— Вся жизнь сейчас дорогая. У тебя есть дед, что он внуку не поможет? Квартиру материну, отсуженную сдавать начни, крутиться всем приходится сейчас.
ГЛАВА 3
Лиде позвонил сын:
— Мам, к тебе заедет мой сослуживец, я там кой чего с ним передал, через два дня будет у нас.
— Ох, сынка, лучше бы ты сам приехал, да и женился бы наконец!
— Мам, невесту не нашел ещё! Приеду, мам, точно, скорее всего, к маю! Сам безумно по тебе соскучился, ты у меня суперлюбимая женщина!!
— Суперлюбимую на три года не оставляют.
— Мам, я ща в командировке, на Дальнем Востоке, за Уссурийском, отбуду и в отпуск, сразу два у меня получается. Ещё и ругаться будешь! Про Леху ничего?
— Нет, глухо! — Паскудство такое! Мам, я скоро приеду, знаешь как я тебя люблю?
— Надо же, не прошло и тридцати четырех лет как признался?
— Ехидина ты моя! Все мам!! Целую!
Приехавший бледненький, худенький лейтенантик передал большой пакет, стеснительно отказывался переночевать, говоря, что на вокзале пересидит.
Лида встала на дыбы:
— Я же вижу, ты совсем слабый, из госпиталя, похоже?
Мальчишка, Женя поотнекивался, потом признался, что у него билет аж на утро послезавтрашнего дня.
— Ах ты ж, мелкий паразитик! — ворчала на него Лида. — Доведись, мой сын к твоей мамке так заехал, она что, не приняла бы?
— Да, я, честно, не знаю, я у деда с одинадцати лет рос!
— Всё, марш в ванную, вот тебе футболка и штаны сына — полотенце, бритва с пеной там есть, брысь!
Пока ребенок намывался, Лида по принципу — «все что есть в печи, то на стол мечи», шустро наставила разносолов, села, подперев рукой щеку, пригорюнившись, вот и её Андрей, поди, так мотается по командировкам — толком ни поесть, и ни отдохнуть даже.
Мальчик, вылез из ванной осоловевший, порозовевший — удивленно рассматривая уставленный салатами- закусками стол, протянул:
— Да уж, Андрей рассказывал, что Вы хлебосольная, но что так…
— Садись, поешь.
Мальчик двадцатитрехлетний, поев, виновато улыбаясь, сказал:
— Извините меня, Лидия Сергеевна, я засыпаю!!
— Да, конечно, я тебе уже давно диван разобрала, иди, отдыхай.
— Лидия Сергеевна, мне неловко!
— Иди, ребеныш!
Лида полезла в пакет сына, достала джинсы фирменные, пару кофточек, красивые коротенькие ботиночки на меху, какие-то шоколадки-конфетки и большой конверт.
Кофточки были любимых цветов сына — красная и бирюзовая. Мальчишки очень тщательно следили за тем, как одевалась мать, если говорили — «Нормально!» — означало высшую степень одобрения, но если — «Сними и не позорься!» — носить не дадут.
Поулыбалась, глядя на пакет с конфетами. Помнится, в конце восьмидесятых совсем плохо стало с конфетами-печеньем, благо, Лида частенько моталась по работе в Москву и выкраивала время заехать в фирменный магазин на Шаболовке, от кондитерской фабрики «Ударница» — там всегда были очереди, но конфет можно было купить хороших. Потом дома начинался дележ — все конфеты делились на три кучки — маме и сынам, папа предпочитал пивко. Только третья мамина кучка, на утро оказывалась полностью поменянная, вместо самых редких и вкусных конфет там были те, что попроще.
Младшенький, Лешка, нисколько не смущаясь, заявлял:
— Ну ты же все равно их мало ешь!!
И делилась третья мамина кучка опять на три равных части.
В конверте была путевка в санаторий, в Белоруссию, полностью оплаченная и заполненная на имя Костаревой Л.С. В записке сын торопливо написал — знала Лида, что так он пишет, когда торопится:
— Мам, у меня вот получилось купить тебе путевку, съезди, подлечи свое больное сердечко. Знаю я тебя- пошлю деньги, ты их или отложишь, или надумаешь какую-то вещь поменять в квартире, хорош, отдохни лучше. Я тебя люблю, ты мне очень нужна!!
Путевка была с десятого ноября, тут же были прикреплены билеты на поезд.
— Вот ведь хрюшка, а я-то уши развесила, когда он мне сказку выдал про то, что номер паспорта моего нужен по службе — ксерокопию затребовал. Хитер — бобер!
Имелся у Лиды неиспользованный отпуск — уже год как она опять работала на своей мельнице. Недолго, как говорится, музыка играла для зарвавшегося молодого директора, попал в крупное ДТП и теперь ездил только на инвалидной коляске.
На работе отпустили без проблем, паспорт загран у неё был, они с Галинкой — Лида вздохнула — год назад паспорта сделали, мечтали вместе съездить в санаторий, да вот не случилось подруге…
Проводила мальчика Женю, набив полную сумку едой, до вокзала — наказала позвонить, как доберется до дому. Повздыхала над судьбой пацана — вот ведь, как случается.
Женя рос в офицерской семье, все было стабильно, родилась сестричка — Ульяшка, потом резко пошла непруха. Развалился Союз, отец ушел из армии, ударился в коммерцию, пропадал в Москве, мужик видный, похоже, появились подружки. Мать злилась, ревновала, психовала, скандалы были постоянно, отец в конце-концов уехал и перестал появляться. Одиннадцатилетний Женек, чтобы не слушать её постоянные истерические крики, по малейшему поводу она цеплялась к нему — не повезло пацану уродиться внешне похожим на отца, убегал на улицу, шлялся там до самой темноты, иной раз боясь приходить, могла мать и ремнем, и совсем чем попало стукнуть.
И в один прекрасный день, придя из школы, увидел сидящего на кухне отца.
— Привет, пап!
— Привет, сын, я приехал за тобой!
— Ты меня к себе забираешь?? — искренне возликовал ребенок.
— Пока к деду с бабой, вот обустроюсь в Москве — тогда заберу тебя. Пока жилья нет, поживешь у них.
— Понятно! — загрустил ребенок, был он у Ермиловых деда с бабой лет в пять, и смутно помнил их.
Наутро пошли в школу, взяли документы, медкарту в поликлинике, и повез его папка к деду в Горьковскую-Нижегородскую область.
Там уже услышал Женька, как отец говорил родителям:
— Ничего не мог сделать, уперлась коза, типа ребенок неуправляемый — она с ним справиться не может. Твой парень, вот и забирай, мне на его еду денег не хватает. Постоянно голодный, у тебя парень, у меня — девка остается!!
Дед только крякал, ворча под нос:
— Иная мать и пятерых тянет и ни одного не упрекнет, что много ест.
Вот и стал жить Женька с отцовыми родителями, дед, бывший военный, мужик жестковатый и требовательный, на удивление, быстро понравился Женьке. Они подружились, а бабуля где-то через год умерла.
Вот и жили два Ермиловых сугубо по-мужски. Отец отделывался короткими звонками, денег, правда, присылал деду, тот втихую от внука их понемногу откладывал — пацану на будущую учебу. Мать? Да не было ни одного письма от неё за все время. Дед иногда печально улыбался:
— Женька, я у тебя и за папу, и за маму!!
А Женька и не печалился — ему с дедом было спокойно, он никогда не истерил и не орал, даже если внук накосячит, дотошно объяснял ему, в чем его вина или ошибка, и Женька привык к дедовым советам, они были действенными.
Отец через три года опять женился, там родилась сводная сестренка, но к себе Женьку не звали, хотя имелось уже и место, но он и сам к чужой тетке не рвался. Дед к седьмому классу точно определился с Женькой.
— Внук, я твердо знаю — тебе не на кого рассчитывать, я — кто его знает, сколько проживу. Вон, бабуля наша и не болела никогда, а видишь как… В общем, надумал я для тебя — в кадетское училище пойдешь? Чем штаны протирать в школе, а потом не пойми чего, если не сможешь поступить куда-то, по улицам болтаться, вино пить, давай-ка поедем на день открытых дверей. Посмотрим, пощупаем, что и как, зато ты и образованием, и спортом заниматься будешь, и основы воинского воспитания получишь, и много чего нужного в жизни.
Женька согласился, поехали, посмотрели, внук, не раздумывая, собрался в кадетский корпус.
Потом уже на последнем году обучения, пришло письмо от матери — звала приехать на каникулы. Женька посоветовался с дедом — тот одобрил эту поездку. Выросший, ставший совсем взрослым, немногословный, подтянутый, весь такой ладный, семнадцатилетний сын вызвал у матери восхищение, она носилась с ним, как с красным флагом, а он не ощущал ничего, ему было ни жарко, ни холодно. Сестренка — да… подросшая двенадцатилетняя, конопатая девчонка не сводила с него восхищенных глаз, нравилась ему она, общался с ней с удовольствием. А мать? У Женьки не было ни злости, ни обиды — только равнодушие. Пробыв вместо обещанных десяти всего пять дней, Женька уехал к деду.
Там, едва зайдя в дом, облегченно вздохнул — вот здесь он действительно дома. Потом было училище, потом служба и нелепое ранение, вместе с Костаревым Андреем, только вот нельзя было об этом говорить такой заботливой Лидии Сергеевне. Знал Женька, что брат Андрея пропал, вот и старался увести разговоры от Андрея на свою личную жизнь.
Как-то никому он не выкладывал все это, что давно не болело, а как-то мешало в душе, как мусор какой-то. Вот сейчас, помахав рукой такой славной и заботливой матери Андрея, он как-то легко вздохнул. Удивительно, но ушла тянущая эта даже не боль, дискомфорт из души, и Женька твердо дал себе слово навестить эту славную женщину ещё раз.
Лидуня же собралсь в санаторий, ох как давно она не отдыхала. В далеком восемьдесят шестом довелось ей отдыхать, тоже осенью — в Ялте, где она безумно влюбилась в море, горы, природу Крыма. Теперь вот ехать предстояло в Гродно, оставив соседке ключи — дома за хозяина оставался Васька, подобранный Лидой маленьким слабо пищащим котенком у подъезда и выросший в здорового нахалюгу. Лида, перекрестившись, поехала.
Осень в Беларуси была ещё красивая, деревья нехотя расставались с листвой, летали редкие паутинки, цепляясь за лицо, и Лида, улыбаясь неяркому осеннему солнышку, морща нос, снимала их. Везде было тихо, умиротворенно, самое то, что, оказывается, так сильно надо было замотанной Лиде — просто неспешно бродить по аллеям и всяким дорожкам-тропинкам, вдыхая горьковатый запах осени, любуясь на кустики самшита, издающего сильный запах поутру — на листьях собиралась влага, подпинывать ногой упавшие листья дуба и находить среди листвы — желуди, забавных человечков в шляпках, подолгу любоваться озером, бездумно глядя на водную гладь. После процедур — Лида умилялась: