Кошечку, в общем, позабавила не совсем умелая, но искренняя попытка молодого человека, влюбившегося в пути, объясниться высоким слогом. Она прочла стихотворение вслух:
Последний лист клена
От ледяного ветра,
Покраснев, упал.
— Что это значит?
— У тебя, должно быть, завелся поклонник, и он, наверное, заплатил кому-нибудь из гостиничных слуг, чтобы тот засунул этот веер в твои вещи.
— Даме! (Невозможно!) — вырвалось у Касанэ. Она тут же прикрыла рот рукавом в ужасе от своей грубости.
— Возможно, это написал тот красивый молодой человек, который не сводил с тебя глаз вчера вечером в «Не ведай зла». Я думаю, смысл стихотворения в том, что твои холодные взгляды причинили ему боль.
— В самом деле? — Касанэ в смущении отвернулась и взмахнула рукой, словно отгоняя такую нелепую мысль. Но когда Кошечка вернула ей веер, дочь рыбака взяла его бережно и долго смотрела на него перед тем, как завернуть неожиданную находку в складку одежды и засунуть за пояс. — Вашей недостойной служанке еще никто никогда не присылал стихов, — застенчиво призналась она.
Непокорные жесткие пряди уже выбивались из прически симада, которую Ястребиха сделала ей накануне. Касанэ покрыла голову белым с синими пятнами платком, завязав его у основания круглого пучка волос. Платок снова придал ей вид грязеедки, какой она и была. Поверх него Касанэ надела большую соломенную шляпу паломницы. На ногах у нее были забрызганные грязью гетры из ткани и соломенные сандалии на голых ступнях. Она высоко подобрала сзади подол своей паломнической одежды и засунула его за пояс.
Паломническая одежда брата Касанэ ушла вместе с ним на дно морское, поэтому его подбитую ватой куртку Кошечка обменяла у Волны на два поношенных белых платья. Хозяйка гостиницы «Не ведай зла», похоже, хранила все, что попадалось ей в жизни под руку. Она завела Кошечку в маленькую кладовую и долго рылась в сундуках, разбрасывая одежду, пока не нашла эти белые наряды. Они остались после двух несчастных паломников, которые умерли в ее заведении, и Волна была рада избавиться от этой одежды и от злой силы, которая окружала ее.
Кошечка испытывала благодарность к судьбе и к Волне за то, что они подарили ей эти наряды: брат и сестра в неодинаковых одеждах вызывали бы подозрение. Все же она внимательно осмотрела ткань. По способу плетения нитей она поняла, что полотно соткано в Эдо. Два паломника из Кадзусы могли носить одежду из такой ткани.
Чтобы было легче идти, Кошечка тоже подоткнула подол, так что из-под него выглянули ее ноги в облегающих штанах брата Касанэ, а также старые таби. Обе спутницы привязали свои запасные сандалии к поясам. Обе опирались на посохи и накинули дорожные плащи, защищаясь от зимнего холода. Прохожему они действительно показались бы братом и сестрой.
Но Кошечка по-прежнему раздумывала о том, как убедить Касанэ расстаться с ней. Если крестьянку поймают вместе с Кошечкой на заставе, наказание будет ужасным. Кошечка решила втянуть крестьянку в разговор о ее семье и рыбацкой деревне, где она родилась. Может, Касанэ затоскует по дому настолько, что согласится вернуться туда? В любом случае Кошечка еще раз услышит ее произношение.
— Старшая сестра, расскажи мне о Сосновой деревне.
— Простите меня за грубость, но о ней нечего рассказать. Это бедное и скучное место.
Кошечка знала, что Касанэ права, и тщетно пыталась найти новую тему для разговора.
— У меня есть одна книга, — Касанэ заговорила сама, но так тихо, что Кошечка обернулась посмотреть, не отстала ли от нее спутница. Та прислонила свой сундучок к отвесной скале, отыскала в нем сплющенный томик и, очаровательно покраснев, подала ее своей госпоже.
Это оказалось дешевое издание «Весенних картинок» в переплете из толстого картона — из тех, что бродячие торговцы продавали по деревням. Деревянные доски, с которых делались оттиски страниц, были так изношены, что, хотя книга была новой, текст читался с большим трудом. Однако иллюстрации выглядели неплохо, правда, прически персонажей много месяцев как вышли из моды. На двенадцати сложенных гармошкой листах изображались во всех подробностях мужчины с детородными членами величиной со скумбрию, совокуплявшиеся с женщинами в акробатических позах. «Весенние картинки» были обычным подарком невестам при помолвке.
Кошечка перелистала книгу с веселым любопытством:
— Это что, подарок к помолвке?
— Мне подарила ее одна почтенная сваха. — В обычных условиях Касанэ никогда не заговорила бы о подобных вещах с человеком такого ранга, как Кошечка, но госпожа настойчиво задавала ей вопросы личного характера и этим временно отменила правила надлежащего поведения. — Мои родители наняли ее, чтобы просватать за какого-нибудь уважаемого человека из соседней деревни, — продолжала Касанэ. — Сваха сказала, что я, хотя и необразованная, но сильная и здоровая и в нашей семье не бывало сумасшедших, поэтому она нашла мне хорошего жениха. Нас собирались поженить после паломничества в Исэ. Его мать хотела, чтобы, когда весной станут сажать рис, я уже перешла к ним. — Касанэ покраснела еще гуще. — Я никогда не видела его, а теперь не увижу и вовсе.
ГЛАВА 33Замени гору морем
Черная черепичная крыша замка влиятельного семейства Окубо, владевшего Одаварой, возвышалась над низкими крышами городских домов, как князь над покорными подданными. Одавара была крупным портом и ремесленным центром и состояла из примерно пяти тысяч крытых черепицей домов. В ней проживало много плотников, бумажных дел мастеров, штукатуров, кровельщиков — укладчиков черепицы и бочаров. Город также гордился тремя красильщиками, пятью кузнецами, десятью точильщиками мечей, двумя лакировщиками, шестью серебряных дел мастерами и ста тремя винокурами, изготовлявшими сакэ.
Когда Кошечка и Касанэ в середине часа Зайца вошли в Одавару, ее улицы были уже полны торговцев-разносчиков и носильщиков, нагруженных коробками и тюками. Дети, торговавшие с маленьких лотков закусками домашнего изготовления, позевывая, разбредались по улицам, выбираясь из маленьких боковых дверей многоквартирных арендных домов.
С грохотом и стуком ученики открывали тяжелые ставни в лавке изготовителя бобового сыра, выставляя напоказ кипящие на огне чаны с бурлящей в них зловонной дымящей жидкостью. Торговцы рыбой навязчиво предлагали прохожим откушать селедки. На прилавках меняльных лавок бренчали монеты.
Из одной боковой улицы до слуха Кошечки донесся ритмичный звон — оружейники ковали мечи, из другой слышался стук деревянных молотков — ткачи отбивали ткань, чтобы сделать ее мягче.
Служанки пользовались необычно теплой погодой. Одни прилежно стирали одежду в больших лоханях. Другие натягивали длинные мокрые прямоугольные куски ткани (развязанные кимоно) на рамы, горизонтально подвешенные между деревьями. Третьи, высовываясь из окон вторых этажей, раскладывали постельные принадлежности для проветривания на выступах крыш. Они игриво поддразнивали Кошечку, и та сердито надвинула шляпу на лицо.
Кошечка пересекла, не задерживаясь нигде, весь город. На окраине Одавары она остановилась, чтобы прочесть надписи на деревянных и каменных указателях, теснившихся на перекрестке, как деревья небольшой рощицы. Сориентировавшись, беглянка свернула на широкую Токайдо, вступавшую здесь в предгорья Хаконэ. За городской чертой, по другую сторону моста Санмай, пестрели маленькие ларьки, где торговали чаем и мелочами на память.
В ассортименте этих торговых точек преобладали бумажные фонари в форме узких трубок с проволочными ручками. Когда необходимость в таком фонаре отпадала, его можно было сложить по высоте, превратив в пару лежащих одно на другом бамбуковых колец, и спрятать в складку одежды. Дорога к Хаконэ была долгой, подъем крутым, а зимнее солнце рано садилось за высокие вершины. Ночи же в горах очень темны.
Касанэ отстала от своей госпожи и пригляделась к связкам плетеных из осоки шляп, свисавшим с балок и угловых столбов одного из ларьков. Когда Кошечка оглянулась, крестьянка знаком подозвала ее.
— Хатибэй… — Касанэ взяла Кошечку за рукав и отвела от ларька. — У нас неодинаковые шляпы.
— Я могу сказать, что потерял свою.
— Конечно. — Касанэ не осмелилась противоречить госпоже, указав ей, что это обстоятельство привлечет к ним внимание и потребует лишних объяснений со стражниками на заставе. Кошечка поняла это сама и обменяла старые шляпы на пару новых, приплатив несколько монет. Одну шляпу она отдала Касанэ.
— Простите меня за грубость, но на них должны быть метки. — Касанэ покраснела от собственной дерзости.
— Метки?
— Заклинания, чтобы защитить нас.
Кошечка вздохнула. Касанэ права: у паломников на шляпах всегда написано какое-нибудь благочестивое изречение.
Она огляделась и увидела каллиграфа. Старый мастер, усевшись на потертую подушку, раскладывал перед ней лакированный письменный столик. Кошечка опустилась на маленькую соломенную циновку, которую тот постелил для своих клиентов.
— Почтенный монах с пятью кистями, — тут она низко поклонилась, — наши шляпы паломников упали за борт, когда мы переезжали реку во время вчерашней грозы. Не окажете ли вы нам честь, написав что-нибудь подходящее на этих недостойных вашего искусства поверхностях?
— Для меня честь, что мои слабые способности окажутся вам полезны. — Старик надел на прямой нос очки в проволочной оправе. — Поскольку вы мой первый клиент сегодня, я сделаю вам скидку.
Произношение у него было изысканное, говорил он тихим шелестящим голосом с легким оттенком иронии. Старый каллиграф был польщен тем, что Кошечка сравнила его с великим каллиграфом Кобо Дайси, которого прозвали «Монах с пятью кистями». Еще больше он был польщен тем, что его клиент поделился с ним своей тайной — открыл, что на самом деле он не крестьянский неуч.
Пока каллиграф своими тонкими пальцами раскладывал на столе письменные принадлежности, Кошечка успела заметить, что он немного «прихрамывает» на левое плечо. Это было верным признаком того, что мастер письма большую часть жизни носил на боку два меча