и взрывы смеха. Они мешали разговору, и Барсук умолк, ожидая, пока шум утихнет. В этот момент в комнату с поклоном вошел мальчик лет четырнадцати.
— Мое имя Сигамори Самбэй, — паренек не тратил время на вежливость. — Я чищу отхожие места в доме «Ворота с драконом» рядом с «Волной» и услышал, что вы ищете Оёси Кураносукэ, ронина из Ако.
Кошечка отступила немного в сторону, чтобы плечо Хансиро загородило ее лицо: она знала Самбэя еще маленьким ребенком и боялась, что он тоже узнает ее. Кроме того, она внутренне огорчилась, что один из слуг ее отца был вынужден унизиться до такой работы.
— Ты знаешь советника? — спросил Хансиро.
— Я служил в доме князя Асано в Ако, — сказал Самбэй. — Я находился в поместье князя в тот час, когда Оёси-сан решал вместе с нами, что делать после смерти господина.
— Ты не можешь сказать нам, где Оёси сейчас?
— В аду, если в этом непорочном мире есть правда, — ответил Сигамори с горечью племянника, которого обманул любимый дядюшка. — Простите меня за прямоту и грубость, ваша честь, но вашему господину не стоит брать Оёси на службу. Оёси — низкий трус и предатель. Он опозорил имя своего князя и забыл о долге. Он продал честь за ласки пошлых актеров и шлюх с речного берега. Он бросил жену и детей, растратил доверенные ему деньги семьи Асано на разврат, в котором погряз по уши.
Кошечке вдруг стало очень холодно. Ледяная пустота заполнила ямку под ложечкой и распространилась по телу до ребер и позвоночника. Беглянке показалось, что зимний ветер завывает у нее в ушах. Она испугалась этой волны отчаяния, накатившей на нее, и вспомнила финал одного из стихотворений сумасшедшего поэта с Холодной горы:
Злые звезды моей управляют судьбой.
Если б мог я, как дерево у реки,
Оживать с каждой новой весной!
ГЛАВА 69Душевное равновесие
— Я давно не видела его, — сказала Ёсино, владелица дома выбора «Суми-я». Ее тихий голос был бесстрастен, но Кошечка сумела уловить в нем печаль: после года жизни в Ёсиваре она всегда могла распознать печаль в голосе женщины.
— Но вы можете спросить о нем в гостинице «Амагава-я» — «Небесная река» — в Сакаи, — продолжала Ёсино. — Ее хозяин Гихэй — бывший слуга семьи князя Асано.
В доме «Суми-я» не устраивали шумных вечеров. «Зал адамова дерева» — приемную заведения — тихий и просторный, площадью в десять татами на пятнадцать, украшали только свиток с классическим стихотворением и искусно составленный букет из зимних трав. А вместо мебели зал был обставлен тенями.