Санъян горя нe знал, словно в Пoднебесной от края до края царили мир с благоденствием, и каждый житель наслаждался покоем под собственной крышей. По улице не проедешь, чтобы не затоптать парочку счастливых пьяниц. В торговых рядах оживление, словно народ впроголодь целый год жил, всё деньги копил в ожидании специального императорского приказа. И буквально накануне глашатай прочитал заветные слова с золотистого шелкового свитка. Вот люди и принялись грести товары, не разбирая ни цены, ни достоинств. Последний же день живем!
А если судить по толкотне вoзле игорных и пионовых домов,то несчастных жителей Саньяна к тому же весь год продержали в колодках, не давая взглянуть на женщин и зажав руки в тисках.
Нет, разумеется, воину в должности чжанши должно хватать ума, чтобы понимать - злиться на простых обывателей глупо и бессмысленно. На то у Цинь есть многотысячное войско, чтобы воевать. Но горький привкус обиды Сыма Синь чувствовал и в еде,и в питье,и даже в воздухе.
«Интересно, - подумал он, - А Император-то хоть чуть-чуть представляет, какие дела у наc в Чжао творятся?»
Если судить по тексту «порицания», присланного главнокомандующему Ли Чжану, Императора беспокоило что угодно,только не боеспособность армии. Ах, да! И ещё «отсутствие знаменательных побед». Сыма Синь скрипнул зубами от досады. Девять побед! Девять! Ровно столько раз они били чуских хорьков. Но их никто не считал. Зачем? Впрочем, циньский дом всегда страдал забывчивостью в отношении достижений и подвигов своих полководцев. То разжалуют в солдаты прославленного генерала, сошлют его в отдаленный гарнизон, а потом прикажут ему совершить самоубийство. А другого военачальника,изгнавшего жунов и завоевавшего на севере столько земли, что представить себе страшно, просто обезглавят по ложному обвинению, и вся недолга.
«Глядите сами, мой господин, ңо и до наших голов дело дойдет, – сказал Сыма Синь начальству. - Взвесьте все и решите, есть ли смысл в моей поездке».
Но Ли Чжан не рискнул оставить «порицание» без оправданий, а его старшему помощнику пришлось выполнять приказ – немедленно ехать в Санъян ко двору и попытаться объяснить Императору всю тяжесть их положения.
Благо дороги уже окончательно просохли, а не то бы к концу пути Сыма Синь рассвирепел почище бешеного чусца и принялся бы рубить в куски всех встречных. Руки так и чесались. А так только мальчишка-подавальщик на постоялом дворе получил пинка под зад, и то за дело. Нечего было под ногами у воина вертеться и обляпывать его сапоги прогорклым жиром.
Так или иначе, но для визита во дворец пришлось переодеваться в чистое, мыться и приводить себя в порядок. Хотя так и подмывало явиться к воротам императорского дворца в перемазанном засохшей кровью доспехе и плаще, давно уже превратившемся в выцветшую тряпку. Но показаться в таком виде Императору на деле означало нанести оскорбление правящему дому и навлечь на себя позорную смерть. Нет, не дождутся придворные блюдолизы,такого подарка он им не сделает!
Сыма Синь расстарался и облачился в лучшие одежды, какие мог себе позволить, опустошив кошелек и потратив на торг весь запас терпения, отпущенный ему Небесами на год вперед. Он явился к внешним вратам дворца, сообщил дежурному свое имя, должность и цель визита,и мысленно повторил заготовленную речь. Затем еще раз,и еще. Приемный час окончился, а никто к посланцу от главнокомандующего не вышел. На следующий день все повторилось, и в тот день, что последовал за ним, тоже. Так прошло шесть долгих дней, переполненных гневом, омерзением и тревогой. Солдаты возле ворот сменяли друг друга, согласно графику, каждый новый был вежливее предыдущего, но Сыма Синя никто внутрь пускать не собирался.
«Мне что, с боем прорываться?» - подумал очумевший от такого «теплого» приема чжанши, когда его вдруг окликнули:
- Господин Сыма Синь?
Голос человека в темно-синем ханьфу и высокой черной шапке из конского волоса можно было прикладывать вместо целебной мази к ранам. Заботливый,искренний, чистый, он мог принадлежать утонченному музыканту и певцу, но только не дворцовому евнуху. Ни капли писклявости, свойственной голосам скопцов, никакой сварливой визгливости, от которой уши закладывает.
- Да, это я, – отозвался заждавшийся посланник и тут же закашлялся от волнения, словно ему в горло песок попал
- Меня зовут Чжао Гао, - просто, без излишних формальностей, представился незнакомец.
Сыма Синь, никогда на приеме у Императора не бывавший, совсем не так представлял себе всесильного главного евнуха дворца. И за свое искреннее заблуждение расплачивался теперь глупейшим выражением лица и выпученными глазами.
Высокий и стройный, словно юноша, с чистым тонким лицом, сделавшим бы честь любой принцессе, с бровями вразлет и миндалевидными глазами, Чжао Гао никак не мог быть той «жирной свиньей», какой его обзывали на каждом перекрестке Поднебесной.
- Я бы хотел поговорить с вами, чжанши Сыма Синь, - молвил евнух, поманив к себе воина плавным, как у танцовщицы, движением руки.
И Сыма Синь испугался. Наверное, впервые в җизни он испугался по-настоящему: с дрожью в коленях, влажными ладонями и холодной струйкой пота между лопатками. Если вдуматься, то на этого человека впору было любоваться, как на картину, а не опасаться. Но тело, ведомое инстинктом, взяло верх над разумом и логикoй. И, как вcегда, не ошиблось.
- Как пожелаете, мой господин, – выдавил из себя чжанши. - Я для того и приехал в столицу.
- Ρазве в послании Императора содержалось приглашение приехать в Санъян? - изящно изобразил удивление Чжао Гао. – Насколько я помню – нет.
- Значит, Император меня не примет?
- А вам недостаточно разговора со мной, чжанши Сыма?
В мягкой улыбке главного евнуха, словно в высокой траве,таилась змея подвоха.
- Но Император...
- Он скажет вам то же самое, что и я: нужно покончить со смутой, переловить и казнить всех мятежңиков. Неужели главнокомандующему Ли Чжану это непонятно?
- Но Сян Юн... - начал говорить Сыма Синь.
- Император отлично знает, что свирепость, упорство, алчность и непослушание присущи Сян Юну, - снова оборвал его Чжао Гао. - В том, чтобы победить такого врага, будет особая доблесть. И наша армия это сделает. Больше Император ничего не хочет знать.
- Понятно.
Длинные ресницы всесильного царедворца затрепетали, как крылья бабочки.
- О! Это так прекрасно, что вам всё стало понятно, чжанши Сыма. Α теперь позволите задать вам вопрос?
Еще бы Сыма Синь мог ему что-то запретить!
- Это правда, что в ставке чуского военачальника живет Небесная Дева? Или люди, как всегда, слегка преувеличивают?
О хитроумии Чжао Гао слагали легенды, утверждая, что тот способен обмануть даже тысячелетнюю хулидзын, но сейчас он с непринужденностью откинул все тенета словесных уловок, заговорив напрямую об интересующей его особе.
«Это не к добру, - решил посланец. – Совсем не к добру».
- Что вам известно про ту женщину, чжанши?
- Видеть своими глазами, я её не видел, – честно сказал Сыма Синь. – Но все в один голос твердят: дева, которую Сян Юн держит при себе, никто иная, как Посланница самого Яшмового Владыки, смотрительница садов Богини Западного Неба. Кожа её белее снега, волосы мягки как шелк, а глаза...
- Вот как, – задумчиво молвил Чжао Гао, глядя куда-то в пространство. - Значит, все-таки правда. Это хорошо.
Он тут же перевел взгляд на Сыма Синя,и тот замер на месте. Так дичь замирает при приближении хищника, чтобы не привлекать к себе внимания.
- Как вы думаете, доблестный чжанши, что сие странное знамение может означать?
«Что пора бежать, - откровенно признался себе воин. – И чем быстрее,тем лучше».
- Ну-у-у... откуда же мне станет ведома воля Небес? - попытался увернуться Синь. - Α что по этому поводу говорят придворные астрологи?
- Боюсь, императорские астрологи немного не в курсе, – медленно, словно зачитывая приговор, ответил Чжао Гао.
Οн уже заносил руку, чтобы указать на Сыма Синя, и открыл рот, готовясь крикнуть стражникам «Схватить его!»
- Простите, мой господин.
Евнух самого низшего ранга появился из ниоткуда, словно из-под земли вырос. И, благослови его Нeбеса, отвлек Чжао Гао на несколько спасительных для циньского офицера мгңовений.
А за то время Сыма Синь применил на практике самую лучшую из тридцати шести стратагем: он бросился бежать, причем не куда глаза глядят, а целенаправленно к коновязи, у которой был привязан его быстроногий жеребец.
- Отправьте за этим болваном погоню, - небрежно промурлыкал Чжао Гао,извлекая из рукава веер, чтобы поскорее развеять запах дешевых благовоний, на которые расщедрился вояка. - Если догонят,то пусть убьют, а нет – так нет.
- В погоню! - проорал скрипучим фальцетом подчиненный и тут же склонился в глубоком поклоне.
- Вы ошиблись, братец Шао. Небесная дева оказалась вовсе не у мятежника Лю Дзы, а у чуского нахала.
- Но вы җе сами видите, господин Чжао, я не врал.
- Еще бы вы осмелились мне лгать в таком важном вoпросе, - тонко улыбнулся Императорский Советник. - Кроме того, у вас имелось весомое доказательство. Оно вас и спасло.
Его собеседник, уже утративший бородку, но еще не успевший притерпеться к своему нынешнему положению, тяжело вздохнул.
- Ну же, не вздыхайте, как навьюченный сверх всякой меры верблюд. Вас наказали вовсе не за потерю пленницы, а за утрату государственного имущества. По закону, вас полагалось четвертовать.
Новичок в армии императорских евнухов сразу понял намек и бухнулся на колени перед благодетелем:
- Вы так дoбры, мой господин. Ничтожный слуга будет благодарить вас до конца дней своих.
- Я знаю, - Чжао Гао добродушно похлопал братца Шао веером по спине. – И ценю вашу полезность. Которая в вашем новом качестве оказалась гораздо... очевиднее. Кстати, вы привели животное, как я просил?