— Марин, ну что ты так, жив твой ребенок, дошли они с другом до Киргизии, нашлись добрые люди, помогли, привезли их в Москву. А там отец твой возле них трясется, эта передача помогла — мальчишек разлучать не стали, они теперь как братья стали, дальше есть их последние фотки. Это я у Лидии Костаревой увидел и тоже распечатал.
— Гггдеее?
— Сейчас. — Демид пошуршал листочками. — Вот, смотри!
На фото два улыбающихся пацана, обнявшись, стояли на катке. Маринка, как слепая, гладила рукой по листку.
— Нет, не забирай!
Она так и уснула, положив на подушку рядом со щекой этот листок. Спала, судорожно всхлипывая и вздрагивая во сне.
Демид огорченно качал головой — и не сказать было нельзя, и вот какая истерика случилась. Проснулась Маринка к вечеру, вялая, поникшая. Попросила Демида прочитать все, она не смогла, он негромко, часто останавливаясь, прочитал ей про передачу, сказал, что пошарился по страничкам Лидии, Натальи, её дочки.
— У ребят одна на двоих страничка есть, вот смотри, я все фотки у них отсканировал.
Опухшая, зареванная Маринка судорожно вздохнула:
— Так хорошо с одной стороны, что он, что его… — она всхлипнула.
Демид тут же всучил ей кружку с пустырником.
— Выпей все!!
Она повсхлипывала, потом опять долго смотрела на своего резко выросшего Петьку с таким новым необычным взглядом…
— Какая же я сууука!!
— Марин, нет ни одного человека, чтобы был идеальным и ни разу не напортачил, самое главное — они живы, учатся, живут с дедом и бабулю себе приобрели. Видишь же, пацаны веселые, все у них утряслось. Не плачь, доживем до весны и будем думать, как тебя отсюда выцарапывать на Родину.
Он приобнял её за плечи, она, уткнувшись носом ему в грудь, сказала:
— Ты пока не отпускай меня, просто посидим так!! Я вот успокоюсь, и тогда уйдешь на свой топчан.
С другой стороны к Маринке привалился Мик, если до этого она всегда ругалась и сгоняла его, ворча, что шерсть потом полдня собирает, то сейчас она была благодарна этим двум, Демиду и Мику за то, что они рядом и не оставляют её.
Пригрелась и не заметила как опять уснула. Демид согнал Мика, опять устроил её на топчане, укрыл и осторожно пошел на свое место, испытывая двойственные чувства.
С одной стороны, не сказать и не показать ей эти листы он не имел права, она, пусть и заблудившаяся, наворотившая много дел, но мать!! А с другой стороны, он не ожидал такой бурной истерики, как-то она всегда была отстраненной немного, он думал, спокойнее воспримет.
Но он надеялся, после вот такой бурной реакции она станет более живой, такая тяжесть неподъемная с души свалилась — жив сынок и уже дома, с дедом.
Утром Маринка уже не истерила, но была задумчивой, а потом вдруг спохватилась:
— Какое сегодня число?
— Тридцатое декабря!
— Ох, прости меня, я этой истерикой чуть весь праздник не испортила тебе. Давно известно — как Новый год встретишь — таким он и будет.
— Да я что, не понимаю?
— Какую елочку ты хотел нарядить??
— Пойдем, покажу!!
Елочка и впрямь была классная — небольшая, примерно как Маринка ростом — её выражение, пушистая красавица.
— Я пошла, цепочек наделаю, снежинок, а потом украсим её.
В ход пошли газеты — не было у них цветной бумаги, Демид сварил клейстер, Маринка даже засмеялась:
— Совсем как в мамкином детстве, она рассказывала, что у них так было, клей позже появился в магазинах.
— А что, эксклюзивная елочка получится!! — рассматривая ажурные снежинки из газет, посмеивался Демид.
Нарядили елочку уже ближе к вечеру, забавно смотрелась она, на контрасте — среди пушистых веток уместились и нарядные игрушки с блестящей гирляндой, и снежинки, цепочки, пирамидки, склеенные из газеты.
— Здорово, ни у кого в мире нет такой красавицы! — улыбнулся Демид. — Пошли в дом, уже совсем стемнело.
— О чем задумалась, Марин? — спросил Демид о чем-то размышлявшую Маринку.
— Да вот, вспоминаю, как торт делала, если все у нас есть, завтра попробую.
— Да можно вон хоть сырников, — мечтательно протянул Демид.
— Но творогу-то…
— Купил я немного, спрятал сразу в подвале, думал — мало ли когда ты захочешь хозяйством заняться.
— Ох, Демид, тебя мне Боженька в самые жуткие моменты послал, смогу ли я когда-то с тобой расплатиться?
— А надо ли расплачиваться-то? Ведь сделанное от души и такая же благодарность, оно намного дороже материального… или я не прав?
Маринка помолчала:
— Ты как-то говорил про ДО и ПОСЛЕ. Знаешь, у меня, похоже, так же стало. Я, честно, с ужасом себя вспоминаю, недавнюю… Наверное, я ничего бы и не поняла, не будь всего этого, — она зябко передернула плечами, помолчала. — Я и выразить-то толком не могу!! Но я часто теперь вспоминаю, правильно теть Лида говорила: «Не ной, у других ещё хуже в жизни случается,». не слышала никого, упивалась своими горестями, как же — одинокая! Дуура.
— Марин, не занимайся самоедством. Поняла, осознала и не драконь себя — все, что случилось, того не изменишь. Самое главное, осознать, и уже до такого не доводить, проще говоря, не наступать опять на те же грабли. Собственные ошибки, они ох, как запоминаются! У тебя теперь ого-го какой стимул появился — домой к сыну вернуться!
Новый год встретили у наряженной елочки, Демид отдал Маринке зажженные свечечки, от огоньков которых на елочке блестела, переливаясь мишура.
— Чудо какое, Новый год в такой звенящей тишине!! — выдохнула Маринка.
Демид достал из кармана бутылку шампанского, из другого — две кружки и, посмотрев на часы, начал скручивать пробку.
— Так: один, два, три! Быстренько выстрелил, налил шампанское и начал опять считать:
— Три, два, один!! С Новым годом!! Пусть этот год будет у тебя хорошим, без потрясений!! Ура!!
Загавкал-заскакал Мик, Маринка со слезами на глазах только и сказала:
— С Новым годом!!
Выпили шампанское и опять наступила тишина, не было здесь слышно салютов, что гремели сейчас повсюду, все было как сто, двести, а то и тысячу лет назад — тихо и пустынно!
— Марин, пошли за стол, не терпится твоих салатов попробовать, сто лет в Новый год «Оливье», привычный раньше и честно — поднадоевший, не ел.
Маринка расстаралась, с утра суетилась, готовила салаты, потушила мясо, Демид помял картошку на пюре, стол получился…
— Ну не царский, близко к нему, — выразился Демид.
— Ага, и икра заморская имеется, вместо черной и красной! — улыбалась Маринка, настроение весь день было приподнятое, а вот после двенадцати навалилась тоска…
— Ну, что ты, находка, закисла опять?
— Да там, дома, сейчас все на улицу потянутся — петарды, салюты… на центральной площади народищу тьма. Петька наверняка отца на салюты раскрутил, вернее, раскрутили, там же теперь ещё мальчишка есть.
— Не грусти, Марин, все наладится, вот увидишь!!
Демид рассказывал смешные случаи, анекдоты, Маринка улыбалась, а в душе была непроходящая тоска. Потом встряхнулась:
— Дура, человек тебя спас, три месяца кормит-поит, одел-обул, будь благодарной!
— Извини, Демид, я немного раскисла, зато — выберусь если — всем буду рассказывать про самый необычный Новый год в своей непутевой жизни.
— А давай споем? — предложил Демид. — Или тебе медведь на ухо?
— Да нет, давай.
И запела: «В лесу родилась елочка!»
— Стоп, стоп, наелась?
— Да!
— Пошли вокруг елочки хороводы водить!!
Оделись, побежали к елочке. И долго разносило горное эхо мужской и женский голоса, распевающие все песни подряд, начиная с «В лесу родилась елочка» и заканчивая «И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди…» И несся вслед за их пением заливистый собачий лай!!
— Демид! — Маринка упала на нетронутый снег. — Я больше не могу, охрипла!
— Э-э-э, вставай, не хватало, чтобы первого января ты заболела. Пошли, шампанское допьем!!
Демид достал из сугроба недопитую бутылку.
— Оно у нас не в ведерке со льдом, а из девственно чистого сугроба!!
Маринка немного побаивалсь, не дай Бог, Демид захочет чего-то более… понятно же, здоровый теперь мужик — столько времени без женщины, выпил…мало ли.
Но Демид, большая умница, каким-то чутьем угадывающий её опаски, приобнял за плечи и, чмокнув по-дружески в щеку, сказал:
— Маринка, ты мне как сестра стала, зачем мне разрушать нашу с тобой устаканившуюся жизнь? Раньше бы, до болезни — да, не утерпел бы, сейчас же… мы с тобой здесь вдвоем, как сможем сосуществовать?? Да и не отошла ты ещё от пережитого, хоть и не говоришь, понятно же — без насилия не обошлось!
И Маринка почему-то начала рассказывать про все, про Дильшота, про её наивность, про дурь и нетерпимость.
— Представляешь, считала, что всё под контролем у меня, дура набитая! Пользовал и использовал он меня.
— Марин, может не надо?
— Нет, Демид, я знаю, ты не осудишь, с тобой можно про все говорить! — впервые за всю свою тридцати пяти почти летнюю жизнь, Маринка рассказывала анализируя, нисколько не жалея себя.
— После мамы все время оправдывала себя тем, что одна, трудно мне, отец пьет, все надежного и, чего уж скрывать, сильного в плане секса искала… Ох, Демид, как можно быть такой… стервой? Даже с отцом, не вставай я в позу, не бреши с ним, может, и он бы не запил!! Господи, только бы сейчас не сорвался!
— Знаешь, Марин, этого Валика ему отдали со скандалом, наших бюрократов точно заело сильно, что через их голову прыгнул твой отец. Уверен — проверяют их постоянно. Мало ли, придраться, сама знаешь, можно и к столбу. Ты не слышала, я передачу аж два раза прогнал-посмотрел — он действительно за пацанов дрался. Когда сказал:
— Я от бессилия к вам, Андрей, обратился. Внукам дома жить надо, у меня и пенсия позволяет, и квартирные условия, прошу всех: люди добрые, помогите! — многие носами зашмыгали.
— А Петька твой… он как испуганный зверек к нему жался. Валик-то постарше и попривык здесь жить, намного шустрее, один твой пацаненок пропал бы точно. Эти… они ведь не разбирают, кто перед ними, свою похоть… Несказанно повезло мальчишкам, здесь Шухрона помогла, в Киргизии тем более, так что не думай плохо об отце, я видел его глаза, его крупным планом показали. Ты говорила — толстый, сейчас худой, осунувшийся. Он же не дебил — понимает, малейший срыв, и пацанов в детдом отправят.