По берегу озера Хаконэ тянулся богатый поселок, состоявший из гостиниц и чайных домов. В лавках, банях и маленьком беззаботном квартале бурлила жизнь. Ремесленники, нахваливая свой товар, предлагали прохожим приобрести на память роскошные, затейливой формы чашки и шкатулки, украшенные сложными инкрустациями из вишневого и камфарного дерева.
Служанки из гостиниц навязчиво приглашали путников отдохнуть перед дальней дорогой. Молодые зазывалы звонкими голосами расхваливали серные воды местных целебных горячих источников. Десятки паромов и прогулочных лодок покачивались на волнах озера. Это было веселое, радующее душу место, но на околице поселка стоял правительственный стражник. Все путники проходили мимо него с непокрытыми головами. Те, кто ехал в каго или на лошадях, спешивались. Минуя охранника, Кошечка почувствовала на себе его тяжелый оценивающий взгляд.
Короткий отрезок Токайдо за поселком выглядел восхитительно. Дорога здесь сделалась более ровной — без больших подъемов и спусков. Она шла по гребню горы, между двойными рядами гигантских криптомерий. Огромные деревья заглушали гомон движущейся людской массы. Но роскошная красота пейзажа не ослабила страх Кошечки. Кроме того, княжна казнилась тем, что подвергает опасности Касанэ.
Наконец Кошечка увидела толпу путников, ожидающих очереди пройти контроль, и почти в то же время заметила возле дороги выставку отрубленных голов. Черные волосы несчастных были распущены и болтались там, где когда-то располагались плечи их хозяев. Головы покоились на отдельных подставках — узких досках, поставленных на столбы. Эти подставки были подняты на уровень глаз путников. Каждую из голов поддерживал в вертикальном положении пропитавшийся кровью свернутый кольцом жгут из холстины.
Возле подставок помещались квадратные деревянные дощечки, на которых указывались преступления казненных. Кошечка читала эти надписи Касанэ.
— Этот убил птицу, — Кошечка мысленно оценила иронию сёгуна, за убийство любого живого существа — изгнание или смерть. — Этот пытался обойти заставу.
— А почему возле третьей головы стоит голова куклы?
— Это бродячий кукольник. Его заподозрили в том, что он соглядатай врагов правительства.
Кошечка прочла надпись на четвертой табличке — и перечитала ее еще раз. Да, четвертый мужчина был казнен за убийство двух самураев в Хирацуке и торговца в Одаваре. Неужели он поплатился за преступление Кошечки?
Касанэ тихо заплакала и придвинулась ближе к своей госпоже. Однажды крестьянка видела, как в ее деревне казнили человека, которого уличили в попытке подкупить сборщика налогов. Его голову тоже выставили на обозрение, Касанэ каждый день проходила мимо страшного обрубка, но рассматривала его как какой-то посторонний предмет. Теперь она ощутила всем существом, что ее тоже может ожидать такая судьба.
Кошечка присела на покрытый травой пригорок под тремя большими кедрами возле каменных ступеней, которые вели к какому-то храму. Она не стала снимать фуросики, а просто привалилась к нему, раздвинув по-мужски ноги и положив на колени руки.
— Что с нами будет, госпожа? — тихо спросила Касанэ, растирая сведенные усталостью и дрожащие от напряжения икры Кошечки. Кошечка приподняла подбородок своей спутницы и заглянула ей в глаза.
— Возвращайся домой, старшая сестра, — понизив голос, настойчиво заговорила она. — Я скажу, что ты заболела и вернулась в нашу деревню.
— Они найдут меня по дороге и все равно казнят.
— Не будь дурой. Они не знают, что делает каждый крестьянин, — но, произнося эти слова, Кошечка понимала, что не сможет ни в чем убедить Касанэ.
Девушка из рыбачьей деревни, как многие простые люди, была уверена, что осведомители правительства сообщают сёгуну о передвижениях каждого из тридцати миллионов его подданных. Она считала, что стражники сёгуна точно знают, сколько проса собирают жители ее деревни со своих крошечных полей, сколько рыбы они добывают и какие решения принимаются на каждом собрании каждой из сотен тысяч пятерок глав хозяйств во всех деревнях по всей стране.
Власти все еще не берут Касанэ под стражу лишь потому, что не считают это нужным.
— Я останусь с вами, госпожа.
— Тогда мы спрыгнули с храма Киёомицу, — Кошечка заметила, что Касанэ недоумевающе глядит на нее, и пояснила: — Этот храм стоит возле Западной столицы на самом краю отвесного обрыва. «Спрыгнуть с террасы храма Киёомицу» значит сделать что-то безрассудное и не иметь возможности повернуть обратно.
Круглым веером с надписью «На память о Тоцуке» Кошечка сбила пыль со своих штанов.
— Чиновники на заставе потребуют наши подорожные. Я сама отдам документы. Говори только тогда, когда тебя о чем-нибудь спросят. Может быть, чиновница отведет тебя в сторону и обыщет, но обычно они обращают мало внимания на крестьян.
Кошечка глубоко вздохнула и на миг закрыла глаза. Зря она села: теперь ее тело отказывалось подчиняться приказам головы.
— Идем? — улыбнулась она Касанэ.
ГЛАВА 35Ни ворот, ни стен
Четыре стражника грели руки над жаровней, установленной возле крытых ворот. Кошечка позавидовала встречным путникам: они уже прошли заставу и теперь беззаботно двинутся вниз, к Одаваре. По другую сторону частокола располагались помещения самой заставы — служебные постройки, казармы для охранников и длинное низкое деревянное здание, конторка чиновников.
Щели между кольями забора были достаточно широки, чтобы видеть царящую там суету. Пешеходы увязывали вещи. Погонщики лошадей снова навьючивали на терпеливых животных досмотренные тюки. Почтовые слуги кормили и чистили своих скакунов.
Стражники у ворот носили на головах широкие белые повязки с узлами в центре лба, как раз под бритыми макушками. Они все казались одинаковыми в своей форме — темно-оранжевых хакама и кимоно цвета хурмы с широкой белой полосой поперек груди и гербом рода Токугавы — листьями алтея.
Гревшиеся у жаровни воины тихо переговаривались между собой, а старший стражник в черных таби, черно-белых хакама до колен и черном кимоно сортировал путников: официальных гонцов и людей высокого происхождения он пропускал первыми, чтобы важные особы не томились ожиданием, потом шли священники, паломники и крестьяне. В последнюю очередь в таможню допускались торговцы, ремесленники, нищие и актеры.
— Подорожные! — Старший стражник мельком взглянул на бумаги, которые показала ему Кошечка.
— Туда! — Боевым веером воин ткнул в сторону группы паломников и крестьян, ожидавших решения своей участи в кедровом леске.
Некоторые из скопившихся там путников перекусывали, другие растирали намятые ступни. Несколько человек спали, растянувшись прямо на земле, завернувшись в дорожные плащи и положив головы на свои сундучки или короба. Четверо или пятеро молодых парней в одеждах паломников играли в карты. Еще один стучал четками и громко молился.
Носильщики каго, не обращая внимания на благочестивое пение, хвастались друг перед другом мужской силой. Их седоки ходили вокруг носилок, разминая затекшие мускулы и суставы. Одного из этих бедолаг укачало, и с ним случился приступ «болезни каго». Теперь несчастного выворачивало наизнанку, а носильщики отпускали грубые шуточки на его счет. Под навесом, укрывавшим отхожее место, стояли цепочкой желающие облегчиться. Тут же сновали продавцы чая и рисовых пирожков.
Кошечка опустила на землю тяжелый узел. Касанэ поставила сундучок на ножки, развернула одну из циновок, потом сняла поношенные сандалии, опустилась на колени и откинулась на пятки. Деревенская девушка плотнее закуталась в бумажный дорожный плащ и спрятала под ним руки, чтобы нервная дрожь ее пальцев была не так заметна. Ее взгляд был прикован к мечам стражников.
Кошечка хотела достать путеводитель и почитать Касанэ, чтобы служанка немного рассеялась, но решила, что рыбак, умеющий читать, может привлечь к себе нежелательное внимание.
— Не попробуете ли вы мой отвар из грибов? Он наилучшего качества! — Старик разносчик нагнулся и поставил на землю переносную жаровню. — Всего пять медных монет, ваша честь! — Он повернул голову и потерся распаренной щекой о ткань куртки.
— Спасибо, нам и так хорошо, — отказалась Кошечка, вежливо избегая отвратительного слова «нет». Она была бы не прочь выпить чашку горячего бульона, но знала с точностью до медной монеты, сколько денег у них осталось.
Старик взвалил на плечо свою ношу и быстро зашагал прочь. Касанэ, оглядевшись вокруг, потянула Кошечку за рукав.
— Он подал мне сложенную бумагу, госпожа, — прошептала она. — Я думаю, это от того молодого человека.
— Того, который не мог на тебя наглядеться в гостинице?
— Да. Он стоит у чайного ларька через дорогу от нас, — Касанэ бросила на свою госпожу быстрый взгляд. — Он машет мне рукавом. Что я должна делать? — Касанэ опять нервничала, но, по крайней мере, отвлеклась от своих грустных мыслей.
— Это дело касается только вас двоих, — тихо ответила Кошечка, не поднимая глаз. — Спрячь письмо в пояс и не подавай вида, что сказала мне о нем.
Кошечка была погружена в раздумья об ожидающем ее испытании и тем не менее едва подавила улыбку.
— Поднеси пальцы правой руки к губам, — сказала она. — Потом слегка коснись ими левого плеча. После этого как можно медленнее опусти руку обратно на колени. Постарайся проделать все это как можно изящнее.
— Что это значит?
— Что ты получила его письмо и займешься им при первой возможности.
— Эй, поторопитесь! — Охранник взмахнул рукой, приказывая крестьянам и паломникам идти к воротам.
Те, к кому он обратился, не нуждались в дополнительных понуканиях. Истомленные ожиданием люди тут же подхватили свои узлы и кинулись к заставе: каждый спешил поскорее пройти досмотр. Кошечка и Касанэ подбежали к ограде босиком и надели сандалии уже возле входа в таможню. Оказывается, причиной задержки движения явилась небольшая свита какого-то князя, которую досматривали вне очереди. Если бы князь был побогаче, путники низших категорий могли бы застрять у заставы и на целый день, пока охранники регистрировали бы его многочисленных слуг.