— Хино хочет убить меня, — сказала Кошечка, дрожа от ледяного ветра, обдувающего ее голое тело.
— Возможно. — Хансиро быстро накинул порванное голубое платье Кошечки на лежавшего без сознания ниндзя, потом перевернул его и подпоясал длинным поясом.
— Кричи, и погромче, — велел он молодой женщине.
Княжна Асано, уже в чужой одежде, выполнила приказ. Ее преследователь очень умело замаскировался под крестьянина: эта одежда даже пахла мокрой землей с рисового поля и пылью рисовой соломы.
Кошечка и Хансиро подтащили оглушенного врага к тому углу, откуда должна была упасть кукла, уложили его на скат крыши достаточно далеко от края, чтобы их самих не было видно снизу, и толкнули. Кошечка снова закричала. Голубая одежда скользящего к смерти ниндзя хлопала на ветру, как порванный парус. Княжна и ронин услышали леденящие крики женщин из свиты Хино еще до того, как заменивший куклу человек, красиво крутясь в воздухе, полетел вниз.
Хансиро обнял любимую. Холодный ветер свистел вокруг них, и звезды сияли совсем рядом. Кошечке казалось, что она может дотянуться до неба рукой и набрать целую горсть шариков. Любовники стояли среди синих карнизов крыш с загнутыми краями, словно посреди окаменевшего штормового моря, и сердца их стучали в одном ритме.
— Тебя увидел я в пути, — прошептал Хансиро Кошечке. Длинные пряди волос, которыми играл ветер, касались его лица. Воину из Тосы не надо было дочитывать до конца строки, написанные за тысячу лет до него: его любимая знала их наизусть.
Ты мне чужой, как облако, была,
Когда тебя увидел я в пути,
И сердце переполнили слова.
Я их не смог тогда произнести,
И все ж теперь по милости богов
Меж нами есть доверье и любовь.
— Теперь, мое прекрасное привидение, спрячься там, где тебе велел Хино.
— А если он попытается меня убить?
— Я буду рядом. Я всегда буду рядом с тобой — и на этом свете, и на том.
ГЛАВА 72Чихают ли от дыма вороны?
Кошечка сидела, закрыв глаза, в своем большом, похожем на бочку круглом гробу из ароматного кипарисового дерева. Гроб стоял на полупомосте в дальнем конце Большого зала князя Хино. С шеи княжны Асано свисал парчовый мешочек с родословной буддийской веры — хронологическим списком тех, кто создал ее и принес в Японию. Вокруг Кошечки клубились облака благовонного дыма. В воздухе плыл звон колоколов и витало монотонное пение молящихся священников.
Молодая женщина сидела так уже много часов, погрузившись в транс с помощью медитации. Она пребывала в нужном ей полубессознательном состоянии: на лице застыло то же выражение отчужденности от окружавшего мира, что и у мертвецов, а дыхание было таким слабым, почти незаметным.
Касанэ обрила своей госпоже голову, как это делали с телами покойников: у горящих волос неприятный запах, поэтому их удаляли с трупов, предназначенных для сожжения. Провинциальная супруга князя Хино умело натерла подглазья Кошечки древесным углем и нарисовала губной помадой большое красное пятно на ее щеке. Под саваном и слоем белой пудры в тусклом огне свечей эти пятна должны были выглядеть как ушибы на лице человека, упавшего с большой высоты. Потом дочь рыбака помогла Кошечке облачиться в белые погребальные одежды.
Саван скрывал ноги и руки Кошечки, чтобы ничей любопытный взгляд не мог установить, что они не переломаны, как у всех найденных во дворе замка трупов. В час Тигра, рано утром, пока еще было темно, работники князя Хино погрузили тела убийц-неудачников в тачки и в сопровождении слуги, освещавшего путь фонарем, отвезли к реке, на место казней, где выставлялись останки преступников. В груде этих тел валялся и труп вражеского лазутчика, которого поймали с поличным люди Хино. Этот человек успел перерезать себе горло раньше, чем им удалось выбить из него подробности заговора.
Не стали хоронить с почестями и начальника охраны — на рассвете в саду расстелили для него циновки, и вскоре после восхода солнца он совершил сэппуку. Официально это самоубийство было извинением за то, что он позволил врагам атаковать замок и дал погибнуть гостье своего князя. Неофициально же он смертью смыл с себя клеймо позора, ибо позволил вражескому лазутчику проникнуть в лучший отряд князя Хино и этим унизить своего господина.
Этот лазутчик подал сигнал ниндзя, те связали охранника, который ждал Кошечку в боковом коридоре, чтобы занять ее место, и заткнули ему рот кляпом. Потом они дали Кошечке пройти, дождались в засаде начальника охраны и двух его подчиненных, оглушили их, связали и продолжили погоню. Князь Хино еще не выяснил, кто подослал убийц, но долго рассыпался в извинениях перед Кошечкой.
Дикий горный край, расположенный к северу от этих мест, издревле славился своими ниндзя — «воинами-чародеями». Их боевое мастерство было скорее легендой, чем истиной, но сами ниндзя повсюду восхваляли свою независимость, молву о которой искусно раздували. Князь Хино, покачав головой, подумал, что плохи дела у страны, в которой даже легендарным воинам-чародеям не находится дела лучше, чем гоняться впятером за одной женщиной.
Его обычно добродушное лицо сделалось мрачным, сердитым и покраснело от ярости: князь был вне себя — враги беспрепятственно проникли в его крепость. Он, насупившись, сидел во главе своих самураев, родственников и домашних слуг. Все надели скромные, без гербов, шелковые траурные одежды.
Людей собралось так много, что на пятидесяти шести татами Большого зала не осталось свободного места. Участники похоронного собрания явились не только затем, чтобы оплакать княжну Асано, но и для того, чтобы засвидетельствовать ее смерть.
В задней части зала Касанэ билась в истерике, обливая слезами свои рукава. Главной обязанностью Синтаро было подавать предмету своей страсти бумажные платки, и дочь рыбака расходовала их с удивительной быстротой. Когда князь Хино низко склонился перед гробом и положил в него шесть медных монет — плату за переправу покойницы через реку Трех путей, Касанэ запрокинула голову и взвыла, как раненое животное.
Четверо слуг внесли на помост шестистворчатую ширму и тихо установили ее перед гробом. Главный княжеский плотник и его ученик зашли за ширму с тяжелой круглой киркой в руках. Послышались тяжелые удары, заглушившие пение священнослужителей, плотники деревянными молотками туго вогнали крышку в предназначенные для нее пазы. Покончив с этим, они обвязали гроб соломенными веревками.
— А-ах! — стонала Касанэ. — Что человек получает от жизни? Одно горе и разочарование!
Она стала царапать себе лицо и рвать на себе волосы, и так преуспела в этом, что бедняга Синтаро всерьез задумался о ее здравомыслии.
Служанка взвыла так громко, что гости повернули к ней свои склоненные головы. Синтаро, густо покраснев, помог Касанэ встать и вывел ее из комнаты. Собравшиеся в Большом зале люди еще долго слышали ее постепенно затихающие вопли.
Верная служанка причитала так громко для того, чтобы заглушить своими стонами скрип открываемой за ширмой крышки люка. В этот люк опустили гроб с Кошечкой, а на его место поставили другой, точно такой же. В потайной комнате под полом Хансиро с тревогой наблюдал за слугами, которые продевали под веревку шест, готовясь унести гостью князя. Внутрь гроба не попадал воздух, и воин из Тосы боялся, что его возлюбленная задохнется, прежде чем он сможет подковырнуть плотно пригнанную к боковинам крышку.
Сильно пригнувшись, чтобы не стукаться головами о низкий деревянный потолок, служивший полом находившемуся над ними первому этажу здания, слуги потащили гроб по узким переходам. Когда они отошли от Большого зала достаточно далеко, Хансиро с помощью топора разобрал гроб и помог Кошечке выбраться из него.
Ноги молодой женщины так затекли, что она повалилась Хансиро на грудь. Воин подхватил княжну Асано на руки и быстро понес ее по задним коридорам в потайную комнату, скрытую в лабиринте внутренних помещений личных покоев князя Хино. Там Хансиро ласково попытался уложить Кошечку на стопу тюфяков, покрытых толстыми шелковыми одеялами.
— Нет! — Кошечка зашаталась и едва не упала. Чтобы сохранить равновесие, она ухватилась за толстую, подбитую ватой темно-красную куртку Хансиро, форменную одежду пехотинцев князя Хино. — У нас нет времени на отдых.
Княжна Асано вскинула глаза и улыбнулась воину так спокойно, словно, побывав на собственных похоронах, близко узнала смерть и подружилась с ней.
— Пожалуйста, помоги мне походить: так ноги быстрее начнут меня слушаться.
Кошечка положила Хансиро руку на плечи. Княжна и ронин стали прогуливаться по маленькому помещению.
Вскоре дверь открылась, и в комнату вошла Касанэ, а следом за ней — Синтаро, которого его невеста с разрешения господ посвятила в их тайну.
— Как вы себя чувствуете, госпожа? — спросила дочь рыбака. Во время похоронного плача она изрядно растрепала аккуратно уложенные петли своей симады, и теперь ее лицо окружала спутанная лохматая бахрома.
— Хорошо, — ответила Кошечка и сделала девушке знак подойти ближе. — Тебе не трудно было купить рыбу?
— Нет, госпожа. — На лице Касанэ мелькнула улыбка, совершенно не сочетавшаяся с ее растрепанной прической, заплаканными глазами и красным носом. — Второй гроб забит ею.
Идея заполнить объем второго гроба мелкой рыбешкой, название которой означает «вместо ребенка», принадлежала Касанэ. Эта рыба, сгорая в пламени костра, издает запах, похожий на запах паленого мяса.
Касанэ сняла с лакированной вешалки одежду Кошечки и вслед за своей госпожой прошла за ширму. Кошечка прижала к животу край повязки-харамаки, а Касанэ плотно обернула ткань вокруг груди и живота госпожи. Тугая повязка должна была предохранить внутренности Кошечки от невыносимых толчков, которые знакомы каждому страннику, путешествующему в каго. Потом Касанэ помогла Кошечке надеть белый дорожный наряд буддийской монахини.