Уговор есть уговор. На следующий день (верней, дело было уже вечером) Адриан Дмитриевич в условленное время вышел из гостиницы и направился к поджидавшей у входа карете.
Думал он не о предстоящей встрече с контрреволюционными заговорщиками, а о том, что Маруся пока еще ведет себя странно. Родители весь день пытались ее разговорить. На какие-то вопросы девочка отвечала, и вполне толково, а какие-то будто пропускала мимо ушей. И не все в ее речи было понятно, чуть не половину букв ребенок произносил по-своему.
– Это вы? Садитесь, садитесь, – поторопил голос Сергея Юльевича из совершенно темного экипажа. Фонарь, обычно зажигаемый в вечернее время, почему-то не горел.
Ларцев уже поблагодарил коллегу письменно, но счел необходимым выразить признательность снова, теперь на словах.
– Я вам очень обязан, Сергей Ю…
– Никаких имен! – рявкнула карета с другой стороны строгим басом. – Наденьте вот это на голову.
Рука в перчатке протянула шелковый мешок.
– Правила конспирации, – извиняющимся тоном сказал Сергей Юльевич. – Я тоже в футляре сижу. Нас сопровождает член организации, который не представился. Таков порядок.
– Познакомимся, когда дадите присягу, – пообещал неизвестный. – Сели? Едем.
Карета тронулась.
– Пока расскажу вам, господа, то, что можно знать кандидатам. Вы вступаете в тайный орден «Священная дружина». Его цель и задачи, а также методы деятельности, насколько я понимаю, вам известны. Иначе вы бы не ехали туда, куда едете.
– Убивать революционеров, не обращаясь к закону? – уточнил Ларцев.
– Это крайняя мера. К ней мы будем прибегать лишь в том случае, если враг почему-либо не может быть арестован. Например, арест вызовет скандал в обществе. Или же объект скрылся за границу и его не выдает тамошняя полиция. Если нужно, «Священная дружина» исполнит приговор хоть в Швейцарии. У нас огромные возможности и неограниченные средства.
– А куда и зачем мы едем сейчас? – спросил Адриан, думая, что он пообещал Сергею Юльевичу лишь поехать с ним и выслушать «хороших людей».
– Я уже сказал. Давать присягу. Ее примет лично господин попечитель ордена.
– А если я… – «не захочу давать присягу», хотел спросить Ларцев, но Сергей Юльевич толкнул его коленом, и Адриан пробормотал: – Ясно.
«Ку-клукс-клан какой-то, – мрачно подумал он. – Надеюсь, кресты по ночам жечь не будем?»
Ехали минут двадцать, но Ларцев с его отличным чувством ориентации без труда определил, что последний отрезок пути, состоявший из четырех поворотов, был повторен дважды.
Вышли вслепую. Сергей Юльевич чертыхнулся, чуть не грохнувшись с каретной ступеньки. Ларцев рисковать переломом ноги не стал. Сдернул с головы тряпку – сунул пышноусому человеку в плаще, обладателю баса.
– Посекретничали, и хватит. Или я поворачиваюсь и ухожу.
– Здесь уже можно, я сам собирался, – смущенно прогудел тот. – Тут нужно подниматься по ступеням…
Крыльцо было солидное, с двумя каменными львами.
– Это же дядин дом! – возмущенно вскричал Сергей Юльевич. – На что был нужен мешок?
Лакей в ливрее провел кандидатов через богато обставленные комнаты в гостиную. Там вокруг стола сидел десяток мужчин. Ларцев знал только одного из них – Вику Воронина, но тот покачал головой: не здороваемся.
Все кроме Сергея Юльевича и еще одного носатого господина с большими подусниками были немолодые, важные. Судя по выправке, по меньшей мере половина – военные, хоть одеты присутствующие были в статское.
– Это и есть твой человек дела? – спросил корпулентный плешивец, с прищуром глядя на Ларцева. Наверняка хозяин дома. Но главной персоной здесь, кажется, являлся не генерал Фадеев, а молодой человек с внушительным носом.
– Мы все тут люди дела, – сказал он значительно, и собравшиеся сразу стали смотреть только на него. – Я не против конспирации, господа, но давайте с нею не перебарщивать. Мы не какие-нибудь карбонарии. Мы хозяева страны.
– Верно, ваше высочество! – воскликнул сосед. – И мы не собираемся прятаться. Смысл таинственности в другом.
– Незримое больше пугает, – подхватил Фадеев. – Полицию, жандармерию, суд видят все. Мы же, подобно «Народной воле», будем невидимы. Наши удары обрушатся на врагов без предупреждения. Пусть разрушители России страшатся собственной тени.
– Нужна организация. Логичная, стройная, управляемая по-военному, – горячо заговорил Сергей Юльевич. – Дядя, я писал вам. Следует ввести систему пятерок. Только старший будет знать вышестоящую инстанцию. В каждой пятерке – разделение функций. Обязательно кто-то один с опытом боевого дела и крепкими нервами.
– Учредить исполнительный комитет, как у народовольцев! – перебил крутолобый старик с припухшими глазами.
Посыпались и другие предложения.
– Нужен тайный трибунал, с полномочием выносить приговоры!
– Затребовать у Департамента полиции копию картотеки революционеров!
– Лично я готов возглавить резидентское бюро в Париже, господа. У меня там особняк, это поможет избежать лишних издержек.
– Ах, барон, за издержками дело не станет. Банкиры и заводчики обеспечат нас любыми суммами. Поручите это мне.
– Господа, господа, эмблема у нас уже есть, но нужен девиз. Была грозная формула «Слово и дело!», а я предлагаю: «Не слово, но дело». Как вам?
В оживленной беседе не участвовали только Адриан и Воронин. Вика внимательно слушал и кое-что записывал.
Об обещанной присяге никто не вспоминал.
В одиннадцать постучался дворецкий, сообщил, что накрыт ужин. Остались все кроме Ларцева, отговорившегося семейными обстоятельствами, и Воронина, сказавшего, что он должен ехать к обер-прокурору.
– Как тебе «Священная дружина»? – спросил Вика, когда они вышли на улицу.
– Ничего путного не выйдет. Когда государство защищают бандитскими методами, оно становится бандитским.
«Сергей Юльевич – человек умный, он скоро это поймет и не будет на меня в претензии», – мысленно прибавил Ларцев, вспоминая, каким укоризненным взглядом проводил его коллега.
– Именно так, – кивнул Воронин. – Государство – это Порядок, Революция – Хаос. Нельзя спасти Порядок, впрыскивая ему дозу Хаоса. Такая гомеопатия слишком рискованна. Мне затея первоначально показалась перспективной, но теперь я вижу, что вы оба правы.
– Кто это – «вы оба»?
– Мой начальник сказал то же самое, на свой божественный лад: бесы архангелу не помощники. Я уговорил его послать меня на разведку – посмотреть на затею Владимира Александровича вблизи.
– Владимира Александровича?
– Государева брата. Того, к кому обращались «ваше высочество». М-да, – задумчиво прибавил Воронин, – еще одного, теневого царя России не нужно. И вообще я прихожу к выводу, что всякая самодеятельность, даже самого похвального, верноподданнического толка приносит системе больше вреда, чем пользы. Ключевое условие Порядка – единый контроль. В том числе и над своими.
– А сохраните вы с Лорис-Меликовым контроль? – спросил Ларцев про главное. – Мне хаоса в стране не надо.
– Сохраним. Только без Лорис-Меликова, – ответил Вика.
Адриан удивился. Он понятия не имел, что приятель поменял одного сюзерена на другого, и полагал, что под «начальником» Воронин имеет в виду министра внутренних дел. Однако расспрашивать не стал – политические тонкости Ларцева не интересовали.
– Ну и хорошо. Тогда я завтра же уеду.
– Куда?
– К себе, в Бологое. Семья останется в Петербурге, дочке нужно заниматься с логопедом, а я буду жить на озере, прямо у места испытаний, у меня там сторожка. Сейчас потеплеет, лед будет утоньшаться, и начнется самое интересное…
Он стал увлеченно рассказывать про выведенную им формулу корреляции массы и скорости поезда с толщиной ледяного покрытия, а также про «длинные шпалы» – изобретение, которым гордился. Очень простое: если класть не стандартные шпалы, а саженные, прочность льда троекратно возрастает.
– Завидую я тебе, – со вздохом сказал Воронин. – Азартно живешь. Мне предстоит работа куда скучнее.
– Какая?
Виктор Аполлонович только вздохнул.
Августейшая диэтология
Вокруг государя шла упорная маневренная война между сторонниками Манифеста и его противниками. На поверхности ничего не происходило – ни заседаний, ни дискуссий, ни конфронтаций. Всё это напоминало шахматную партию, в которой оппоненты долго раздумывают над каждым следующим ходом.
Инициативой владел Лорис-Меликов. Пользуясь своим положением начальника всех правоохранительных сил, отвечающего за безопасность государя, Михаил Тариэлович уговорил царя перебраться из опасного Петербурга в Гатчину, которая будет превращена в неприступную крепость. Фокус был не в безопасности, а в особом режиме, который устанавливался в загородной резиденции. Доступ к особе императора строжайше ограничивался вплоть до изловления всех подпольщиков. Даже члены кабинета министров могли являться во дворец не иначе как по вызову и в строгом соответствии с протоколом.
Замысел Лориса был очевиден. Голосование 8 марта выявило всех противников Манифеста. Министр намеревался изолировать императора от их вредоносного влияния. Даже обер-прокурор, ближайший советник Александра, прежде часами не выходивший из царского кабинета, теперь должен был предварительно списываться с лорисовской канцелярией, обосновывая необходимость каждой аудиенции.
Получив доступ к венценосной особе, высшие сановники государя могли попасть в Гатчину не иначе как специальным поездом, состоявшим из локомотива и единственного вагона.
– Он переиграл вас! – сказал Воронин начальнику, узнав об этих новшествах. – Сам будет проводить в Гатчине столько времени, сколько пожелает, а вас станет пускать изредка и ненадолго. К Лорису присоединится Константин – ему как члену августейшей семьи можно приезжать в Гатчину когда угодно. Вдвоем они заморочат царю голову. Государь внушаем и… – Он хотел сказать «недалек», но нашел более уместное слово: – …И бесхитростен.