Касанэ, прикрывая лицо рукавом, чтобы скрыть смех, прошлась мелкими шажками. Кошечка положила ей руки на плечи и слегка встряхнула подругу.
— Не зажимайся. Держись так, словно собираешься взглянуть через плечо на своего любимого, — учила она. — Твой облик должен выражать печаль расставания и тайный призыв. — Кошечка отступила в сторону, чтобы оценить достижения своей ученицы. — Когда на ногах гэта, это выглядит лучше.
Их урок был прерван гулким ударом ручного барабана, в который била женщина, стоявшая у красных ториев, указывающих дорогу к маленькому синтоистскому храму.
— Остановитесь здесь! Остановитесь! Птица, знающая все о любви, предскажет вам будущее! Узнайте, что вас ждет! — Гадалка постучала по деревянному ящику с отверстием на крышке. — Все мои предсказания относятся только к любви.
Проходя мимо гадалки, Касанэ замедлила шаг и с тоской взглянула через плечо. Кошечка поняла этот взгляд: прорицатели будущего стояли рядами на ступенях каждого храма и толпились на перекрестках улиц. Время от времени она и сама чувствовала искушение заплатить за то, чтобы они заглянули в книгу судьбы.
Кошечка подала гадалке монету в десять мон. Та взяла деньги, втянула руку в широкий рукав, положила туда монету, потом стала трясти ящичек, пока из отверстия не показался конец тонкой бамбуковой палочки.
Касанэ вынула ее и прочла:
— Шестьдесят четыре.
Кошечка вздохнула: это было несчастливое число, и она боялась, что Касанэ ждет огорчение. Гадалка порылась в корзине, где хранились бумажки с предсказаниями, и нашла там сложенный в длину листок с нужным номером. Касанэ развернула бумагу, но увидела только едва заметные линии какого-то рисунка.
— Эти чернила не видны, пока их не подержат над огнем, — объяснила гадалка, подавая свой фонарь.
— Посмотрите! — Касанэ отодвинулась в сторону, чтобы Кошечка могла увидеть бледные тонкие очертания значков, которые возникали на бумаге рядом с корявым оттиском — грубым изображением птицы.
— Тот, кто вытянул эту записку, должен жить по божественному закону и почитать благословенную Каннон. Что же касается любви, желанный ему человек уже помолвлен. — Касанэ взглянула на Кошечку с тревогой и отчаянием в глазах.
Кошечка уже открыла рот, чтобы сказать крестьянке, что эта женщина обманщица и ее дурацкие предсказания ничего не стоят, но потом решила, что лучше поступить умнее, и протянула гадалке еще одну монету в десять мон.
— Попробуй еще раз, старшая сестра, — улыбнулась она Касанэ, которая смотрела на ящик с бамбуковыми номерками так, словно боялась, что палочка с цифрой ужалит ее, как змея.
Кошечка заметила, что в этот раз гадалка наклонила ящичек иначе, и из отверстия показалась палочка, лежавшая с другой стороны. Теперь она была уверена, что в ящике имеются два отделения — для хороших и плохих предсказаний, и гадалка всегда сначала выкидывает плохие номера, чтобы заставить клиентов снова попытать счастье в надежде на хороший исход. Мало кто уйдет, не сделав новой попытки.
— Девяносто девять. — Касанэ взглянула на Кошечку, ища поддержки. Та улыбнулась: это был счастливый номер.
— Тот, кто вытянул эту записку, — прочла Кошечка, — должен почитать божеств процветания. Если он что-то потерял, это будет найдено. Если он болен, обязательно выздоровеет. Если влюблен то добьется взаимности.
Касанэ сияла от счастья, когда Кошечка сделала ей знак возвращаться на дорогу. Барабан гадалки вновь грозно зарокотал.
— Эй-сасса, эй-сасса, — это приговаривал нараспев в такт шагам письмоносец, обгоняя беглянок. Как обычно, Касанэ жадно смотрела ему вслед: возможно, именно этот человек несет в Футагаву письмо ее любимого.
— Эй-корья, сасса, сасса… — И гонец скрылся в темноте.
— Ты думала о том, что станешь делать, если у ворот храма увидишь самого Путника вместо его стихов?
— Нет, госпожа. — Касанэ покраснела от смущения. — Ничтожные дела такой нескладехи, как я, не заслуживают вашего внимания, пока вы не найдете Оёси-сама. Пока великое зло, причиненное вашему отцу, не будет отомщено.
— Ты любишь его?
Касанэ покраснела еще гуще и опустила голову, прикрывая лицо рукавом.
— Не знаю, — прошептала она.
— А вдруг окажется, что у него ужасный характер?
— С моей стороны очень дерзко не соглашаться с вами, госпожа, но он не может быть плохим: его стихи такие сердечные.
— Я не хочу показаться жесткой, старшая сестра, но стихи мужчинам часто подсказывает не сердце, а другая часть тела, которая находится далеко от него.
— Вы хотите сказать — «мужская флейта»?
— Ну да, эта часть их тела похожа на флейту, но они не любят играть на ней сами и обычно подбивают других.
Тут Кошечка услышала чистый напев волшебной мелодии и именно флейты. У музыканта был всего один слушатель — старик с колокольчиком паломника, крошечным сундучком и маленькой сумкой на шее. Эти двое стояли возле придорожного алтаря под искривленными соснами на маленьком пригорке. За деревьями в сгущающейся мгле угадывались рисовые поля.
— Почему он играет в темноте? — спросила Касанэ.
— Ночь и день для него одно и то же: он слепой, — прошептала Кошечка.
Флейтист закончил играть и положил свой инструмент в мешочек.
— Незачем вам мчаться в Майсаку, — вдруг сказал он.
Кошечка едва не подскочила на месте, когда слепой музыкант заговорил.
— Почему? — спросила она.
— Люди сбегаются туда со всех сторон и так спешат, словно у них горят волосы.
Музыкант был молод, с бритой головой. От вечерней прохлады его защищали поношенные хакама, халат и рваный черный хлопчатобумажный плащ на ватной подкладке. Он усмехнулся:
— Посольство рыжих варваров добралось до Майсаки. Простой народ как с ума сошел — все хотят взглянуть на них. А других лихорадка гонит в Исэ.
Флейтист вынул из своего мешка веер и палочку, такую же, как для еды.
— Подождите немного и послушайте сказ о Ёсицунэ и Бэнкэе у заставы.
— Мы, конечно, родились в счастливый час, если можем насладиться таким великим дарованием, как ваше, — поблагодарил старик.
Хлопковую одежду старого паломника густо покрывала пыль. Маленьким пучком его седых волос играл ветер. Пока музыкант пел, отмечая развитие сюжета треском палочки, скользящей по ребрам веера, старик стоял неподвижно — лицо его выражало восторг. Кошечка вежливо дожидалась конца баллады, а Касанэ слушала как зачарованная.
Когда сказитель закончил исполнение, Кошечка поклонилась и положила в его чашу несколько завернутых в бумагу медных монет. Старик сделал то же самое.
— Я благодарен судьбе за то, что она дала нам возможность услышать вас, почтенный господин, — сказал он и поспешил вслед за беглянками.
— Вы не из тех благочестивых людей, которые направляются к святому алтарю богини Солнца?
— Да, — ответила Кошечка.
— Ах, как хорошо! Мы тоже. — И он радостно улыбнулся девушкам.
Касанэ огляделась вокруг, пытаясь обнаружить спутника старика, но никого не увидела. Кошечка решила, что почтенный паломник немного не в себе.
— Тридцать восемь лет мы с женой, взявшись за руки, выходили полюбоваться вишнями, которые растут на плотине возле нашего скромного дома, — старик произносил это с полнейшим спокойствием, совершенно не стесняясь недостойного потворства своим чувствам в разговоре с чужими людьми. Этот человек явно следовал древней пословице, отбрасывая в пути стыд.
— Мы садились под цветущими вишнями, смотрели на закат и мечтали о том, как побываем у святого алтаря в Исэ. Жена моя собирала и продавала обжигальщику извести пустые ракушки сброшенные мидиями. Вырученные деньги она откладывала для похода в Исэ в коробочку из-под чая. А я во время посадки риса чистил канавы других крестьян и получал по медной монете за каждые шесть сяку. Эти деньги я клал в ту же коробочку. Шло время, наши дети выросли, а потом моя дорогая жена заболела, и нам пришлось отложить паломничество. Так что мы смогли отправиться в путь лишь теперь.
Его глаза радостно заблестели в свете луны.
— Но это такое чудесное путешествие для нас обоих! Мы садимся в тени под соснами, открываем свою маленькую фляжку, пьем сакэ и глядим на паломников, которые идут мимо, поют и звенят колокольчиками. Это такое наслаждение.
— Простите меня за грубость, сударь! — бестактно перебила старца Касанэ прежде, чем Кошечка успела ее остановить. — Ваши жена ждет вас в Майсаке?
— Моя жена здесь, дорогое дитя. — Старик взял в руку закрытую пробкой бамбуковую трубку, висевшую на его шее рядом с мешочком, в каких обычно носят таблички с именами умерших. — Когда мы вместе увидим алтарь Сияющей в небе великой богини мы пойдем на гору Коя. Там я попрошу монахов похоронить ее пепел, — он постучал пальцем по бамбуковой трубке, — и поминать ее имя среди других имен в молитвах, которые они возносят с алтарей. Будды проведут ее душу в Светлую страну Амиды.
— Я и моя сестра считаем честью для себя ваше общество и общество вашей жены, — сказала Кошечка.
Слепой музыкант был прав, Майсака стояла на голове. Все места, где усталые путники могли бы остановиться, трещали под наплывом народа. Вещи гостей городка заполняли дворы, валялись на улицах, сползая в сточные канавы. А их владельцев словно магнитом стянуло в одну точку города. Этой точкой была гостиница, где остановилось посольство голландских купцов.
Люди, живущие поблизости от Токайдо, были достаточно хорошо воспитаны, чтобы приходить в возбуждение из-за чего-нибудь необычного: в конце концов, на дороге ежедневно что-нибудь происходит. Многие счастливцы даже помнили, как по Токайдо лет десять назад провели двух слонов со всей пышностью и привилегиями, подобающими самым могущественным князьям.
Рыжеволосые иностранцы проезжали по Токайдо дважды в год: в Эдо — на прием у сёгуна — и обратно — и не считались чем-то из ряда вон выходящим. Однако сейчас Майсаку запрудили паломники простого звания из соседних маленьких деревень и селений покрупнее, отдаленных от главной магистрали страны. Майсака кипела. Положение усугубила нехватка