Коля тоже старался быть обоим необходимым, ворчать ворчал, бухтел, но чтобы заорать или дать подзатыльник… это все ушло.
— Девки, — признавался он Лиде с Наташей. — Я до трясучки боюсь их обидеть или напугать! Когда забудусь, голос повышу чуть, а Петька в комок сжимается — ругаю себя, старая сволочь, мне, оказывается, без них жизнь не в жизнь. Маринка, да жалею непутнюю, но ей-то не десять, рвалась она туда, если жива, не прибил никто за стервозность, ох, и хлебает, поди…
В ноябре уже слетали Марк и Лида в Эмираты. Лиду интересовал океан, красоты природы, а Марк притворно вздыхал:
— Неправильная ты у меня жена какая-то, здесь вон целый квартал золотых изделий, другая бы замучила шопингом, а ты все купаться да побродить где.
— Марк, ну куда мне это золото, если только в нос кольцо повесить, потяжелее?? На кухне посуду в нем мыть?
— Ну выйти в люди например? — любовался серьезной Лидуней Марк.
— Смолоду не было, а теперь и не особо нужно, я все с Галинкиным хрусталем сравниваю, она по молодости целый сервант сплошь забила, и чего? Стоит, пылится?
— Золото, оно всегда в цене.
— Вот родят девочку, прикуплю для неё. А мне — твое кольцо самое лучшее золото! Не, я лучше ещё раз на Камчатку хочу!!
— Вот, я и говорю — неправильная жена, и искал я её всю жизнь, неправильную, но такую нужную!
Маринка потеряла счет времени, она совсем не осознавала, какой месяц, число, да и не интересовало это её — все проходило мимо. Пару раз приезжал Саид, осматривал её, хмурился, она ничего не спрашивала, он тоже не спешил что-то говорить. Маринка механически делала все, что ей говорила Муха, а как-то днем появились Саид, два бородача и смутно знакомый мужик с каким-то пренеприятным, ледяным взглядом. Очень пристально и внимательно рассматривал её, в той, далекой жизни, она бы испугалась, а сейчас ей было до лампочки, ну, прибьют, ну и что?
Она равнодушно отвечала ему, все те же «Да-Нет.» Абсолютно спокойно отреагировала на его неожиданный рывок, он внезапно резко дернул её к себе на колени, но едва она вдохнула запах травки — тут же началась рвота, этот едва успел столкнуть её с коленей. Её рвало долго, все поспешили отойти подальше.
— Да, ты прав, толку совсем не будет, такое ощущение, что вместо горячей бабенки — механический робот. — Зверь поразмышлял. — Пусть живет, только после передачи надо её подальше увезти, мало ли, пацаны скажут название кишлака? Хотя таких названий много.
— Может её того..? — предложил один из бородачей, до этого смотревший на неё с жадным таким интересом.
— Все бы тебе — того. Отвезешь её к Садыку, там никого вокруг, может, ещё и отойдет, тогда и в дело пустим, если совсем ку-ку, то есть у меня одна задумка… но пока об этом рано говорить. Посмотрим!
— Муха! — гаркнул он, та торопливо выскочила из домика. — Соберешь её, завтра Лутфулло её к Садыку переправит, тряпки все её положи, там по ночам холодно, у него даже ватника лишнего нет.
— Поняла, поняла! — чуть ли не в ноги кланялась эта Муха.
Маринка, после рвоты совсем обессилев, так и сидела возле стенки, не могла подняться, да и не хотела. Слышно было как ворчит, разговаривая, эта Муха, Маринка не вслушивалась, хотя та явно для неё и говорила, если бы был собеседник, то разговаривали на местном языке. А тут…
— …Возятся… с этим дурным женщ, да какой женщ, наркоманк, савсем дурной. Пиридач етот бил, ети шшенок убижал, сматыри, дабижял до дед радной! Пиридач сыделал, про мамка ни слов… в тиливизор захател, весь Расия узнал и пирибит нильзя. Милиц наблюдаит. Праблем для Зверь, да какой праблем, Садык пилетка научит. А то, сыматри, каралев, ничиго ни делайит.
Маринка вслушалась, какая-то передача по телевизору зацепила эту Муху. Садык этот будет её Маринку плеткой бить? Зачем?
Что-то крутилось в голове у Маринки, она никак не могла сосредоточится — мешал этот занудный бубунеж Мухи.
Потом с улицы послышался зов, кто-то позвал Муху. Она плюнув, бросила собирать барахлишко и шустро посеменила к соседям, тиливизор сматрет. Маринка привыкла, что вечерами они все зависают у телевизора, смотрят все подряд, чего-то там орут, обсуждают, потом пьют-едят.
Пошла в домик, увидела собранный узел, развернула посмотреть, что бабка туда натолкала — пара лифчиков и трусов — страшно похудевшей Маринке они стали прилично велики, две футболки, бриджи, какие-то бабкины тряпки, а в небрежно свернутой темной тунике — специально купленной для мужа, «чтобы походила на замужнюю женщину у которой муж мусульманин» — говорил этот… почему-то оказалась Петькина маечка. Маринка задохнулась, стало нечем дышать, осторожно завернула назад в тунику и поползла на улицу, продышаться.
Стемнело, послышались голоса расходившихся соседей, и кто-то, громко, путая слова, спросил у Мухи:
— Ти зачем ни сказал, шыто рибенок иё живая?
И минуты через три до Маринки дошло…
— Вот о чем бурчала эта карга… Вот о каком шшенок, — её обдало горячей волной. — Добежал до дед радной… значит..??? Значит, сыночек живой???
Заломило в висках, заболело страшно сердце, Маринка сжалась, замычав от нестерпимой боли.
Муха, увидев её скрюченную, помогла ей добрести до лежака, сама, повозившись, вскоре начала похрапывать, а Маринка, впервые за все время, прошедшее с того страшного дня, когда её Дильшот, ласковый и внимательный там, дома, и жуткий здесь — пинал и орал, убивал её — зарыдала, затыкая рот подвернувшейся тряпкой, чтобы не разбудить эту каргу, и становилось ей чуть-чуть легче, сын жив и у отца, а она… ну, что будет.
И решилась Маринка — едва только небо начало сереть, она на цыпочках, взяв узел с пожитками и несколько лепёшек, вышла на задворки и, пригибаясь, пошла, куда глаза глядят, по какой-то узкой тропинке, понимая, что куда-то да приведет она её.
== Шла до полного изнеможения, тропинка то забирала круто вверх, то сбегала вниз — сначала Маринка заспешила, побаивалась — кто-то да увидит её, потом же, поняв, что в этих спусках-подъемах, среди кустарника и деревьев её вряд ли можно заметить, тем более, в такой вот темной одежде — поутру было прхладно, она накинула тунику, и какую-то бабкину кофту сверху, пошла не спеша.
Сколько шла, не запомнила, просто внезапно подломились ноги, и она еле успела ухватиться за тоненький стволик какого-то деревца, свалилась кулем на небольшой клочок пожухлой травки, мимолетно подумав, что, скорее всего, осень наступила. Нехотя пожевала сухую лепешку, запила водой из пластиковой бутылки — вспомнила про воду в последний момент, пришлось крадучись вернуться за ней… и, подставив лицо солнышку, просто расслабилась. Впервые задумалась:
— Какой же сейчас месяц? Судя по природе — сентябрь, середина? — а потом, нахмурив лоб, прикинула. — Сколько валялась первый раз, сколько второй, нет, скорее всего, октябрь. Ну и ладно. Так, Марина, поднимайся, мало ли, эти зверолюди искать начнут, какой-то Садык, скорее всего, такой же идиот, зачем ей к нему?
И опять шла Маринка, не осознавая, что все дальше углубляется в предгорья, и жилья впереди не предвидится, а и не нужен ей был никто, не о чем было с кем-либо разговаривать.
Ночью она подзамерзла, натянула на себя все имеющиеся в узле тряпки, но все равно спала плохо, ворочаясь, сворачиваясь в клубок, часто проспалась, разминала затекшие руки, растирала мерзнущие ступни.
Утром долго не могла настроиться на дальнейший путь, мыслишка никуда не ходить дальше, а остаться здесь и просто тупо лежать — все больше завладевала сознанием, но взлетевшая с громким криком и шумом почти над головой какая-то птица напугала до ужаса.
Маринка подскочила, испуганно озираясь, в кустах кто-то шумно ломился, и подхватившись, торопливо пошла вперед, часто останавливаясь и прислушиваясь, не послышится ли тот шум, так напугавший её, но все было тихо.
Солнышко так хорошо пригревало, вот она и шла, теперь уже не спеша, примечая то, что вчера совсем не заметила. Так в одной низинке увидела небольшой пятачок мягкого мха — вспомнилось откуда-то, что он впитывает влагу, надрала его полную котомку, для этого связав рукава туники. Тропинка все так же причудливо извивалась, Маринка стала чаще отдыхать, присаживаясь на нагретые солнцем небольшие камни, и как-то прояснялось у неё в голове, стали появляться связные мысли.
Первым появилось осознание, что надо не тупо переться вперед, а пытаться приглядывать место для ночлега, так, чтобы хоть малость был затишок, недосып начал сказываться, да и ослабленный организм требовал отдыха.
Как по заказу, впереди в камнях была небольшая такая выемка, места хватит как раз для неё, и ветер не достанет — камни закроют её, застелила все слоем мха, порадовавшись, что хватило ума его набрать, и враз отрубилась. На её счастье, ночь прошла спокойно, было зябко, но не так, как в первую ночь. Опять пожевала лепешку, попила водички, понимая, что вот без воды-то ей совсем станет худо, да только где в этой горной местности может быть вода?
Опять шла, куда глаза глядят, а в неглубокой лощинке почувствовала — под ногами сыро. Опять появилась здравая мысль — раз сыро, может быть, и вода поблизости. Решила идти не по тропинке, которая упорно карабкалась вверх, а вот по этой сырой ложбинке, может, ещё раз повезет? Теперь идти пришлось намного медленнее, надо было внимательно смотреть, куда ставить ногу. Даже под её не очень большим теперь весом нога стала проваливаться, ну, как в болото, а она все шла как в сказке — долго ли, коротко ли, и выбрела-таки.
Мокрая трава сменилась небольшим, капельным ручейком, Маринка пошла по мелким камушкам рядом с тоненькой струйкой воды и вышла-таки на открытую местность, запнулась и огляделась — впереди на расстоянии нескольких метров, была вода. И не тонкая струйка, а явно небольшая речушка. Так и оказалось, среди как бы специально наваленных приличных камней бежал шустрый такой поток, только вот подойти к самой воде было проблемно, камни как бы охраняли водичку.
Вздохнув, Маринка пошла параллельно потоку, понимая, что где-нибудь, да сможет подойти к воде — напиться и набрать воды, звери-то по-любому к воде где-то должны подходить!