Дорога Токайдо — страница 44 из 122

тавы свое разрешение на отъезд. Вспомнил острую боль в душе от того, что жизнь уносила его прочь от края, где он родился и вырос и где похоронены его предки.

Хансиро сделал вид, что так же не заметил неотесанного молодого слугу Киры, как этот слуга не заметил, что почти накликал на свою голову неожиданную и недостойную смерть. Но необходимость терпеть тошноту, угрызения совести и дураков одновременно вызвала у него тоску. Возможно, для него пришло время перестать сражаться с миром и схватиться с самым грозным противником — с самим собой. Может быть, когда он закончит эту работу, для него настанет время удалиться от мира и стать отшельником-созерцателем — вернуться в родные места и провести остаток дней в духовных размышлениях в одном из гротов на том берегу мыса Мурото, о который с шумом разбиваются волны бурного моря. Может быть, неумолкающий гул моря, который казался ему гласом Вселенной, утешит его и поможет утихнуть неотвязному скулящему голосу его собственных ничтожных мыслей.

Хансиро взял чашку с супом в правую руку и обхватил ее большим и указательным пальцами так, что пальцы пришлись выше края. Это был воинский способ держать чашку, которым самураи пользовались независимо от того, мог кто-нибудь напасть на них в момент трапезы или нет. Мумэсай держал свою посудину так же. Этой простой уловкой воин защищался от врага, который мог бы, пока он пьет из чашки, ударить по ней и вонзить ее края ему в переносицу.

Жидкий мясной суп с лапшой привел в порядок желудок Хансиро. Мучительная боль в голове ослабла, стала тупой и пульсирующей. Но недовольство собой из-за того, что накануне вечером он нарушил обычное воздержание, не проходило. Он поморщился и втянул воздух сквозь зубы, извлекая из щелей между ними остатки закусок из морских водорослей, которые могли застрять там со вчерашнего дня.

Хансиро продолжал обсасывать зубы и чистить их языком один за другим, не сводя взгляда с горы Фудзи, когда Кошечка заметила врагов. Слуги князя Киры были слишком заняты собой, чтобы обратить внимание на крестьянского парня в большой шляпе из осоки, но Кошечка хорошо разбиралась в людях и в манерах жителей столицы и сразу поняла, кто они такие.

Беглянка решила также, что Хансиро уже чувствует ее присутствие, хотя и смотрит в другую сторону. Она надеялась лишь на то, что ронин из Тосы не узнает ее в теперешней изношенной одежде. Лицо художника скрывали бинты, и поэтому его вид ничего не сказал Кошечке. Она мгновенно повернула в другую сторону — и увидела двух полицейских, лениво топтавшихся в конце почти пустой улицы Беглянка снова повернулась лицом к «Виду на Фудзи». Ее сердце сильно забилось. Она могла бы еще раз сразиться со слугами Киры, но к ним добавились Хансиро и полицейские, а против такой толпы ей, конечно, не устоять. Кошечка несколько раз глубоко вздохнула, стараясь успокоиться.

— Что случилось, господин? — прошептала Касанэ.

— Иди за мной.

Опустив подбородок, чтобы поля шляпы скрывали лицо, Кошечка подошла к скамье, на которой лежал костюм льва. Приблизившись к цели, она замедлила шаги.

— Когда я велю, залезай под ткань. Тебе придется управлять маской, чтобы я мог петь.

У Касанэ родилось несколько возражений против этого плана, но она не осмелилась высказать их. Оказавшись рядом с костюмом. Кошечка как бы случайно повернулась так, чтобы ее лицо оказалось к тени. Она взяла у Касанэ фуросики и надела его себе на спину, потом ослабила завязки шляпы и сдвинула ее на спину поверх узла.

— Пора! — Кошечка подняла костюм льва над головой и проследила за тем, чтобы Касанэ влезла в маску и, засунув подол юбки за пояс, оголила ноги.

— Ты готова? — спросила она.

— Я не знаю, что делать, господин!

— Ты хоть раз в жизни видела львиный танец, дрянь? Берись обеими руками за планку и открывай рот маски так, чтобы зубы стучали. Когда пойдешь по улице, поворачивай льву башку и потряхивай ею.

— Я не умею.

— Тогда я сдам тебя полицейским и расскажу им, что ты украла кошелек! — Кошечка рассчитывала, что крестьянка слишком простодушна или слишком робка, чтобы сообразить: ее «господин» тоже боится полицейских. Она также надеялась, что хозяева костюма не вернутся до их с Касанэ ухода, а ронин из Тосы просто не обратит внимания на мелкие проделки крестьян и не заинтересуется этой кражей.

Касанэ неуверенно щелкнула челюстями маски.

— Сильнее! — Застенчивость Касанэ так разозлила Кошечку, что она скрипнула зубами от ярости.

Деревенская девочка сильнее потянула планку, и челюсти закрылись с громким стуком.

Кошечка завела песню о льве и пошла вперед, притоптывая в ритме мелодии и подталкивая Касанэ перед собой концом посоха.

Глазные отверстия маски находились на расстоянии вытянутой ладони от глаз Касанэ, и крестьянка двигалась осторожно, маскируя свою неуверенность более резкими и сильными, чем надо, взмахами ног и наклонами танца. Но проходя мимо чайного дома, она уже встряхивала тяжелую маску с достаточной быстротой, если не с увлечением. Кошечка громко пела песню, сопровождавшую львиный танец.

Хансиро и Мумэсай бездумно смотрели на проходивших мимо танцоров. Когда пара в костюме льва исчезла за углом, художник дернул за шнур, который носил на шее, и выудил из глубины куртки, словно леща из морской пучины, плоский квадратный кошелек.

— Я должен продолжить свой путь, — попрощался он с Хансиро, отсчитал двадцать медных монет за суп и чай, снова опустил кошелек за ворот и встал.

Хансиро ответил каким-то нечленораздельным междометием.

— Пусть улыбнутся вам семь божеств счастья, — добавил художник.

— И вам тоже, — поклонился в ответ Хансиро, довольный тем, что ронин с запада решил идти своей дорогой и избавил его от необходимости придумывать предлог, чтобы освободиться от ненужного спутника.

Мумэсай похвалил служанку за отличный суп и снова поклонился, потом засунул свой длинный меч за пояс, положил на плечо шест с фонарями и медленно побрел вслед за танцорами.

Хансиро вернулся к созерцанию священной горы, и в уме у него неотвязно звучало стихотворение, написанное в те давние времена, когда гора Фудзи с громом извергала огонь и дым.

Мне закрыты теперь все пути для встречи с любимой.

Неужели я, как высокий пик Фудзи в Суруге, должен

Вечно гореть этим огнем любви?

ГЛАВА 28Ад под доской

Когда мнимые танцоры свернули за угол, они тут же сбросили костюм льва. Потом Кошечка, таща Касанэ за собой, долго петляла по дальним закоулкам Фудзисавы, пока не убедилась, что ни полицейские, ни Хансиро не преследуют их.

Кошечка остановилась на перекрестке, отмеченном большими красными воротами-ториями. Отсюда отходила дорога к берегу моря, где сотни людей готовились переправиться на остров Эносима. Они направлялись на поклонение Бэнтэн-сама, синтоистской богине музыки и красноречия, а помимо того — в лавки с подарками, дома терпимости, гостиницы и винные лавки, прилепившиеся к крутым склонам Эносимы.

— Здесь мы расстанемся, — сказала Кошечка.

— Как скажете, господин.

Касанэ помогла Кошечке взвалить фуросики на спину. Узел был тяжелым, но легче, чем тот, который Кошечка несла для Мусуи. Правда, поэт шел медленно и часто останавливался, а Кошечка торопилась. Беглянка вручила Касанэ две связки медных монет по сто штук в каждой, завернув их в маленькое полотенце. Это было немного, но у нее и у самой оставалось мало денег. Кошечку тревожило то, как быстро дорожные нужды поглотили деньги сводника. Она также пожалела и о деньгах, отданных Касанэ, из-за предчувствия, что у такой простушки они все равно долго не задержатся. Насколько Кошечка успела ее узнать, у этой девчонки ума было не больше, чем у комара.

— Иди к алтарю Бэнтэн-сама и попроси позвать кого-нибудь из священников. Они помогут тебе, — сказала Кошечка. Но она понимала, что ее совет не слишком удачен.

Алтарь богини Бэнтэн на острове Эносима был одним из самых посещаемых в Японии. Монахи здесь, скорее всего, слишком заняты продажей предсказаний судьбы, амулетов и специальных молитв, чтобы обращать внимание на какую-то потерявшуюся крестьянку.

И все-таки Кошечка, не дрогнув, ушла бы от своей грязеедки, если бы не обернулась. Обернувшись, Кошечка увидела, что Касанэ стоит, не двигаясь с места.

Деревенская девушка словно не замечала шумной толпы счастливых людей, задевавших ее на ходу. Прижимая к груди полотенце с деньгами, она не сводила глаз с Кошечки, и в этих узких раскосых глазах блестели слезы. На окаменевшем бесстрастном лице Касанэ отражались терпение и безысходное отчаяние человека, ставшего жертвой жестокости и равнодушия жизни. Она походила на бездомную девочку-сироту, которая упала с корабля в море во время бури и смотрит, как он уплывает без нее.

Пока Кошечка медлила, какой-то мужчина подошел к Касанэ и дернул ее за рукав. Та отшатнулась от него, продолжая глядеть на Кошечку умоляющими глазами.

Дочь князя Асано тяжело вздохнула. Жизнь сейчас дала ей еще один урок: господин — слуга тех, кем он управляет.

Потрясая посохом, Кошечка широкими шагами помчалась к Касанэ, расталкивая всех, кто попадался ей на пути. Она была на треть легче, на треть ниже и на треть моложе этого наглого самца, но яростный напор и внезапность ее нападения привели его в замешательство, и он скрылся в толпе.

— Ойсо! — бросила Кошечка сквозь стиснутые зубы. — Я доведу тебя до Ойсо, но дальше — все. Там мы заплатим какому-нибудь лодочнику, чтобы он отвез тебя в Кадзусу.

Кошечка сбросила узел к ногам Касанэ. Та надела его себе на плечо, чтобы он уравновешивал сундучок и скатанные циновки.

— От тебя так же трудно избавиться, как от вшей в голове, — проворчала Кошечка и зашагала дальше.

Беглянка торопилась как можно скорее покинуть Фудзисаву, на каждом шагу ей чудился угрожающий взгляд Хансиро. То, что Кошечка увидела его в чайном доме вместе со слугами Киры, окончательно подтвердило ее подозрения: этот человек — один из соглядатаев и нанят коварным князем или его сыном, чтобы поймать или убить ее.