– Точно он, – тихо сказал один прохожий другому.
Адриан услышал – у него был отменно острый слух, но не заинтересовался. Мало ли о ком говорили между собой незнакомые господа.
Позвонил. Спросил, дома ли госпожа Шилейко.
– Вас ожидают, – присела служанка, не поднимая глаз.
По вышколенности, по идеально белому фартуку было видно, что дом первоклассный.
Проходя уютным, приятно полуосвещенным коридором, Ларцев мысленно повысил категорию: это не первый класс, а наивысший. Ничего яркого, бьющего в глаза роскошью, но каждая мелочь, вплоть до газовых рожков на стенах, при втором взгляде оказывается изысканней, чем при первом. Примерно, как платье и часики госпожи Шилейко.
Доведя гостя до белой двери в дальней части дома, горничная деликатно постучала и, не дожидаясь отклика, с поклоном удалилась.
– Прошу!
Войдя, Адриан с удивлением огляделся. Это был кабинет, весьма богато обставленный, но явно не дамский, а самый что ни есть деловой. На полках теснились канцелярские папки, какие-то гроссбухи. На широком столе лежали бумаги, покрытые столбцами цифр.
– Тут кабинет хозяина дома? – спросил Ларцев у госпожи Шилейко, молча и с улыбкой наблюдавшей за его реакцией.
Еще одна странность заключалась в том, что в домашней обстановке Варвара Ивановна была одета гораздо наряднее, чем на людях. Красное платье с глубоким вырезом открывало шею и чудесную ложбинку на груди – там посверкивал, переливался немаленький бриллиант.
– У этого дома не хозяин, а хозяйка, – глубоким, грудным голосом ответила необычная бонна. – Моя подруга. Мать малюток, которых я воспитываю. Но кабинет не ее – кабинет мой.
Она подошла к Адриану. Точеные ноздри чуть подрагивали, словно втягивая некий аппетитный запах, кошачьи глаза отливали матовым блеском. Когда у женщины такое лицо, слова не нужны. Ларцев их расходовать и не стал. Он хотел обнять Варвару Ивановну, но она сама взяла его за плечи, рванула на себя и впилась в губы требовательным поцелуем.
– Идем же, идем, – хрипло пробормотала она.
Потянула за руку к другой двери.
Начало было многообещающее, но продолжение Ларцева разочаровало. Ему нравились женщины, которые делят с любовником радость, а не заботятся лишь о собственном наслаждении – не только берут, но и дают. Эта же будто насиловала, будто пользовалась. Жадно и нетерпеливо добивалась экстаза, а когда добилась, сразу погасла.
«В другой раз ты меня в постель не заманишь», – сердито думал Адриан, наблюдая, как любовница одевается. Чулки, нижнюю юбку, платье она натягивала, словно облачалась в доспехи. Корсет остался на полу – торопясь с раздеванием, Ларцев своим «подрукавником» разрезал шнуровку.
Его недовольства Варвара Ивановна не чувствовала. А может быть, ей это было все равно.
– Вставайте, вставайте, – поторопила она. – Уже почти десять, я должна вам кое-кого показать.
– Кого это? – удивился он, садясь на постели и поднимая с пола рубашку. – Надеюсь, не ваших воспитанников? Я не особенно люблю детей.
Засмеялась. В отличие от Ларцева она определенно осталась всем очень довольна.
– Детей прислуга уже уложила. Они совсем маленькие. Мальчику два года, девочка грудная. Нет, я покажу вам мою подругу. И ее гостя.
– Но я не имею желания с ними знакомиться, – запротестовал он, представив неловкость ситуации.
– Я и не предлагаю знакомиться. Еще не хватало! Только посмотреть.
Поневоле заинтригованный, Ларцев позволил провести себя каким-то узким, темным коридорчиком в такую же темную и узкую комнатку, где на стене непонятным образом светился прямоугольник.
– Тсс, – шепнула Шилейко. – С другой стороны это зеркало. Отсюда я смотрю за ними, чтобы при необходимости отдавать распоряжения. Видите, у меня тут звонки. Этот – подавать на стол. Этот – готовить постель.
– За кем «за ними»? – ничего не понял Ларцев, тоже перейдя на шепот.
Из-за зеркала донеслись голоса. Он подошел, стал смотреть.
В углу, на диване, сидели двое: миловидная женщина в обнимку с пожилым военным. На расстегнутом сюртуке поблескивали погоны. Пучеглазое лицо мужчины с седоватыми бакенбардами и набрякшими веками показалось Адриану знакомым.
– Боже, как я сегодня устал, Катюша, – поглаживая даму по плечу, говорил генерал (а это точно был генерал – погоны отливали золотом). – Иной раз я кажусь себе Сизифом, который толкает, толкает в гору свой неподъемный груз. Но Сизифа по крайней мере не хватали за руки, не тянули со всех сторон…
– Милый, бедный Саша, – жалела его подруга госпожи Шилейко – резонно было предположить, что это и есть хозяйка дома. – Тебе нужно обо всем забыть…
Последовал продолжительный поцелуй.
– Пора дергать постельный звонок, – шепнула Варвара Ивановна со смешком и потянулась куда-то.
В глубинах дома раздалось мелодичное треньканье.
– Зачем вы мне это показываете? – спросил Ларцев, пытаясь сообразить, где видел генерала. На приеме у великого князя? Или в министерстве?
Наконец вспомнил.
– Он похож на портрет царя Александра.
Шилейко звонко расхохоталась. Таиться было уже незачем, те двое ушли из комнаты.
– Постойте, это и есть царь? – озарило наконец Адриана.
– Какая сообразительность! – изобразила восхищение Варвара Ивановна.
– А она кто?
– Моя дорогая подруга Катя. Екатерина Михайловна Долгорукая. Теперь вам понятно, у кого я состою бонной?
По лицу Ларцева она поняла, что лучше объяснить.
– У внебрачных детей его императорского величества. Ну а теперь, когда вы всё про меня знаете и видели даже то, чего я никому не показываю, – она лукаво улыбнулась, – настало нам время поговорить по-настоящему. Вернемтесь в кабинет.
Там, сев за письменный стол, Шилейко заговорила тоном уже не игривым, а деловым – притом таким, какой обычно употребляют начальники с подчиненными.
– Наша утренняя встреча не была случайной. Для нас с Катей «Сев-Кав», поступающий теперь под ваше управление, представляет особенный интерес. Так что вы для меня интересный мужчина более чем в одном смысле. Только не воображайте, что я пустила вас в свою постель в качестве взятки. Это совсем не мой стиль.
К тому же взятку дают, а ты скорее брала, подумал Адриан.
– Обычно сама я людей не рекрутирую. На то есть помощники. Вы, собственно, их видели. Сначала к вам наведался мой порученец мелкого калибра, потом среднего и наконец крупного. Князь Боровицкий сказал, что вы крепкий орех и что мне следует заняться вами самой. Так всегда бывает в трудных случаях.
Ларцев слушал, не перебивая. Ждал, куда она вывернет.
– В номера я приехала посмотреть, что за неприступный Севастополь. Вы мне понравились. Потому и последовало то, что последовало.
Она сделала паузу, а когда слушатель ею не воспользовался, опять переменила манеру – смягчила тон, убрала повелительность, подпустила вкрадчивости.
– Я угадала в вас человека особенного. Может быть, даже того, кого мне всегда недоставало. И зову я вас не в простые исполнители. Мой рычаг вы видели. Им можно сворачивать горы. Катя доверяется мне во всем. А он во всем доверяется ей. Императрица не имеет никакого значения и к тому же смертельно больна. Вообразите комбинацию. Царь управляет Россией. Царем управляет Катя. Катей управляю я. А рядом со мной вы – мой любовник и партнер. Что скажете?
– Скажу «нет», – сразу ответил Ларцев, которому теперь всё сделалось окончательно ясно.
– Что «нет»? – опешила Шилейко, по-видимому, никак этого не ожидавшая.
– А всё. Я не буду ни вашим партнером, ни вашим любовником. Может быть, я вам и интересен, а вы мне – нет. Ни в каком смысле. Прощайте.
С этими словами он повернулся и вышел, досадуя, что потратил вечер на чепуху – лучше бы закончил читать финансовый отчет за четвертый квартал 1873 года.
Михаил Гаврилович нервничает
Алеша Листвицкий был парень хороший и даже отличный, но Михаил Гаврилович желал Маше счастья, а вот счастья-то подобная связь ни в коем случае не сулила. Ладно бы молодой человек просто приударил за хорошенькой барышней – всякой девушке ухаживание на пользу, ибо повышает уверенность в себе. Пофлиртовать в таком возрасте невредно даже и с образовательной точки зрения. Но, во-первых, в самой Марии Федоровне никакой склонности к флирту не имелось, а во-вторых, чертов практикант был не из гусаров. Серьезный, честный, идеалистичный мальчик. Такой если влюбится – беда. А если влюбит в себя избранный предмет – беда в квадрате.
Чем больше Питовранов об этом думал, тем хуже нервничал. Листвицкий был не красавец, но очень выигрывал при близком знакомстве. Не дай бог увлечет Машеньку своими разговорами об общественном благе и девочка ступит на путь, который в России приводит известно куда. При одной мысли об этом у Мишеля сжималось сердце. Надо было девочку от практиканта спасать, и срочно.
Главное, Михаил Гаврилович уже присмотрел ей жениха, просто идеального. Готовился писать статью о новых людях российской науки – детях крепостных, которым открылась дорога к образованию. О том, как выиграла страна от этого притока свежей крови.
Кондратий Кириллович Кирюшин в свои 26 лет был уже магистр, университетский приват-доцент и член Русского энтомологического общества, исследователь не то мотыльков, не то мух, в общем какой-то насекомой дряни. Неважно. Главное, что он был чрезвычайно положительная личность и восходящая звезда. В профессиональной среде у него в такие молодые годы уже было собственное почтительное прозвище: ККК, а это большое достижение.
ККК ужасно понравился журналисту своей основательностью, ясностью мысли, целеустремленностью и – не в последнюю очередь – полным отсутствием интереса к политике. Мишель уже давно присматривал хорошего человека для Маши и твердо знал одно: революционера ей не нужно. При нынешнем состоянии российской молодежи задача была непростая – чтоб хороший человек, но без революционных увлечений. Такое уж время.