Хансиро, разумеется, понял, откуда взялось это имя, — из стихотворения, написанного девятьсот лет назад одним из шести гениальных поэтов — госпожой Оно-но Комати[27]. «Я так одинока. Мое тело как водоросль, плывущая по волнам». «Плывущая водоросль» стала символом человека, оторванного от привычной жизни и живущего среди опасностей.
Людской поток по-прежнему обтекал воина. Сердце Хансиро, его душа и все его тело ныли от страстного желания развернуть послание.
Но письмо предназначалось не ему. Ронин из Тосы был так же уверен в этом, как в том, что оно написано той, к кому устремлены все его помыслы. Даже если бы он мог узнать из этой записки, где находится княжна, честь не позволила бы ему поступить столь бестактно.
«От глупости нет лекарства, — мысленно сказал он себе. — Ты надеялся сорвать цветок, но он растет слишком высоко для таких, как ты».
ГЛАВА 47Если ешь яд
— Твоя дешевая шлюха похожа на ступку в кимоно! — заявил Босю брату, продолжая спор, который шел между ними с самого выезда из Фусу. Порывистый ветер взметал вокруг них дорожную пыль.
— А у твоей морда истерта посередке, словно через ее рожу перебросили веревку и поднимали на ней тяжести, — ответил Волосатый и укрылся полой куртки, чтобы зажечь трубку. Затянувшись крепким табачным дымом, он отошел от брата и встал по другую сторону кобыльей морды.
— Помнишь того носильщика сандалий? Как он надрался и полез к девкам из «Трех ворот», а они уговорили его вставить свой «предмет» в задницу морского ежа?
— Ну да, как же, еж уколол беднягу так, что его «палка» распухла и стала похожа на бумажный фонарь! Два дня он ходил переваливаясь, как утка в гостях у погорельцев! — Волосатый прошел несколько шагов враскачку, изображая незадачливого пьянчужку.
— Единственный раз его тощая «штучка» стала толще вертела для пельменей!
Хотя полдень только миновал, братья Босю уже несколько раз останавливались и смывали дорожную пыль с языков дешевым вином. После каждой такой передышки охота шутить у них все увеличивалась. К тому времени, как стал виден первый из ларьков Марико, где торговали знаменитой бататовой кашей, братья смеялись так, что у них тряслись животы. Как выразилась Касанэ, «у них вода кипела в пупках».
Помимо кипячения пресловутой воды, братья также «протирали дыру в суме с терпением», выводя из себя Кошечку. К счастью для путниц, когда они проезжали через городок Фусу, двойные ворота его веселого квартала были закрыты, не то братья обязательно нашли бы предлог завернуть туда. Теперь все полтора ри от Фусу до Марико они угощали друг друга рассказами о своих прежних похождениях.
Кошечка заволновалась: Гадюка доверял этой паре, но, как говорится в пословице, «у кувшинов с вином имеются рты».
— Мы наняли двух торговцев маслом, — пробормотала она.
Касанэ поняла госпожу и сочувственно взглянула на нее. В Сосновую деревню тоже иногда заходили торговцы, которые шли от дома к дому и предлагали хозяйкам масло. Из-за привычки задерживаться у каждой двери, чтобы поболтать с хозяйкой, они заслужили славу очень медлительных людей.
Дорога до Марико заняла больше времени, чем рассчитывала Кошечка, но время, ушедшее на остановки, не пропало зря. Она и Касанэ с радостью разминали затекшие ноги каждый раз, когда хозяева лошади останавливались промочить вином глотки, в которые постоянно набиралась пыль. И потом, только благодаря этим Босю у беглянок теперь имелись новые подорожные, купленные за полтораста монет каждая у расторопного писца.
Кошечку теперь звали Дзимбей, а Касанэ — Судзи. Местом проживания для себя они избрали Курури, главный город провинции Кадзуса, родины Касанэ. В таком городе жители могли говорить на разных диалектах, и, даже столкнувшись с чиновниками, способными различать говоры крестьян, беглянки имели шансы пройти заставу. Это было рискованно, однако пользоваться прежними подорожными означало попасть в беду.
Но больше подорожных Кошечку радовал новый посох, тоже приобретенный в Фусу. Вид у него был достаточно безобидный: он выглядел как обычная деревянная палка паломника с остроконечным железным навершием, плотно насаженным на древко. Шесть железных колец, по три с каждой стороны, свисали с двух украшенных филигранью петель.
Посох из Фусу напоминал тот, с которым Кошечка вышла из Эдо. Но колпачок скрывал прямое лезвие, заточенное с обеих сторон и такое острое, что им можно было бы брить голову монахине. Полоски меди с чеканным узором не только украшали древко, но и делали его прочнее в местах, наиболее уязвимых для ударов врага.
Касанэ была слишком занята своими мыслями, чтобы замечать, как медленно ползет их кобыла. Верная спутница Кошечки, пропустив ноги сквозь переднюю стенку короба, опиралась локтями на его край. Она то оглядывалась, надеясь увидеть своего паломника, то смотрела перед собой невидящим взглядом, мечтая о будущем. Кошечка могла угадать все ее мысли.
Касанэ уже не один час тихо напевала старинные песни. Голос у нее оказался сильный и приятный, и все песни говорили о любви. Та, которую она пела сейчас — тоже:
Изменить не может время,
Как движение потока,
Путь любви и терпкий привкус
Первой горечи любви.
Босю отстал от брата и шагал теперь рядом с корзиной Кошечки.
— Еще за пятьсот монет мы проведем вас по тропе Уцу-но Яма.
— Это слишком дорого.
— Так ведь и дорога опасная: в прошлом месяце там произошло убийство.
— Два таких грозных храбреца, как вы, конечно, не боятся таких мест.
— Разумеется, нет. Но эта дорога так заросла деревьями, что там даже и днем темно. Человека могут ущипнуть за нос, и он не разглядит, кто это сделал. И, кроме того, наша лошаденка изнашивает там на камнях целую кучу сандалий.
— Похоже, мы никуда не повезем вас ни за какую цену. — Волосатый ткнул трубкой в толпу погонщиков и носильщиков каго, скопившихся во дворе дорожной управы Марико.
Один из младших служащих управы махнул братьям рукой, делая им знак отойти на обочину дороги. В руке он держал свернутый свиток, вероятно, наряд властей на какие-то работы.
— Простите, что помешал вам! — крикнул он.
Кошечка мгновенно опустилась на дно своей корзины, нагнула голову, чтобы шляпа скрыла ее лицо, и сделала вид, что дремлет. Руку она будто случайно положила на посох.
— Как поживает ваша благочестивая матушка, Босю-сан? — вежливо спросил чиновник.
— Все еще ждет счастья, ваша честь, — ответил Босю, щурясь, чтобы поднятая ветром пыль не попала ему в глаза.
— Счастье и несчастье переплетаются между собой, как нити в веревке, — философски утешил его чиновник и задумчиво вздохнул, втянув воздух сквозь зубы. Покончив с вежливостями, он встряхнул свитком: — Советник князя Хино направляется в Эдо и остановится здесь завтра вечером. А сегодня вечером сюда прибудет князь Вакидзака проездом из столицы в Ариму. — Чиновник выглядел обеспокоенным, на что у него имелись неоспоримые основания, ведь именно на этой станции должны были пересечься пути двух князей. — У обоих в свите людей — как зубьев в гребне. Так вот, Босю, князю Вакидзаке понадобится твой скакун.
Кошечка словно окаменела: князь Хино был союзником ее отца, а Вакидзака, князь Тацуно, родился в той же провинции, что и князь Асано. Это его воины сопровождали посланцев правительства, когда те явились завладеть замком и землями совершившего сэппуку князя.
— Князь Вакидзака! — проворчал Волосатый за спиной Кошечки. — Этот князь старается платить долговыми расписками и своими стихами. Он заложил ростовщикам все, что имеет, даже то, чем делает детей!
— Мы все к услугам высокороднейшего князя! — насмешливо поклонился Босю.
— Сегодня днем зайдите, чтобы получить указания, — сказал чиновник и пошел прочь. Ветер раздувал штанины его хакама, слишком широких для тонких ног.
Босю повернулся к Кошечке:
— Простите меня за грубость, ваша честь, но могу я предположить, что вы дождетесь завтрашнего дня и поедете вслед за процессией князя Вакидзаки? Тогда вы будете в полной безопасности на дороге Уцу-но Яма.
— Спасибо за совет, но мы с сестрой продолжим путь одни, — ответила Кошечка.
— Это опасно, — сказал Босю.
— Это все равно что ставить чашку на край колодца, — подхватил Волосатый.
Братья Босю были правы: тропа Уцу-но Яма оказалась крутой, пустынной, каменистой и темной. Из-за надвигающейся грозы она выглядела еще мрачнее.
Гром прокатился над горами. Ветер завывал в кронах огромных кедров и раскачивал их стволы так, что те начинали трещать. Густой подлесок зловеще шуршал, волнуемый порывами вихря.
Все каго и наемные лошади остались в дорожной управе Марико. Большинство пешеходов уже укрылись от дождя, так что дорога казалась совсем безжизненной. Но Кошечка знала, что враги идут по ее следам: она уже взглянула за край тропы и увидела их силуэты, — пятеро слуг Киры взбирались по крутому горному склону.
Длинным шнуром она связала за спиной рукава, чтобы они не мешали в бою, а шнур затянула воинским узлом «стрекоза». Потом Кошечка скатала свое полотенце в жгут и обвязала им голову, чтобы пряди волос, когда их будет развевать ветер, не падали на глаза.
Когда Кошечка закончила подготовку к бою, она действительно стала похожа на молодого князя Ёсицуне, вставшего на Путь воина в стране благосклонных к нему горных духов.
Кошечка укрылась за двумя огромными каменными глыбами, стоявшими по сторонам дороги. Здесь тропа становилась такой узкой, что по ней мог пройти только один человек. Правая глыба была выступом отвесной скалы, уходившей к вершине перевала. За левым камнем клубилась пропасть глубиной в три тё, дном котором служило узкое ущелье. Там, внизу, пенилась и прыгала река, и от нее поднимался сизый туман.
— Старшая сестра, иди вперед, — сказала Кошечка своей спутнице. — Ты можешь догнать паломников, которые недавно прошли мимо нас. Жди меня около гостиницы «Глициния» в Окабе.