Туман, встающий
Над высокими горами
Утром вокруг Вас, —
Это грустные вздохи
Той, кто осталась дома.
Древние верили, что мысли тех, кто остался дома, сопровождают дорогих им людей в пути. И сейчас Кошечка почувствовала, что Касанэ рядом. «Привет твоей душе, старшая сестра», — подумала она.
Кошечка была рада, что Касанэ сейчас в безопасности. Ее молодой человек женится на ней, и Касанэ народит ему детей, шумных, как летние мухи. Пройдет время, и она станет вспоминать свою бывшую госпожу только в предписанные обычаем дни траура.
Кошечка увидела, что владелец каго в отчаянии свесил свою корзину через край моста. Прижимаясь грудью к канатам перил, он боком прошел мимо паланкинов и радостно пронес свою ношу над головами смертельно напуганных коллег. Ронин на другой стороне пропасти наконец перерезал канат, и половина моста по всей длине накренилась так резко, что стоявшим на нем людям едва не сделалось плохо. Носильщики и Кошечка скользнули по настилу и оказались прижатыми к веревочным перилам на нижней ее стороне. Кошечка поднялась на ноги первой.
Когда носильщики повернулись к страшному ронину спиной, готовясь к бегству, княжна Асано уже стояла перед ними на одном колене, выставив другую ногу перед собой, и угрожала отступающим занесенной над головой нагинатой. Концы монашеского покрывала развевались на ветру. Губы Кошечки растянулись в улыбке, напоминавшей оскал сумасшедшей. Оёси был прав, когда сказал ей, что искусство боя на мечах приводит человека туда, где жизнь борется со смертью.
Кошечка считала возможным, что Хино все же решил ее убить, но не боялась смерти. Мысль, что сейчас она полетит в крутящуюся пустоту, зиявшую у нее под ногами, наполняла ее восторгом. Она и ее любимый умрут вместе и будут вечно жить в раю!
В тот момент, когда Кошечка мечтала о рае, ее носильщики не сомневались, что попали на службу к двум весьма злобным чертям. Вытаращив глаза и что-то испуганно бормоча, они попытались тащить паланкины вперед по накренившемуся мосту. Кошечка решила, что эти люди зашли слишком далеко, чтобы отступать, и теперь встанут на сторону Хансиро. Но каким бы умелым воином ни был ее любимый, в бою против пятерых противников ему потребуется ее помощь. И молодая женщина стала подниматься по наклонному качающемуся полотнищу. Носильщики взглянули вниз, на пропасть у себя за спиной, и поспешили вслед за ней.
Ронин так же медленно перерезал второй канат, когда Хансиро встал перед ним. Устрашающий вид наемника не обманул воина из Тосы. Судя по одежде, предводитель пятерки переживал трудные времена, но его короткий меч выглядел неплохо и был прекрасно наточен. Этот человек мог бы перерубить канат одним взмахом клинка, а не устраивать представление.
Хансиро вспомнил одну из бесконечного множества крестьянских присказок Касанэ: «Ударишь по траве, напугаешь змею». Это означало, что в иной ситуации нужно выкинуть что-то необычное и этим сбить с толку противника. «Вот именно так и пора поступить», — подумал он.
Хансиро сложил руки на груди, запрокинул голову и засмеялся. Он хохотал весело и от души. Уже десять лет он не смеялся так громко.
— Кончай дурить!
Предводитель пятерки зло смотрел на него. Хансиро читал мысли этого человека в его раскосых, с красными прожилками, глазах так же легко, как если бы они были написаны на свитке, который медленно разворачивался перед ним. Ронин не имел приказа убить Хансиро, а если бы даже и имел, не нашел бы в себе сил напасть на смеющегося человека.
Смех Хансиро был таким заразительным, что Кошечка тоже начала смеяться. Не в силах остановиться, она уперлась в настил моста древком нагинаты, вцепилась в свое оружие, чтобы не упасть, и хохотала, пока у нее не заболели бока и не потекли по щекам слезы.
ГЛАВА 75Путнику помочь не хотят
Кошечка, сжавшись в комок, лежала на подушках паланкина. Гулкие удары ног носильщиков по дереву прервали ее тревожный сон и разогнали кошмары, кружившиеся в спящем сознании.
Ее руки и ноги болели. Кошечка попыталась выпрямить их, но уперлась в стенки паланкина. Молодая женщина еще не совсем проснулась и не могла сразу выбросить из головы воображаемые голоса, которые пронзительно выкрикивали что-то, кажется, предупреждая ее об опасности. Чтобы прийти в себя, Кошечка вспоминала о поэте-священнике Мусуи — Опьяненном мечтами. Его добрые глаза и улыбка успокоили ее. Кошечка попыталась угадать, где Мусуи сейчас. Должно быть, по-прежнему в пути и пьет в какой-нибудь лачуге просяной чай из треснувшей чашки вместе с крестьянкой, которой помог нести груз.
Кошечка вспомнила, как Мусуи поднимал посох, переходя мосты, «чтобы не разбудить Кобо Дайси», и как прочел стихи этого святого поэта:
Путнику в беде
Они помочь не хотят.
Одна ночь — как десять.
Хотя дочь князя Асано и сама была в беде, а возможно, именно поэтому, барабанная дробь шагов по деревянному настилу моста в ночной тишине стала наводить на Кошечку тоску после ее недолгого знакомства с Мусуи. Этот стук вызвал у нее тоску и теперь, на рассвете возле Тоцуки.
Она даже хотела приказать носильщикам прекратить грохотать и двигаться тише. Там, внизу, под мостом, могут спать люди — молодая отверженная мать, ее дети и их дед, которые жмутся друг к другу, пытаясь спастись от холода долгой ночи. Путники в беде, которым никто не поможет. Которым и Кошечка сейчас не в силах помочь.
За пять последних дней и ночей у Кошечки было время, чтобы вспомнить эту отверженную семью и многое другое. Ее мир сжался до размеров паланкина. Она могла с закрытыми глазами представить себе каждый стежок, каждое пятно и каждую морщинку на шелковой обивке его стен и запомнила каждый штрих рисунка к «Сказанию о Гэндзи», украшавшего ее «позолоченную клетку».
Молодая женщина попыталась читать, но чувствовала себя слишком плохо для чтения, и потому, взяв клочок бумаги, сложила его несколько раз для жесткости и вертикально вставила между двумя тонкими камышовыми пластинками закрывавшего окно ставня. Это выглядело вульгарно и неряшливо, ее няня всегда возмущалась и ругала скверную девчонку за такую распущенность. Сейчас Кошечка вспоминала ее ворчание с нежностью.
Последние четыре дня она только тем и занималась, что смотрела сквозь узкую щель в ставне на тянувшиеся мимо коричневые рисовые поля. Незачем выглядывать в окно и сейчас: она опять увидит все ту же однообразную картину — соломенные крыши и обмазанные грязью лачуги, спины кланяющихся людей… Она опять почувствует себя одинокой и оторванной от остального мира, когда новые носильщики, не спрашивая ее позволения, займут место прежних. Почувствует себя шашкой, которую передвигает по доске чья-то рука, более сильная, чем ее.
Проезжая через деревни и городки, недавняя беглянка пыталась вспомнить, что происходило с ней в каждом из них, но это оказалось трудным занятием. В тех приключениях словно участвовал вместо нее кто-то другой. Даже сама дорога из окна паланкина выглядела совсем иначе. Как только Кошечка отделилась плетеной стенкой от людей, идущих по Токайдо и живущих поблизости от нее, романтика великой дороги и то ни с чем не сравнимое волнение, которое испытывает шагающий по ней путник, словно перестали существовать.
Самыми худшим испытанием оказались ночи. В темноте Кошечка дрожала от холода, страдая от неотвязных воспоминаний. В полусне она что-то неразборчиво бормотала няне и всхлипывала от тоски по отцу и матери. Иногда она подолгу мысленно беседовала с Касанэ. А иногда видела во сне, что входит в лодку с Хансиро и плывет с ним под парусом навстречу восходящему солнцу к далеким зеленым берегам Тосы.
К концу путешествия она беззвучно кричала носильщикам, чтобы те прекратили мучить ее своим пыточным бегом, от которого у нее трясутся все кости. Единственным облегчением была вторая ночь. Большую часть ее Кошечка провела на пароме, который вез их от Кувано до городка Мия. Монотонный разговор лодочников, хлопанье парусов, гудение ветра в снастях и потрескивание огня в большом железном ведре, висевшем на корме, убаюкали ее. Кошечка уснула на дне лодки под взятым напрокат протертым одеялом в обнимку с Хансиро. Теперь она пыталась вспомнить прикосновения его рук и теплоту его тела.
Княжна Асано знала, что там, на лодке, эти сильные руки, возможно, обнимали ее в последний раз. Сегодня ночью, если пожелает судьба, она окажется в Эдо. Она найдет Оёси и отомстит за отца. А потом она умрет.
Паланкин резко остановился, и Кошечка услышала знакомый шум — во дворе дорожной управы кипела обычная утренняя суматоха. Она услышала крики своих носильщиков. На этом долгом изнурительном пути носильщики постепенно превратились для нее из людей в механизмы, вроде колес, поднимающих воду, или ручных мельниц, которыми лущат рис, — круглых каменных жерновов с изогнутыми деревянными ручками.
Паланкин качнулся вперед, потом назад: носильщики поставили его на землю. Пока они докладывали о своем прибытии дорожным чиновникам, Кошечка сидела неподвижно, наслаждаясь недолгим покоем и предвкушая возможность расправить затекшие ноги. Хансиро открыл дверцу.
— Моя госпожа! — позвал он с поклоном. Кошечка заметила на его лице лукавую улыбку.
Она прикрыла лицо монашеским покрывалом: мужчины, шумной толпой заполнявшие дворы дорожных управ, были достаточно нахальны и никогда не упускали случая взглянуть на тех, кто приезжал в паланкинах, особенно на женщин. Помогая Кошечке вылезти, Хансиро встал так, чтобы загородить ее от посторонних глаз. Она вышла в мир, преображенный толстым снежным покрывалом.
Хансиро повел княжну Асано к группе сосен, росших за дорогой. Глубокий снег скрипел под их сандалиями. За соснами узкая река, пересекавшая равнину, извивалась, как черная змея на белом покрывале. Хансиро развернул Кошечку лицом к юго-западу.