— Пап, ты мальчишкам не говори, что я приехала, Петька будет дергаться. Пусть нормально отдохнут, мне тяжело, а ребенку… — Маринка опустила голову, помолчала, потом спросила:
— Эта сволочь не объявлялась?
— Какая? А, чурбан? Не, с месяц назад какой-то брат заявился, чего-то там бормотал, что он родня, имеет какое-то право. Я послал, он не понял, Чаплинский помог, в ментовке побывал этот козел, больше не появляется.
— Паспорт мой российский где?
— Да где и лежал — в ящике твоем.
— Я схожу, заявление на развод подам.
— Я хотел тебе про это сказать, честно — боялся, думал, орать придется, мало ли, прошло все у тебя.
— Нет, пап, никогда не пройдет, эта погань меня и, — она судорожно выдохнула, — Петьку продал на самом деле. Вон, как корову или курицу. Сына астма спасла, он при них задыхаться стал, побрезговали поначалу, а там, не будь этого мальчишки, нашелся бы какой-нибудь озабоченный! — она опять дернулась. — Я, ладно, сама полезла, а сын, когда он пропал, я только одного хотела — сдохнуть!
И Коля, вечно орущий и обзывающийся, молчком подсел к ней, обнял крепко и горестно так сказал:
— Что же мы с тобой за идиота два уродились-то? Маринка, дочка, я такая сволочь!!
Маринка, не поднимая головы, горько призналась:
— Я ещё хуже!
Зазвонил Колин сотовый, он нажал на кнопку, послышался торопливый женский, что-то причитывающий голос.
— Тихо, Шур, не торопись, чего у тебя? Так, так, понял, ты это, там, у крана внизу краник закрути, чтоб вода не лилась. Я приеду, сама на колонку сходи, воды для питья только набери с одним ведерком, маленьким. Большое не тащи, рухнешь ещё, меня Валик съест. Приеду, Шур, все сделаю, не волнуйся!
— Маринк, там в деревне кран сорвало, я поеду, а то Шурка в истерике уже. Смешная она: «Коля, дорогая, бида случилас» — передразнил он её.
— Мальчишек зовет «Валик моя», и «Петинька моя». Добрая, им все позволяет, а они как два мужика, охраняют её, помогают все время, то шоколадку ей принесут, то платок какой выберут, подарят, она сначала плачет, а потом бабкам на улице хвалится внуками-то. Ладно, дочь, я пошел собираться, ты это сходи вон на рынок. Одежда твоя вся тебе теперь велика. Деньги на тумбочке.
— Спасибо, пап.
Маринка полезла в гардероб, оглядела все свои шмотки, прикинула к себе, усмехнулась, достала паспорт, нашла старую сумку, положила кошелек, ключи, повертела в руках некогда любимую ярко-красную помаду женщины-вамп, опять усмехнулась и выбросила её в мусорку. Пошла вначале в ЗАГС. Поскольку совместных детей не было, и ещё узнав, что она та самая Носова, чьих мальчишек отстаивали в передаче у Малахова — ей пошли навстречу, пообещав оформить все в кратчайшие сроки.
Поблагодарив, пошла к местному Черкизону — небольшом рынку. Там, едва завидев азиатские личности, резко передумала, понимая, что люди эти совсем не при чем, но сил видеть их, а тем более что-то спрашивать-отвечать, не было никаких. В большом торговом комплексе заметно успокоилась, выбрала в первом же магазинчике подходящие по размеру джинсы, бриджи, пару кофточек. Неподалеку купила босоножки и балетки. Устала здорово, не физически, а от многолюдья. Не стала дотошно как раньше, выбирать — прикупила пару лифчиков, трусов и вдохнула облегченно только дома.
Торопливо включила комп, зашла в скайп, и тут же пошел вызов — Демид звонил.
— Привет! — внимательно вгляделся он в неё. — Что-то видок твой не впечатляет, напряги?
— Да, знаешь, утомилась, ходила в ЗАГС, на развод заявление подала, по магазинам прошлась, кой чего прикупила и устала от многолюдья, от шума-гама.
Демид усмехнулся:
— Знакомо, я первый год, когда приехал домой, мало куда выходил, напрягало сильно, сейчас привык.
Он дотошно выспрашивал Маринку, что и как, она, разговаривая с ним, повеселела, даже заулыбалась.
— Марин, я дней восемь здесь буду, ты звони, мало ли, что-то понадобится, в любое время. Даже если меня не будет, увижу, что был звонок. Дома, сама знаешь, Мик бродяжничать начнет, если я надольше задержусь.
— Демид, я по нему уже сильно скучаю.
— А по мне? — хитро глянул на неё Демид, думая, что Маринка улыбнется.
Она очень серьезно сказала:
— А по тебе — тем более, я пока как лодка в море, вы с Миком мой причал.
— Не грусти, все наладится. Через пару недель скажешь, что так и було.
ГЛАВА 18
Но что-то никак не налаживалось. Съездила на работу, зав отделением сказал, что надо написать заявление вновь и хоть завтра приступать. Маринка покачала головой:
— Извините, Сергей Петрович, пока я не могу в многолюдье, тревожно мне, а значит, и работать не получится.
— Жаль, — вздохнул зав, — но и понимаю, по тебе вижу — досталось не хило. Переможешь свою агорафобию, звони или подъезжай!
— Спасибо, Сергей Петрович.
Домой поехала на автобусе, который шел без остановок — электричку с её постоянными остановками и толпами людей, начинался час пик, просто бы не выдержала.
Отец, всю неделю присматривающийся к ней, не лез с расспросами, обходились с ним минимумом слов. Одно только поддерживало пока Маринку — ежедневные разговоры с Демидом. Он тормошил её, заставлял ворчать, улыбаться, познакомился по скайпу с Колей, не стал слушать слова благодарности.
— Человек и должен быть человеком в любых ситуациях.
— Не все! — вздохнул Коля.
Пообщавшись с Демидом сказал Маринке:
— Повезло тебе там, мужик настоящий! — а про себя добавил, — только ты больше внимания обращала на то, что в штанах у мужиков.
Позвонили по разу Лида и Наталья, Маринка запаниковала:
— Пап, скажи им что-нибудь, я пока не могу с ними говорить, особенно с теть Лидой!!
— Ладно, они девки понятливые, лезть к тебе не станут. Завтра Шурка приедет, пацаны через два дня будут дома, ты это…
— Да, не волнуйся.
Бабуля, сначала испуганно глядевшая на Маринку, как ни странно, ей понравилась — маленькая, сухонькая, а приволокла неподъемную сумку.
Коля, встретивший её с автобуса, ругался, даже дома, поставив сумку на пол, бурчал:
— Сдурела совсем бабка, а если б рухнула под такой тяжестью?
— Зачем такое сказала? Мои мальчики пириезжают, а я с пустой руками?
— Здравствуй, девичка! — баба Шура настороженно смотрела на Маринку.
— Здравствуй, баба Шура! Спасибо тебе за сына, за ребят! — поправилась Маринка.
Та с грустью глядя на неё, сказала:
— Они мине внуки стали, не ругайся, а?
— Не буду! — слабо улыбнулась Маринка.
Как суетилась и хлопотала с утра Шура, наготовила гору плова, запекла как-то по-своему курицу — «Валик всигда так любит,» для Петинька его любимый лагман, потом долго наряжалась, подбирая платок на голову — идти встречать их на площадь, куда привезут всех детей.
Маринка стояла в сторонке, внимательно вглядываясь в лица быстро выскакивающих из автобуса детей — загорелых, шумных, веселых.
Появился шустрый, сильно загоревший мальчика и, сразу же заорав:
— Бабуля, дед! — замахал руками, а за ним выскочил… сын.
Вытянувшийся, загорелый, худенький, тоже закричал что-то, и бегом припустили оба к Коле и баб Шуре. Петька, наобнимавшись, тут же стал мериться ростом с бабулей, радостно заметил:
— А я говорил, тебя перерасту? Говорил??
И как-то внезапно замер — увидел Маринку, молча смотревшую на него.
— Мам, это ты? — как-то заторможенно спросил он.
Маринка кивнула, говорить не могла, горло сжало обручем, даже сглотнуть не получалось.
— Мам, — сын вместо того, чтобы побежать к ней, пятился к деду, прижался к нему и расширившимися глазами, со страхом смотрел на неё.
Маринка не замечала ничего, видела только испуганные глаза своего ребенка, и это было во много раз больнее и страшнее, все её переживания и болезни не шли ни в какое сравнение с этим испугом в глазах сына.
Положение спас Валик:
— Тетя Марина, а я Валерка, здрасьте!
Тетя Марина молча протянула к нему руки, и ребенок, интуитивно поняв, в два шага оказался в её обьятиях. Маринка, ничего не видя от слез, судорожно обняла этого чужого, такого понятливого ребенка, она не рыдала, просто слезы бежали и бежали.
Коля что-то негромко говорил Петьке, тот мотал головой, и не отцеплялся от него.
— Пошли домой, там бабуля наготовила гору всего, небось, проголодались, чижики?
— Дед, не трогай, мы сами понесем! — оба дружно взвалили свои набитые рюкзаки на плечи и шустро пошли домой. Там сначала отдали деду и бабуле привезенные подарки:
— Теть Марина, извините, мы не знали, что Вы вернулись, вот — мы Вам маленький сувенир! — протянул ей магнитик и узенький шарфик Валик. Петька только кивнул.
На кухне, дружно уплетая вкусный плов, перебивая друг друга, рассказывали, как они отдохнули в Витязево.
— Дед, классно, давай на следующий год поедем туда?? — предложил Петька.
— Поедем, если жив буду!
— Мы с Валиком подработку нашли, у нас пацан был, который по подъездам объявления всякие клеит, договорились, он сказал, что платят немного, и работники всегда нужны. Дед, ты разрешишь? На море будем собирать понемногу.
— Надо посмотреть, что и как, — обстоятельно отвечал Коля, любуясь своими чиграшами.
А Маринка чувствовала себя просто лишней здесь в их дружной любящей компании. Валик как мог старался и говорить с ней, и что-то спрашивать, а сын… сын отвечал на её вопросы но как-то с заминкой, словно чего-то опасаясь.
— Вот, Марина Николаевна, тебе и прилетело, сын тебя боится! — горько поняла она.
Вечером, когда пацаны уже спали, Коля, вздохнув и негромко поматерившись, сказал:
— Марин, ты это, не обижайся на него, это Валик уже был приспособленный к той жизни, а наш — избалованный, никого и ничего не слушавший, он попал в жуть, дай ему время. Он намного дольше в себя приходил, почему, думаешь, они на разных диванах не спят?? Петька один первое время боялся, да и кошмары часто снились, сам признавался: