— Тэндзо бито, — прошептала Кошечка. Эти слова означали «житель облаков», но могли означать и «житель чердака» — так из приличия иносказательно называли крысу.
Входная ширма, скрипнув, отъехала в сторону, и в комнату с поклоном вошла Касанэ.
— Я беспокоилась за тебя. — Голос Кошечки прозвучал резко от скрытого волнения.
— Мне очень жаль, молодой хозяин. — Касанэ бросила взгляд на дальнюю стену, за которой вечеринка «четырех правителей» дошла до кульминации, судя по воплям и плеску воды. — Я забежала за бумагой на ночной рынок.
Кошечка хотела выбранить служанку и объяснить нескладехе, что в «Хурме» можно получить все необходимое для письма, но сдержала себя, сообразив, что Касанэ, должно быть, понадобилась бумага высшего сорта. Ну вот, в следующий раз она захочет иметь пузырек свежей талой воды для разведения чернил. Касанэ становится слишком разборчивой для девушки своего ранга. Кошечка все еще сердилась, но в то же время понимала, что Касанэ не виновата ни в чем. От любовной болезни лекарства нет.
— Ты получила письмо от Путника?
— Да, — тихо проговорила Касанэ. — Он торопится. Он скоро нагонит нас.
— Тогда понятно, почему у тебя светится кончик носа. — Кошечка кивком указала на письменный столик: — Можешь взять мой набор для письма, если хочешь.
— Спасибо.
Касанэ отнесла столик и лампу за четырехстворчатую ширму, отгораживавшую один из углов комнаты. На расписной бумажной створке возник силуэт крестьянки, держащей в руке кисть. Как и Хансиро, Касанэ словно не замечала гомона весельчаков-соседей, сочинение стихов поглощало все ее внимание.
— Поэзия может сдвинуть с места небо и землю, — сказал Хансиро, бросив взгляд на ширму. Он цитировал строки из предисловия к «Кикинсю» — сборнику многих тысяч стихотворений, которые каждый образованный человек в Японии знал наизусть. Хансиро умолк, предоставляя Кошечке возможность продолжить фразу.
— Она улучшает отношения между полами и смягчает сердца жестоких людей.
В комнату без стука вошли горничные, лиц которых не было видно за высокими стопками постельных принадлежностей. Они расстелили за ширмой циновку для Касанэ, а потом, бросая на Кошечку взгляды, уложили один на другой три тюфяка.
Кошечка с ужасом поняла, что служанки приготовили ей и Хансиро одну постель на двоих. Когда женщины ушли, прикрыв за собой дверь, из коридора послышалось постепенно затихавшее перешептывание и приглушенный смех. Кошечка знала, о чем говорят служанки, и почувствовала, что лицо ее горит от стыда.
— Я буду спать с Касанэ, — заявила она.
— Как пожелаете, моя госпожа, — ответил Хансиро, не сводя глаз с доски для го. — Но люди заметят это.
Уединиться в такой гостинице было невозможно: в любой момент к гостям могла зайти горничная или служанка, чтобы убавить свет в лампах, подать чай или пополнить запас табака. В комнату мог заглянуть массажист, предлагающий свои услуги, или монах, собирающий пожертвования для своего храма.
— Сири сумо! (Борьба на задах!) — громко закричала одна из женщин в соседней комнате, и остальные подхватили ее крик.
Хансиро вдруг состроил такую забавную гримасу, что Кошечка против своей воли громко рассмеялась.
Участники вечеринки, как видно, дошли до той степени опьянения, когда их могло развлечь только нечто оригинальное. Пары борцов составились из «четырех правителей». После короткой жеребьевки первая пара взошла на деревянный помост. Соперники встали спина к спине на большие квадратные подушки. Торговцы согнулись в поясницах и ухватились руками за свои лодыжки. Женщины задрали весельчакам на головы подолы их синих гостиничных одежд. После сигнала каждый борец должен был попытаться столкнуть противника с его подушки самой внушительной частью своего тела.
Определить победителя оказалось нелегко: торговцы веселились уже долго и столько выпили, что едва стояли на ногах. Еще до сигнала они заступали за границу маленького неровного поля сражения и падали на пол.
Женщины помогали им встать. Торговцы опять занимали боевую позицию, женщины вновь задирали подолы их курток, ободрительно похлопывая борцов по голым ягодицам. Они поддерживали мужчин, когда те шатались, и подталкивали противника друг к другу.
И в тот момент, когда Хансиро убирал камни с доски, произошло неизбежное: один из «правителей», падая, проломил головой хрупкую стенку и влетел в комнату трех путников. Кошечка и Хансиро вовремя увернулись, и торговец не задел их, но черные и белые шашки разлетелись по всей комнате. Захмелевшие участники вечеринки столпились вокруг пролома и очумело смотрели на соседей.
— Похоже, здесь празднуют Новый год: рассыпают по комнате бобы, чтобы отогнать злых духов! — крикнула одна из женщин.
Вся компания шумно захохотала. Две женщины, продолжая смеяться, полезли через дыру в стене к соседям, чтобы выручить торговца тканями, который запутался в своей синей одежде со знаком гостиницы «Хурма».
Хансиро поднял руку, и женщины замерли. Ронин из Тосы поклонился, взял упавшего торговца за руку и вежливо, но твердо поставил его на ноги.
— Сейчас уже поздно, — заговорил он, и его ровный голос заставил умолкнуть развеселившихся от выпивки незваных гостей. — Завтра рано утром мы должны отправиться в путь. — Через ту же дыру воин переправил торговца восвояси. — Мы очень благодарны вам за внимание к нашим скромным персонам.
Пристыженные гости удалились к себе. Двое слуг внесли новую стенку, за несколько мгновений установили ее в пазы и долго извинялись перед Кошечкой и Хансиро, прежде чем уйти и оставить мнимых любовников решать, как им быть.
Торговцы и их однодневные жены еще какое-то время шептались и хихикали. Потом свет у соседей погас, и ночной мрак огласило неясное шуршание и бормотание, сопровождавшее любовные ласки.
Касанэ собрала камни го и тихо вернулась за свою ширму. Кошечка туже затянула пояс спальной одежды и легла на дальний край постели, лицом к стене, придвинувшись к ней как можно ближе. Хансиро сидел возле ночника и что-то читал в его тусклом свете. Кошечка поняла, что ее спутник ждет, пока она уснет, чтобы лечь под общее одеяло. Молодая женщина была уверена, что может доверять ему, что воин не попытается одурачить ее, как выразилась бы Касанэ. И все-таки сердце беглянки сильно билось.
Кошечка закрыла глаза и сосредоточилась на дыхании. Она делала долгий равномерный вдох, пока ей не начинало казаться, что воздух заполняет ее всю до кончиков пальцев, потом выдыхала его, пока не начинала чувствовать себя совершенно пустой. Но сон не приходил. Кошечка слышала, как Хансиро, перевернув страницу, наконец закрыл книгу и отложил ее. Потом до молодой женщины донесся скрип чернильного камня и звон ударов бамбуковой кисти о фарфоровую баночку с водой. Хансиро, видимо, что-то писал.
Наконец в середине часа Крысы одеяло зашевелилось, и Кошечка спиной на мгновение почувствовала холод комнатного воздуха. Матрас скрипнул: Хансиро укладывался рядом. Кошечка продолжала дышать ровно, имитируя глубокий сон, но на самом деле она напряженно вслушивалась в тишину, ожидая, что произойдет дальше. Судя по дыханию, Хансиро заснул с возмутительной быстротой.
«Бесчувственное животное!» — подумала Кошечка.
Они пролежали без сна спина к спине до первого крика петухов.
ГЛАВА 60Та, что живет вне моего мира
Вдоль всей береговой линии города Мия теснились рыбачьи одномачтовые суденышки, прогулочные лодки и торговые плоскодонки. Мия считалась самым большим городом между Эдо и Киото, а сегодня, захлестнутая наплывами паломников, она казалась особенно многолюдной.
Кошечка была довольна тем обстоятельством, что она, Касанэ и ронин вышли из Окадзаки с первым ударом утренних колокольчиков. Теперь им, возможно, удастся попасть на паром, чуть позже эта задача окажется невыполнимой.
Залив Исэ в этом месте имел в ширину шесть с половиной ри. Если паром не отправится вовремя, то темнота наступит гораздо раньше, чем путники попадут в Кувано. В Ёкаити — следующей после Кувано почтовой станции — от Токайдо отходит дорога на Исэ, к Великому алтарю, так что путь к Западному морю после Ёкаити станет свободнее.
Кошечка и Хансиро сидели на скамье перед небольшим чайным ларьком возле залива. Казалось, Хансиро лениво наблюдает за людским водоворотом, кружившимся вокруг него, но Кошечка знала, что ее спутник вновь погружен в свои мысли. Этот ленивый взгляд она уже научилась распознавать. Хансиро умел выглядеть отрешенным от всего окружающего, но при этом подмечал все. Это свойство ронина из Тосы производило на Кошечку известное впечатление, однако оно также и раздражало ее. Кошечка не привыкла, чтобы на нее не обращали внимания.
Сейчас, поглядывая на воина искоса, Кошечка с трудом представляла себе улыбку на этом словно высеченном из камня лице. Если бы молодая женщина не видела, как Хансиро улыбается, она никогда не поверила бы, что он способен на теплые чувства. Ронин казался суровым и невозмутимым, как Будда.
Кошечка переключила свое внимание на Касанэ, которая пробиралась по широкому берегу между каго, вьючными лошадьми и кучами груза. Служанка поневоле двигалась медленно, то появляясь, то исчезая в гомонящей толпе, состоящей из путников, носильщиков, гостиничных зазывал, торговцев, продавцов и нищих. В дорожных документах Касанэ стояло имя Хатибэй, и крестьянка была одета в ливрею слуги, однако Кошечка боялась, что ее спутница не сумеет достоверно изобразить мальчика. Эта дуреха, конечно, примется мямлить, и паромщики запросят с нее слишком большую плату. А потом с ней случится что-нибудь совсем ужасное, и Кошечка всю жизнь будет винить себя.
— Она обязательно сделает что-нибудь не так, — прошептала Кошечка, наклонившись к Хансиро, и случайно задела ронина плечом. Любому прохожему они в этот момент показались бы влюбленными, которые шепотом поверяют друг другу нежные тайны.