Дорога Токайдо — страница 26 из 122

Тем же ивовым прутом сыщик начал писать на песке старое стихотворение, которое пришло ему на ум. Там говорилось о трех невозможных вещах.

Невозможное:

Куртизанка, что не лжет,

Полная луна

В последний день месяца

И квадратные яйца.

Начертание даже таких глупых строк успокоило Хансиро. Оно упорядочило то, что начинало превращаться в беспорядок. Сыщик снова начертил круг, и на этот раз рисунок получился симметричнее.

Ветер теребил рукава Хансиро, проникал за ворот его старого плаща. Он стер глупое стихотворение и написал другое, принадлежавшее знаменитому Басё:

Соленый лещ

На прилавке рыбника

Промерз до костей.

Хансиро чувствовал себя этим лещом — замерзшим и ожидающим.


— Тоса! — Его маленький соглядатай пробирался между кучками путников, договаривавшихся с носильщиками о цене. Мальчик пересек полоску песка, вбежал в ивовый лесок и, осторожно обогнув стихи, опустился перед Хансиро на колени: — Тоса, священник пришел к парому. Четыре человека напали на него.

Хансиро поскреб пальцами щетину на подбородке и долго смотрел за реку. Он переоценил княжну Асано: она попала в ловушку, устроенную людьми Киры.

— Он победил их всех, хозяин.

— Один?

— Да.

Хансиро присвистнул не то от удивления, не то предупреждая мальчика, чтобы тот не лгал. Маленький помощник прежде никогда не обманывал его. Не делает ли он это теперь?

— Он сражается нагинатой. — Тут мальчик вскочил на ноги и стал размахивать руками так, что воздух засвистел вокруг него, изображая Кошечку в бою. — Его уже прозвали Молодой дьявол. Говорят, что это дух Ёсицуне и что он учился сражаться у горных демонов.

Мальчик был просто очарован молодым героем, который по возрасту не слишком отличался от него самого, сумел одолеть трех самураев и одного расписывателя фонарей, умеющего обращаться с мечом.

— Возможно, это был другой комусо?

— Я думаю, хозяин, это именно тот человек, которого вы ищете. Вся деревня всполошилась, словно толпа сумасшедших, искусанных шершнями. Судья выкрикивает людям последние новости, не успевая их написать.

Хансиро, пригнувшись, вылез из-под циновки и стал сворачивать ее вместе с той, на которой сидел.

— И что же там произошло?

— Он был велико… — Тут мальчик запнулся: он не хотел обидеть Хансиро, хваля другого воина. — Он защищался достаточно хорошо для своего возраста. Но, конечно, нагината — женское оружие. Она дает нечестное преимущество в бою против мечей.

Хансиро обвязал шнуром концы скатки, продел в образовавшуюся петлю голову и поправил лямку там, где она пересекла ключицу.

— Где они схватили его?

— Не схватили, — усмехнулся мальчик. — Они были очень заняты, подбирая с земли свои уши и руки, которые поотрубал Молодой дьявол. Он усыпал ими всю пристань.

— Это правда? — Хансиро сурово взглянул на мальчика: может, маленький хитрец смеется над ним.

— Самая сущая правда!

Хансиро протянул ему бумажный пакет с медными монетами:

— Куда он ушел потом?

— Не знаю, хозяин, — извиняющимся голосом ответил мальчик. — Кроме паромщика, никто не решился переправиться через реку с этим одержимым.

Через пару минут Хансиро, собрав свои небогатые пожитки, засыпал костер и повернулся, собираясь тронуться в путь.

— Хозяин, позвольте мне пойти с вами и быть вашим носильщиком сандалий. — Мальчик мечтал стать учеником Хансиро и встать под его руководством на Путь воина, но не смел просить о такой чести. — Я буду хорошо служить вам.

— Я не желаю никого таскать за собой.

— Пожалуйста, хозяин! Я ни о чем вас не прошу, даже о том, чтобы вы наставляли меня.

Хансиро знал, что именно этого и хотел мальчик, но у него не было никакой склонности к педагогике. Он не чувствовал необходимости передавать свои знания другим, во всяком случае за деньги. И кроме того, страна и так была битком набита безработными ронинами, которые объявляли себя мастерами той или иной школы боевых искусств и брались обучать новичков. Хансиро повидал многих раздутых от важности «сэнсэев» и решил, что из них такие же мастера боя, как из стрекозы — птицы.

— Я не могу взять тебя с собой. — Хансиро снова повернулся, чтобы уйти, затем смягчился. — Во время езды на быке мальчик ищет быка, — сказал он. — Когда сможешь объяснить это, найди меня.

— Да, учитель. — Мальчик так сосредоточился, что напрягся всем телом, но с трудом мог сдержать восторг. Он знал, что на решение загадки, которую загадал ему Хансиро, могут уйти годы, и горел от нетерпения сейчас же приступить к поискам ответа.

Хансиро долго смотрел на другой берег. Потом стер носком сандалии круги на песке и стихотворение Басё, засунул мечи за пояс, подтянул хаками и поправил на спине свернутые циновки. После этого он снял сандалии и таби, привязал их к поясу соломенным шнуром и шагнул в ледяную воду.

ГЛАВА 17Видящий суть

На противоположном от Кавасаки берегу реки, на земле храма святого Дайси, в густой тени огромных кедров возле маленькой часовни сидела Кошечка. Она дрожала всем телом и никак не могла унять дрожь. Слезы лились ручьем из глаз, но Кошечка не замечала их. Сегодня она нанесла людям из самурайского сословия тяжкие увечья при большом скоплении народа.

Кошечка опасалась, что теперь, когда ее отец умер и она потеряла все свои права и привилегии, бывшую княжну Асано станут судить за содеянное не как знатную женщину, а как простолюдинку. Власти теперь не ограничатся тем, чтобы вынести официальное порицание и заключить ее под стражу в уютном доме кого-нибудь из знакомых. Нет, теперь Кошечку схватят, обезглавят над «ямой для крови» и выставят ее голову у дороги. Кошечка не боялась смерти, но приходила в ужас при мысли, что ее кончина окажется столь неприглядной.

Она не помнила, как очутилась здесь, не помнила, как пересекла реку, как миновала обнаженную в это время дня приливную полосу русла и оказалась в лесу. Кошечка помнила только лежащий на песке меч с отрубленной кистью, сжимающей рукоять, и человека, который полз по земле, а полоса крови тянулась за ним, словно разматывающийся ярко-красный сатиновый пояс.

Кошечка обхватила руками локти, пытаясь справиться с дрожью, сотрясающей ее тело, потом осторожно огляделась вокруг. Никого не видно. Территория храма святого Кобо Дайси[19] была обширной, и на ней размещалось не меньше пятидесяти строений. Хотя бодисатву Дзидзо-сама[20] любили в народе, эта маленькая часовня, судя по всему, посещалась редко.

Кошечка посмотрела на покрытую кровью нагинату, прислоненную к дереву, и задумалась: от этой улики надо избавляться. Она с трудом поднялась на ноги, разъяла свое оружие на составные части и понесла их к потемневшей от непогоды дальней стене часовни. Там она влезла на пожарную бочку с водой, поднялась на цыпочки и положила лезвие и древко нагинаты отдельно в бамбуковый водосточный желоб, который огибал карнизы молельни.

Затем дочь князя Асано сложила руки и помолилась за обе половины своего оружия. Они хорошо послужили ей. После этого она прошла к фасаду маленького храма. В глубине здания, за статуей Дзидзо, она смутно разглядела в темноте нагромождения позолоченных и украшенных резьбой деревянных изделий. Изображения богов, царей с синими лицами, больших цветов лотоса, обезьян и львов были свалены в одну кучу и забыты.

Молодая женщина просунула руку сквозь прутья оконной решетки и оставила в дар Дзидзо-сама свои четки, повесив их на выступ одного из светильников. Святой, как обычно, стоял в полумраке часовни в красном нагруднике и круглой шапочке, сжимая в руке посох паломника с железными кольцами. Звоном этих колец он разгонял на своем пути насекомых, чтобы не причинять им вреда. Улыбка, застывшая на каменных губах, утешала и ободряла. Когда Кошечка, почтительно пятясь, отступала от храма, ей казалось, что взгляд святого провожает ее.

Кошечка все еще продолжала плакать. Совет Мусаси: вынимая меч, всегда стремиться к уничтожению противника, — легче было принять умом, чем следовать ему в жизни. Соломенные чучела в тренировочном зале не истекали кровью, и уничтожение их не влекло за собой неизбежного и жестокого наказания.

Небольшой водопад, скатывавшийся с вершины холма, превращался ниже в маленький ручеек. Этот ручеек был забран в бамбуковую трубу и отведен к объемистому облицованному гранитом водоему, устроенному под сенью густых деревьев. На каменном бортике водоема лежал бамбуковый ковш. Кошечка зачерпнула меру холодной воды, затем ополоснула рот и омыла руки. Только теперь она заметила на своих ладонях красноту и ссадины — древко нагинаты сильно натерло их.

Потом Кошечка напилась и оглядела себя.

Шляпы и сундучка при ней больше не было: молодая женщина испытала такое возбуждение после схватки, что забыла их у паромного причала. Кошечка попыталась вспомнить, что находилось в ее сундучке, но не нашла в себе сил думать о вещах, связанных с недавним прошлым. Кроме того, шляпа все равно только повредила бы ей теперь: ее враги примутся искать комусо. И все-таки с открытым лицом Кошечка чувствовала себя менее защищенной.

Беглянка скинула потертое верхнее платье, сняла мешковатые штаны странствующего монаха и стащила с себя белое исподнее. Дрожа от холода, она пихнула нижнее белье в расщелину на склоне холма и завалила ее сухими сосновыми иглами. Верхнее платье Кошечка снова надела на себя, потом подпоясалась и ножницами обрезала широкий подол балахона, превратив его в куртку. Дрожащими пальцами Кошечка стала трепать свежеобрезанный край грубой ткани, чтобы придать ему надлежащий вид. После этой процедуры она разорвала штаны на полосы, обернула получившиеся обмотки вокруг своих длинных