«Что еще там у него за выводы, и чего это он так волнуется?– соображал тем временем Стрепетов, глядя на подполковника.– Может жену свою к Агееву приревновал? Ишь как у того глаза-то загорелись. Тоже мне, интеллигентишка, тихоня, а туда же, увидел сдобную бабенку и поплыл. Конечно, его-то бабу с этой не сравнить, зато чья дочь. Нет родной, так не бывает, чтобы и конфетку съесть и на … сесть».
О Ратникове главный политработник корпуса знал много всего. Благодаря регулярным и подробным докладам Пыркова, Стрепетов был в курсе почти всей деятельности командира дивизиона. Из тех докладов получалось, что Ратнитков превратил дивизион в нечто, напоминавшее его родовое поместье. Знал и что Ратников имеет общие «дела» с директором соседнего совхоза Землянским. За незаконное выделение солдат для совхозных работ в «горячую» пору, директор «подбрасывал» на дивизион и продукты и делал подарки, типа телевизора для солдат. Он даже выделил целое паханное поле, половину которого Ратников разделил между своими офицерами, а на второй сажал опять же солдатскими руками свою личную картошку. Стрепетов вполне мог санкционировать официальное расследование, но не делал этого. Более того, он велел Пыркову весь компромат на Ратникова докладывать только ему лично, и ни ставить в известность более никого, включая полковое командование. Пырков образцово выполнял этот приказ, «стучал» на своего командира через голову полковых политработников, надеясь, что Стрепетов не забудет его преданной службы. Благодаря тем скрупулезным докладам Стрепетов оказался в курсе даже мелочей, типа наличия в квартире Ратниковых запрещенного крана в батарее и про «право сильного» которым пользуется Анна при дележе дефицитных товаров. Потому сегодня полковник с усмешкой следил за «маневрами» подполковника во время посещения офицерских квартир. Стрепетов не сомневался, что видит Ратникова насквозь, хотя…
Более всего Стрепетов удивился, что никто из офицеров и их жен по-настоящему не пожаловались на командира дивизиона. Одним страхом перед ним этого объяснить было нельзя. Что-то имело место еще, невидимое, скрытое. На лицо же был вполне жизнеспособный дивизион. Стрепетов на протяжении уже многих лет имел возможность сравнивать и видел, что этот «помещик» значительно лучше справляется со своими обязанностями, чем большинство прочих командиров отдельных «точек», и главное, он каким-то чудом, или нюхом умел избегать ЧП. Другие дивизионы, коих в корпусе насчитывалось несколько десятков, с регулярной периодичностью выдавали «на гора» эти самые ЧП: всевозможные «неуставняки», то есть избиение «молодых» «старослужащими», самоволки, дезертирство, самострелы… Таких «чистых» подразделений как у Ратникова в корпусе насчитывались единицы. Потому Стрепетов, принимая к сведению агентурные данные Пыркова, ходу им не давал. Федор Петрович, конечно, догадывался, что замполит на него «стучит», по должности положено, и не мог не удивляться, что данный «стук» не имеет никаких последствий, хоть грехов у него хватало. И сейчас зайдя в канцелярию, он прервал очередной донос замполита, а то, что он успел увидеть, было всего лишь спектаклем, наскоро разыгранным для него политработниками.
Нужные слова, однако, подбирались трудно и Ратников начал излагать довольно коряво и неубедительно:
– ЭЭЭ… товарищ полковник… мне кажется, что межнациональные отношения приобретают… эээ, все большее значение.
– Это не новость, – снисходительно усмехнулся полковник.
– Нет, я не то хотел вам… У нас сейчас все считают, что главная опасность в вооруженных силах это неуставные взаимоотношения между солдатами разных призывов, и за этим многого не замечают. А я вот вижу, что по мере увеличения в казарме процента лиц неславянских национальностей на первое место выходят именно национальные противоречия. И те же неуставные взаимоотношения все более начинают приобретать национальную основу, – Ратников несколько успокоился, и мысли стали легче воплощаться в слова.
– И что же ты от меня хочешь? Борись с этими проявлениями, – Стрепетов не мог определить куда «клонит» Ратников.
– Дело в том, что «болезнь» эта настолько запущена, что с ней надо бороться не в масштабе дивизиона, и даже не в масштабах корпуса, а в масштабах всех Вооруженных Сил. Может быть, даже в масштабах всей страны. Если вовремя не принять мер ситуация вполне может выйти из под контроля и привести к тяжелым последствием.
– Ну, ты как лектор заговорил. Давай по военному, конкретно. У тебя что-то случилось? – в лоб спросил полковник.
– Да у меня наметились некоторые нехорошие тенденции, и я уверен, они есть едва ли не во всех частях и подразделениях.
– Что именно? – продолжал требовать ясности Стрепетов.
– Как я уже говорил, сложившееся деление солдат по призывам уходит в прошлое, сейчас все заметнее становится деление по региональному и национальному признаку. Особенно в этом плане выделяются солдаты кавказских национальностей. Они создают, что-то вроде обособленных группировок и независимо от призыва стоят друг за друга, держаться вместе. Остальные пока еще разрозненны и делятся по старому по призывам, но думаю испытывая все большее давление со стороны сплоченных кавказцев и другие будут вынуждены, прежде всего, объединяться по национальному признаку. И вот тогда вполне может случиться страшное ЧП, перед которым померкнут нынешние неуставные взаимоотношения, – акцентировал последние слова Ратников.
– Интересное кино… – Стрепетов снял папаху и тяжело вздохнув, опустился на заскрипевший под ним стул. Он, наконец, уловил рациональное зерно в рассуждениях Ратникова. Аббревиатура ЧП всегда его напрягала, и сейчас услышав это буквосочетание, полковник понял, что скоротечного разговора не получится.
– Тут проявилась еще одна крайне нежелательная тенденция. Пользуясь своей спаянностью и взаимопомощью, кавказцы, за редким исключением, даже молодые, начинают вести себя как некое привилегированное сословие, всячески избегают грязной работы, ищут «теплых» мест службы. Это не может не вызвать раздражения остальных, и наверняка спровоцирует организацию других национальных группировок, славянских, среднеазиатских и так далее. Если казармой разделенной по призывам еще можно управлять, то разделенной по этническому признаку – будет невозможно. Но мы идем именно к этому, – убежденно резюмировал Ратников.
Стрепетов поморщился, словно от вкуса кислого яблока:
– Что же все-таки конкретно у тебя случилось?
– Дело в том, что росту межнациональной напряженности в казарме способствуют взгляды и поступки отдельных офицеров. Помните, мой замполит докладывал о старшем лейтенанте Малышеве, и уже потом политотдел полка переправил эту информацию к вам в корпус… Ну, вы еще сегодня сами упоминали, что у нас не все в порядке во взаимоотношениях солдат и офицеров, – Ратников решил, что уже достаточно «подготовил почву» и теперь можно выложить всю правду.
– Это тот инцидент между твоим офицером наведения и этим… как его… каптером?
– Так точно. Но там было кое что и кроме того, что вам доложили.
– Я так и думал. Когда мне доложили, что офицер обматерил солдата, я даже засмеялся. Я сам шофера своего каждые полчаса матерю. А тут как происшествие доложили, – полковник на этот раз уже невесело улыбнулся и тяжело оперся локтями о стол.
В дверь постучали. Опять позвали начальника политотдела в машину.
– Скажи минут через десять-пятнадцать, – отмахнулся Стрепетов.
Ратников удивленно посмотрел на полковника: как-никак сам комкор торопит.
– Чего ты на меня уставился. Он еще «сынок», обождет. А мне, как и тебе терять уже нечего, до пенсии как-нибудь дослужить и все, – в несколько необычной форме пояснил свое поведение полковник. В то же время про себя Стрепетов домыслил: «Хотя тебе, пожалуй, есть что, ты в этой дырюге лучше, чем иные в больших штабах устроился». Вслух же вновь подогнал. – Не отвлекайся, говори напрямую все, что там стряслось.
– Малышев вмешался, когда этот каптер, Гасымов, хвастал молодым лейтенантам, как они в Азербайджане деньги «делают» и над офицерами смеялся, что нищие и жизнь на «точках» гробят, – начал пояснять случившееся Ратников.
– Так, ну а он?
– Ну, он его и… дело в том, что Малышев имеет разряд по боксу.
– По морде врезал? – догадался Стрепетов.
– Так точно, – подтвердил Ратников.
– И правильно сделал, – совсем не характерно для политработника да еще такого высокого ранга высказался Стрепетов. – А он этот Малышев… что он за человек?
– Да, знаете, если бы не его шовинистические настроения, хоть к награде представляй. Отличный офицер наведения и комсомолец активный… ну и спортсмен хороший, – принялся расхваливать Николая Ратников, беззастенчиво преувеличивая его достоинства, кроме последнего. Что касается комсомола, то Николай разве что взносы платил исправно, и офицеры наведения в полку имелись поискусней и поопытней. Но Ратников решил представить его как молодого-перспективного, которого можно и простить.
– А я его помню. Он такой коренастый, приезжал от вашего полка на соревнования по офицерскому троеборью. Я ему диплом и кубок вручал… Помню-помню, крепкий парень, – на лице Стрепетова отобразился процесс припоминания.
– Так точно это он. Из него хороший командир может получиться, если более терпим будет. Но кавказцев он совсем не переносит.
– А он сам-то родом откуда?
– Ростовский.
– А может он просто завидует, что бакинские и тбилисские аферисты больше ростовских воруют? Ха-ха… Там ведь у них тоже вор на воре, Ростов-то я знаю, – вдруг развеселился полковник. – Ладно, это шутка. А что тот каптер, не сильно пострадал?
– Да нет, неделю с синяком под глазом походил.
– Ну, вы ребята молодцы, а наверх, значит, липу подали, да еще такую неправдоподобную. Как маленькие, ей Богу. В таких случаях вообще молчат, а не сказки сочиняют… А насчет твоих выводов… Что же ты все-таки предлагаешь? – вернулся к основной линии разговора Стрепетов.