Не вставая с колен, Кошечка пододвинулась ближе и коснулась горла гостя двумя бледными тонкими пальцами с безупречным маникюром. Ничего: ни малейшего следа биения сердца. Душа посетителя покинула его не отличавшееся красотой тело и никогда не вернется назад. Те, кто займет ее место, будут маленькими, белыми и безногими. Дерзкая муха, прилетевшая из отхожего места, уже заинтересованно летала вокруг.
Кошечка почувствовала, как панический страх охватывает ее, поднимаясь откуда-то из-за пупка, из того места, где, по представлениям японцев, обретается душа человека, и сделала несколько глубоких вдохов. Она должна быть спокойной. Она должна подумать. Скоро сторож отметит ударами своей трещотки начало часа Крысы — полночь, а в полночь Сороконожка закроет дверцу в Больших воротах и запрет мертвеца рядом с Кошечкой до часа Петуха.
Теперь Кошечка была уверена, что гость ее убит изощренным орудием убийства, вернее, тем, что от него осталось и сейчас лежит на лакированном подносе. Плохо очищенная рыба.
На подносе красовался лишь один ломтик этой рыбы, которую японцы называют фугу. Он был тонким, как бумага, и таким прозрачным, что Кошечка видела сквозь него рисунок на фарфоровом блюде — синие волны. Одной капли яда, который содержится в печени фугу, достаточно, чтобы убить человека, если рыба не очищена правильно.
Когда паралич постепенно охватывал тело гостя, этот человек оставался в полном сознании, но не мог говорить. Он, должно быть, понял, что умирает, ведь у него сначала отнялись руки и ноги, и лишь потом перестали работать легкие и мышцы сфинктера.
«Кира, — подумала Кошечка. — Он не успокоится, пока не убьет меня».
Завтра четырнадцатое число. Этим числом завершался очередной месяц со дня самоубийства ее отца, а князь Кира Кодзуке-но сукэ Ёсинака был виновником его смерти. Возможно, Кира опасался мести со стороны Кошечки, а может, князь просто решил уничтожить ее как будущую мать еще не появившихся детей, которые станут угрожать ему по прошествии времени.
Кошечка кольнула палочкой для еды последний ломтик фугу. Не часто смерть появляется в такой элегантной упаковке. Прозрачные ломтики бледного рыбьего мяса были артистически уложены в форме летящего журавля. Журавль символизировал долголетие, и этот иронический жест был вполне в духе Киры. К тому же фугу считалась еще и мощным средством для повышения мужской силы, именно поэтому гость ел ее так жадно. Щепотка смерти была приправой и к еде, и к греховным желаниям.
Кошечка жалела о смерти гостя лишь из-за сложностей, которые могли у нее возникнуть. Этот человек недавно получил наследство и сорил в Ёсиваре деньгами, как соломой. Он служил государственным чиновником в финансовом ведомстве, на военной службе числился знаменосцем и был невероятно честолюбив. Его дыхание плохо пахло, лицо походило на горшок для солений, а стихи были надуманным сочетанием банальных фраз. Кошечке он казался теперь чем-то вроде слизняка, который прополз через ее комнату, оставляя за собой липкий след. Его останки навлекут большие неприятности на Кувшинную Рожу, «тетушку», то есть хозяйку «Благоуханного лотоса», но все-таки не о ней надо сейчас думать. Важно одно — князь Кира пытается убить Кошечку.
Сидя на татами цвета пшеницы в пятне бледно-золотистого света от стоявшей на полу лампы, Кошечка углубилась в себя.
Платком размером сяку на сяку мы бесконечность обвиваем.
Из сердца, что размером в сун, потоп на мир мы проливаем.
Эти строки древнего стихотворения успокоили ее. Закрыв глаза, Кошечка увидела перед собой увлажненную тушью кисть, которая выводила их яркими черными штрихами на китайской бумаге[2]. Одно мгновение душа дочери князя Асано находилась в «сердце размером в дюйм» — в самой сердцевине ее «я». Кошечка не стала задерживаться там слишком долго, потому что Миямото Мусаси в своей «Книге пяти колец»[3] предупреждал: нельзя позволять замереть мысли. Кошечка знала — ей надо действовать.
Стройная и изящная как ирис, она встала, шурша шелками, и скользящими шагами пересекла изысканно обставленную комнату. Темно-лиловый сатиновый плащ тянулся за ней волнистыми складками. Молодая женщина сдвинула в сторону створку бумажной стенки и вошла в свою маленькую гардеробную. Эта комнатка была столь же уютной и переполненной вещами, сколь унылой и пустой казалась покинутая приемная. Вещицы из туалетного набора Кошечки были разложены на покрытых черным лаком полочках. Оправы зеркал, гребни, расчески, флаконы, шкатулки и ручки кисточек гармонировали по цвету. На каждой из этих туалетных премудростей сиял перламутром герб семьи Асано — скрещенные перья. Большой оранжево-рыжий кот спал на одной из верхних полок, где находились книги и сямисэн с длинным грифом, на котором Кошечка в детстве училась играть.
Кошечка подошла к ширме, стоявшей в противоположном углу гардеробной. Нарисованные на ней крутые черные скосы скал, серые облака, сосны с их блестящими иглами и серебристые завитки тумана манили к себе. Кошечка пожалела, что не может войти в картину и затеряться в этом пейзаже.
— Бабочка… — Кошечка зашла за ширму, опустилась на колени возле одинокого тюфячка и ласково растолкала девочку, спавшую на нем под двумя тонкими одеялами.
— Землетрясение? — Девочка мгновенно села, вытянувшись в струнку, и тут же вновь повалилась на постель, сообразив, что не слышит стука черепицы.
— Вставай!
— Который час, хозяйка? — пробормотала Бабочка.
Кошечка взглянула на стоявшую на полке курильницу. Там медленно горели благовонные палочки, которые не только распространяли приятный аромат, но и отмеряли время.
— Почти середина часа Свиньи. Сороконожка вот-вот закроет Большие ворота. Нам надо торопиться.
— Куда мы идем? — растерянно спросила Бабочка: время было слишком поздним и для прогулок, и для того, чтобы бежать куда-нибудь по делу. И потом, она не выходила за границу веселого квартала уже два года — с тех пор, как ее обнищавшая мать совершила безумный поступок, продав семилетнюю дочь своднику. Насколько было известно Бабочке, ее хозяйка также выходила за пределы квартала всего несколько раз. Почти все «белошвейки», как называли куртизанок, покидали Ёсивару только мертвыми или умирающими. Неужели ее хозяйка умирает?
— Ты мне нужна: распусти мои волосы, — прошептала Кошечка через плечо, появляясь из-за полок с грубым глиняным кувшином воды в руках. Бабочка торопливо обернула фартук вокруг своей подбитой ватой ночной одежды, засучила рукава и призадумалась: Кошечка никогда не носила для себя воду сама — Кувшинная Рожа держала для такой черной работы небольшой отряд горничных, служанок и учениц.
Однако Кошечка явно не собиралась ничего объяснять, и девочка не решилась задавать ей вопросы. Она опустилась на колени за спиной хозяйки, которая уже сидела перед стоявшим на лакированной подставке большим круглым зеркалом. Пока Бабочка развязывала скрытые в волосах бумажные ленты, закреплявшие ярусы завитков и спадающих вниз локонов, из которых состояла прическа Кошечки, та щеткой стирала белую пудру с лица.
— Как мне уложить их, хозяйка? — тихо спросила Бабочка. Она поддерживала ладонью лавину мягких блестящих волос, свешивавшихся с ее руки, и продолжала благоговейно погружать в них гребень.
— Просто перевяжи.
Бабочка обвила волосы госпожи красной бумажной лентой и завязала ее чуть выше талии Кошечки. Такая прическа была теперь не в моде, и с ней Кошечка выглядела одетой по старинке придворной дамой императора. Убрав пудру с лица, шеи и рук, Кошечка окунула щетку в баночку с краской и густо подчеркнула круто изогнутые дуги бровей. С черными широкими бровями и несколькими веснушками на носу она стала похожа на дьявола, вернее, на очень красивую дьяволицу.
Веселье за соседней дверью нарастало. Гуляки там гомонили так, что компания, развлекавшаяся в смежной с ними комнате, раздвинула стенку между помещениями и присоединилась к ним. Кто-то из гостей натянул бугристую кожу морского слизняка на свой поднявшийся «предмет». Одна из женщин, взяв краску для зубов, нарисовала на этой коже смеющееся лицо. Теперь разрисованный «предмет» двигался впереди своего владельца, и смеющийся человечек вел за собой всех гостей в игре «движение за ведущим». Барабан звучал через равные интервалы, отбивая четкий ритм, и бумажные стены дрожали вокруг голых подвыпивших участников оргии, которые длинной цепочкой обходили в танце по кругу широкое помещение.
— Помоги мне вытащить его отсюда.
Кошечка быстро и ловко завернула гостя в одеяло. Она проделала это так аккуратно, словно перед ней лежало не бездыханное тело, а груда грязного белья, которое она меняла ежедневно. Одеяло имело форму большого кимоно, и Кошечка просунула его нижний конец между раскинутыми ногами мертвеца, а потом связала этот конец с «рукавами». Получился большой узел, из которого торчали в разные стороны худые мужские ноги. Открытые глаза гостя взирали на Кошечку с немым укором, а из открытого рта его, казалось, вот-вот вырвется крик возмущения.
— Может, я разбужу его?
Бабочка дотронулась до руки гостя и взвизгнула от ужаса: рука была жесткой, как бамбуковая щетка для почесывания спины.
— Только сам Амида Будда, наш изначальный учитель, может разбудить его теперь.
Кошечка слегка стукнула маленькую служанку по голове сложенным веером, чтобы та пришла в себя:
— Будь уверена: ему все равно, что мы делаем. И я не убивала его: фугу была плохо очищена.
Бабочка в ужасе взглянула на тонкий, как бумага, ломтик рыбы, концы которого загибались вверх по мере того, как он высыхал. Рядом с ним валялась мертвая муха. Когда Кошечка и ее маленькая служанка стащили труп с тюфяков, он ударился об пол с глухим стуком и повалил высокий железный подсвечник.
Бабочка нервно хихикнула, прикрывая рот ладонями. Кошечка встревоженно огляделась вокруг. Ей незачем бы