Рыжий жив. Получил множественное осколочное. Сейчас тоже в госпитале. За ним ухаживает мама. Ему больно от этого, он не хотел, чтобы так вышло. На гражданке было то же самое. Он хотел показать, что может справиться сам. Не получилось.
У меня осколок в правой почке, в левой — киста. Полруки правой не чувствует, не сгибается в локте, вдобавок плохая память. Не могу вспомнить всех своих пацанов. Тяжело. Мы же сроднились, а я их как будто таким образом предаю.
Завтра снимут швы. Ранение попадает под тяжёлое, но меня не комиссуют. Осколок в почке трогать не будут. В руке тоже осколки. Как-то нужно доставать, иначе как я там буду?
Родные до сих пор не знают, что случилось. Сказал им, что простудился. Потом соврал про осложнения и приплёл пневмонию.
Анютка собиралась приехать, но я запретил. Не хочу, чтобы кто-то видел меня в таком состоянии. Поправлюсь, увидимся. Думаю, она обижается. Но я не немощный. Выздоровлю, погуляем еще на свадьбе.
В итоге провалялся в госпитале и меня отправили в санаторий. Хочу домой, но не отпускают. Надо как-то проваляться здесь 21 день, потом как-то в часть попасть, оттуда уже в отпуск по реабилитации. Думаю, что из части меня сразу на ноль кинут.
Наконец, получил бумажку: «Продолжить лечение по месту службы». Отправляюсь в часть.
Ребята встретили меня, конечно, грандиозно! Мне пришлось махнуть стакан водки, наполненный до краёв, и крикнуть: «Я — гусар!», но потом пришёл комбат, и нам мало не показалось.
Лебедь, который меня перевязывал, со мной выходил на эвакуацию. Потом его отправили назад на передок. Его группа дошла до точки, а он отстал, не мог быстро ходить из-за травм. По пути он нашёл Деда — 200. Как и хотел старик, его дети получат деньги. Через пять минут Лебедя поймал дрон. Он упал, и с двух сторон хохол скинул на него две гранаты. Ладонь посекло осколками. Он отполз назад, в тот же блиндаж, где я сидел и потом пошёл на эвакуацию. Дальше Лебедь так же по госпиталям, родных тоже не пустил. Завтра в 4 часа он уезжает обратно на передок. Ему вылечили руку, а то, что нога отказывает — это его болячки. Дома он так и не был. А его ждет молодая жена. Они расписались за месяц до отправки. Он зарабатывает на медовый месяц. Он медик с опытом работы в год, поэтому организовать празднество у него не получилось, вот и отправился на СВО.
И Руса нашёл, который с нами выходил. Он завтра тоже на передок. Руки-ноги осколочные.
Я спросил у них, где они живут. Не просто так. Они не приедут оттуда. Им самим сказали, мол, вы едете туда же, где и были, дальше воевать. Нужно дать их родственникам мой номер телефона, вдруг что быстрее узнаю.
Так что никто и спрашивать не будет. Руки-ноги есть — всё. Щёчки надуй и вперёд.
Я отсюда уже тоже на передок уеду, если домой не пустят.
Сейчас Адвоката нашёл. Ему камикадзе полбашки вскрыл, у него пластина теперь там. Контузия, потеря памяти и кровоизлияние в мозг. Заново учился разговаривать. Ему 23, у него уже второе ранение. Славный парень, надеюсь, поправится. Нельзя так говорить, но я не знаю, что лучше: погибнуть или быть в таком состоянии. Я бы не смог быть обузой для родных.
Недавно видел два автобуса с новыми контрактниками. Приехали им на замену. Прямо с плаца их погрузили и увезли. Нету нашей пятнашки больше, похоже. Состав практически полностью сменили.
Ходил на разговор к майору. Он людей набирает, кто готов на ноль идти обратно, кто уже подлечился и ничего уже не болит. Таких выявляет, собирает группу в двадцать пять человек и обратно на передок. Дома никто почти не был. Я тоже уже не надеюсь. Мне сказали, что если хочу увидеть родных, пусть приезжают в воскресенье в отведённое время. Но я не хочу срывать их с места, да и ехать сюда довольно долго. Не буду никого напрягать.
Прошёл всех врачей. Годен. Из-за санатория отпуск не дали. Я — штурмовик. Завтра отправка. Снова кровь по венам бежит с бешеной скоростью. Я счастлив, потому что хочу сам поискать там Саньку. Не может он пропасть бесследно. Недавно на просторах Интернета нашёл фотографию с военнопленными, на ней точно он. Я знаю, он жив.
Еду в город N, там будет слаживание. Вышел на Тарзана. Он сказал обо мне всем своим командирам. Попробуют дёрнуть меня обратно к своим. Слаживание — это когда набирают группу, чтобы вместе жить, тренироваться, выйти на боевое задание. У Тарзана получилось. Меня отправили туда же. Держись, брат, я найду тебя.
Только что пришли парни и сказали, что я снова гранатомётчик. Это капец. Тяжело говно это таскать. С боевого задания целыми не возвращаются. А гранатомётчик — первая цель для хохлов.
Второе задание. Идём колонной по одному друг за другом до точки. Снова ночь. Нам сказали, что впереди чисто.
Редкий сосновый лес. Мы идём вдоль заброшенной железной дороги. Вокруг темнота. Тишина. И вдруг взрыв.
— Твою мать! Триста, триста, триста, быстрее подходи, — передаёт Тарзан по рации.
Жук не кричит. Почти не стонет. Тяжелый. Наступил на мину и вмиг лишился половины ступни. Сам себе наложил жгут, пока Тарзан подходил к нему.
— Афиеть, брат, давай я, — говорит командир и начинает жгутовать у основания бедра. — Братан, как же так?
— Ай, бл*ть!
Жук извивается на земле, не хочет стонать от боли. Сжимает зубы, берёт себя в руки, но всё равно пытается обнять раненую ногу и посмотреть место увечья. Вместе с тем не теряет рассудка, пытается вколоть промедол.
— Держаться! — говорит Тарзан. — На колокольчик наступил? — в рацию: Трубач! Трубач Жуку. Трубач-Трубач! Жуку!
— Где твоя рация, брат? Забирает её у раненого, начинает в нее посылать знак бедствия: «Трубач, Трубач Жуку! Трубач, Трубач Жуку!»
— Так, промедол, Вова, вкалываю?
Тем временем рация ожила: «Вы где? На приёме».
«Выдвигайтесь к мотоциклу, где мотоцикл. Я тут лежу. Трёхсотый»
«Тяжёлый! Тяжёлый трёхсотый!»
— Братан, коли уже, не могу!
— Не смотри, только не смотри!
— Здесь я, пацаны! Триста! Триста! Выходите. Двести метров, двести метров от вас! Тяжелый! — кричит раненый.
— Бежим, бежим, бежим!
Тем временем командир оказывает первую помощь:
— Как так-то? — не понимает Жук.
— Всё нормально, братан, — успокаивает его Тарзан.
— Война закончилась для меня теперь.
— Всё хорошо.
— Не, не сюда, не сюда. В другую сторону надо было колоть. В противоположную колоть, брат, надо было, — говорит Жук с оторванной левой ступнёй. В левую руку вколол укол командир.
— Я сейчас постреляю в воздух. Мы в поле, в поле.
— Тихо, тихо — говорит он Жуку, начинает потихоньку снимать то, что осталось от берца. Развязывает шнурок:
— Тихо, брат. Тихо-тихо-тихо, не шевелись.
— Парни! Парни! Тут мы, тут, парни!
— Тихо-тихо-тихо, не шевелись только, пожалуйста, — осторожно снимает ботинок.
— Не снимай его.
— Не снимать? Надо забинтовать ногу.
Но тут уже подбежала эвакуационная группа.
— Парни, быстрее. Аккуратно только, аккуратно. Аккуратно, под ноги только смотрите!
Два человека с носилками приближались к раненому. Между ними уже расстояние в несколько метров.
— Промедол не понял он, он сам себе вколол, — объясняет им командир.
— Давай, давай сюда иди.
— Тихо-тихо, подожди, ногу забинтовать надо, — не унимается Тарзан.
В метре от головы Жука взрывается еще одна мина. Черный дым и крик:
— Ааа! Сука! Нога — один из группы эвакуации тоже подорвался.
— Еще один, блин!
И снова душераздирающий крик боли:
— Аааа!
— Быстрее уколи его! — кричит Тарзан второму эвакуатору.
— Где рация-то?
— Нога! Аааа!
— Давай быстрее! Ааа!
— Ребята, сюда! Куда вы пошли-то обратно?
— Аааа! Больно! — не унимается второй раненый.
— Коли-коли! Промедол у него бери!
— Трубач! Трубач тоже! — кричит он уже в рацию. — Трубач триста! Трубач триста тоже!
— Перетягивай ногу мне!
— Быстрее жгутуй, жгутуй!
— Давайте, пацаны, навстречу идите кто-нибудь! — говорит командир.
— Мне не вкололи, видимо, не вкололи — бормочет Жук.
— Я тебе уже нефопам вколол — отвечает Тарзан.
У первого нет половины стопы, у второго раздробило ногу, но она на месте.
— Нога на месте, Трубач, не ссы.
— Сука, жена ругаться будет.
— Это колокольчики, внатуре.
В итоге никто из эвакуационной группы больше не пришел. Целые принимают решение нести раненых по одному в блиндаж. А остальные отправляются дальше на задание.
Я шел предпоследним. За мной совсем еще мальчишка, который вышел на свое первое боевое задание. Зовут Алмаз. Смешной малый, только отслужил срочку и убежал на СВО. Он цыган. Барон сказал, что нужно жениться, но жениху не понравилась невеста, вот он и удрал из дома.
В ушах всё еще слышался крик Трубача. И вдруг снова взрыв. Сзади.
Оборачиваюсь, а Малого не видно. Слышу его крик и вижу последствия нового взрыва. Мина. Всё вокруг белое, как будто туман. Наша группа идёт вперёд, я принимаю решение оттащить Алмаза в кусты и оказать ему первую помощь.
Почти наощупь нахожу Малого:
— Что у меня там? Что с ногой? — спрашивает он.
— Потерпи, всё хорошо будет, — отвечаю я. А сам вижу лишь месиво из мяса и костей.
Беру его на руки, выношу подальше от того места. Пока он вызывает эвакуационную группу к нам, ищу его аптечку, но в темноте не могу найти.
— Где аптечка, Малой?
— Там, — показывает он рукой на место взрыва. — И автомат тоже там.
— Твою мать!
Мне ничего не остается, как снова идти на это поле. Белая пелена почти рассеялась, я быстро побежал за оставленными вещами. Взял аптечку, автомат, побежал обратно …снова взрыв! Теперь и я трёхсотый.
Вся жизнь пробежала перед глазами, потом пришла в голову мысль, которую я сразу попытался отогнать. Не хочу думать о том, что я калека, на мне же всегда, как на собаке.
Быстро наложил жгут себе, вколол лекарство, через боль пополз к Малому, который к тому времени уже притих.