Впрочем, оба немца так и не успевают понять эту прописную истину. Ни один из них даже встать не успел, так и остались лежать на пробивающейся к солнцу молоденькой травке.
Однако это все очень фиговый признак. Патруль появился практически тотчас же после того, как под крестом грохнули взрывы. Если здесь еще кто-нибудь полагает, что такие совпадения случайны, то я глубоко сочувствую этому недоумку. Да, из леса выскочили четверо немцев. Но нет никакой гарантии того, что там, откуда взялись эти четверо, не сидит еще десятка два таких же неприятных товарищей. А раз так, у нас осталось совсем немного времени для того, чтобы приготовиться к их встрече. Да, носилки для пострадавшего Охримчука, конечно же, вещь совершенно необходимая. Но только не сейчас. Не сию секунду. Марат взваливает раненого на плечи, благо, что он парень здоровенный и такая ноша не является для него непосильной. И двигает в ту сторону, куда я ему указываю. Есть, знаете ли, у меня одна неприятная мысль. И я сейчас прикидываю, каким таким образом ее лучше реализовать.
Немцев особенно долго ждать не пришлось. Мы успели пройти чуть больше километра. Я топаю позади Казина, периодически поглядывая в оптику в ту сторону, откуда появились невезучие фрицы. И именно поэтому успеваю заметить между деревьями некоторое шевеление. Заметил я его до того, как немцы вышли из-под ветвей на открытое пространство. Залегаю на земле и тщательно выцеливаю опушку рощицы.
И точно: в окуляр прицела вползает массивная фигура здоровенного немца. Это действительно очень крепкий и хорошо сбитый человек. Чуть пригнувшись, немец прижимается боком к березе и, не выходя на опушку, обшаривает открывшийся перед ним пейзаж внимательным взглядом. Ну, скажем так, глаз я его видеть, конечно же, не могу. Но на его месте поступил бы именно так. Единственное, чего не учитывает немец, это то, что на фоне светлого ствола березы его форма прорисовывается очень даже неплохо. Понятное дело, что обычный войсковой снайпер заметил бы его еще раньше и уж точно не промазал бы даже на вдвое большей дистанции. Но увы! Я не снайпер, просто неплохой стрелок. И поэтому мои пули своей цели не достигают. Тем не менее эффект от этого все-таки имеется. Одна из пуль сбивает листву над головой наблюдателя, и он резко свинчивается вниз.
Вот и славно. Если немцы расслышат звук выстрела, им придется всерьез почесать в затылке – просто так на подобную дистанцию не стреляют. Если уж стрелок, который только чуть-чуть не прострелил наблюдателю башку, вообще решился на подобный выстрел, то это должен быть как минимум неплохой стрелок. А значит, высовываться из-под деревьев во весь рост – глупость несусветнейшая.
Разумеется, я не рассчитывал на то, что одним выстрелом стряхну с хвоста неведомо сколько фрицев. Но вот притормозить темп их передвижения могу существенно. Здесь у меня есть весьма ощутимое преимущество. С помощью оптики я могу стрелять дальше и точнее, чем наши преследователи. Понятное дело, что немцы тоже это очень быстро просекут. И, разумеется, найдут методы противодействия, наиболее эффективные в сложившейся ситуации. Обойдут с флангов, накроют массированным огнем и в конце концов подавят надоедливого снайпера.
Ну и фиг с ними. Я вовсе не собираюсь воевать на этой позиции до темноты. Я вообще не собираюсь на ней воевать. Моя задача – придержать немцев хотя бы минут на двадцать. Это главное, что мне сейчас нужно сделать. Лишь бы Марат успел дойти до нужного места.
И поэтому я продолжаю постреливать по кустам каждый раз, когда вижу в них любое шевеление. Должно быть, немцы сейчас потихоньку хихикают в кулак, наблюдая за безуспешными попытками русского стрелка причинить преследователям хоть какой-то вред. Совсем игнорировать меня они не могут: четверо покойников, валяющихся на склоне холма, красноречиво указывают на пагубные последствия такого поведения. Вот остальные немцы и проявляют разумную осторожность.
Оглядываюсь назад. Марата не видно. Должно быть, он уже спустился с холма и топает туда, куда я его и направил. Раз так, то и мне пора. Пальнув еще пару раз, переползаю в сторону и по заранее облюбованной ложбиночке быстро-быстро покидаю место моей засады.
А вот теперь бегом-бегом-бегом! Ибо до гребня холма немцам ползти еще метров шестьсот. Даже если они весь этот путь проделают по-пластунски, фора у меня будет все равно не слишком большая.
Запыхавшись и сплевывая на песок, переваливаюсь через бруствер старого окопа. Винтовка больно ударяет меня по спине. Я сейчас сам себе напоминаю старого прожженного картежника, который спустил все свое состояние и сейчас играет последнюю партию в надежде на то, что сумеет передумать своих противников. Именно что передумать, победить умом, а не спрятанным за пазухой ножом. Немцев элементарно больше. Причем существенно. И какой бы я ни был из себя стрелок, все равно не смогу убить их всех. А оставшиеся в живых все равно не дадут нам уйти отсюда.
Но!
Это я их из винтовки убить не смогу. А кто сказал, что у старого картежника нет в рукаве припрятанного козыря?
Есть такой козырь и у меня.
Присев на корточки, ставлю винтовку к стене и, наклонившись вниз, разгребаю россыпь стреляных гильз на дне окопа. Тяну на себя пропитавшуюся маслом плащ-палатку.
Вот он, козырь! Аж с тремя полными лентами.
Вам не по нраву пришелся меткий стрелок с винтовкой? С интересом посмотрю, что вы скажете, когда стрелок сменит СВТ на пулемет. Не хочу сказать, что у немцев такого оружия нет. Есть, и даже наверняка. Но одно дело – гонять по полю одинокого солдата с винтовкой и совсем другое – атаковать пулеметчика в лоб по открытой местности. А пулеметчик, между прочим, засел в крепком еще окопе.
Проверяю пулемет, заряжаю и опускаю на дно окопа: его время еще не пришло. А вот СВТ еще поработает. Не станем разочаровывать немцев.
Первым нарвался на пулю худощавый фриц в очках. Второй номер пулеметного расчета, кстати говоря. Выпавшие из его рук зеленые коробки с лентами закувыркались вниз по склону. Его коллега – первый номер, проявив похвальную расторопность, сиганул за небольшой бугорок, откуда секундой позже высунулся пулеметный ствол. Безусловно, пулемет – оружие крайне серьезное. И обычную винтовку он превосходит значительно. Уж по скорострельности – так и сравнивать нечего. Но вот что касается точности, то тут положение несколько меняется.
Пристреляться фриц так и не успел. Третьей пулей я его достал. Еще магазин пришлось потратить, отгоняя от пулемета прочих членов клуба любителей пулеметной стрельбы. Потеряв двух человек, немцы наконец сообразили, что попытка пробежать тридцать метров по открытой местности, пытаясь при этом увернуться от пули снайпера, успехом увенчивается далеко не всегда.
После этого они развернулись в цепь и накрыли мой окоп сосредоточенным винтовочным огнем. Мне еще сильно повезло, что пулемет у них был только один.
Но если кто-то полагает, что огонь двух десятков винтовок и парочки автоматов – это сильно легче, чем один пулемет, то он сильно ошибается.
Не легче. Как бы даже и не хуже.
Хорошо еще, что на гранатный бросок немцы не подошли, – вообще тоскливо бы стало.
Тем не менее еще одного фрица я приголубил вглухую и еще двоих подранил. Причем одного весьма основательно. Но на этом мои успехи и закончились. Совершенно осатаневшие, фрицы открыли прямо-таки ураганную пальбу, и в каком бы месте из окопа я ни высовывался, надо мной тотчас же начинали злобно посвистывать свинцовые пчелки. Еще несколько раз выстрелить мне все-таки удалось, но особенного эффекта достичь не получилось.
Присаживаюсь на дно окопа и произвожу инвентаризацию своих запасов. К винтовке осталось еще два магазина. Пяток гранат. Пистолет с двумя запасными магазинами и еще пара пачек патронов в запасе. Ну и главный аргумент. Там патронов хватает.
Осторожно прижимаясь к брустверу, выглядываю наружу. Немцы уже относительно недалеко. Не стреляют. И, держа оружие на изготовку, подбираются поближе к моему пристанищу. Идут грамотно, перебежками. Лежащие на земле прикрывают своих товарищей. Их не очень много, десятка полтора, может быть, чуть-чуть больше. Вполне понятно, почему они не стреляют: считают, что заставили меня заныкаться, и рассчитывают взять тепленьким. Ну что ж, ребятки, я вас разочаровывать не буду, но кайф немного пообломаю.
– Герр обер-лейтенант! Русский прекратил огонь!
– Вижу, Ашке. – Штольц оперся на колено, переводя дух. – Надо понимать, что это последний оставшийся в живых диверсант, и именно поэтому я хочу взять его живым.
– Заслужил ли он это, герр обер-лейтенант? Что ни говори, а от его пуль мы понесли достаточно существенный урон.
– Тем больше чести, фельдфебель, взять такого противника живым. Не сомневаюсь, что оберст должным образом оценит наши усилия. Да и, кроме того, русский стреляет уже давно, и я сильно сомневаюсь в том, что у него с собой мешок патронов. Заметьте, на месте подрыва мы нашли только одного русского солдата, и это был рядовой.
– Вы полагаете, герр обер-лейтенант, что в окопе может скрываться офицер?
– Ну… – Штольц поджал губы, – не обязательно офицер. Но уж точно не рядовой солдат. Этот стрелок умеет думать. Смотрите: первое, что он сделал, – это вывел из строя наш пулеметный расчет. Ему не откажешь в некоторой сообразительности. Да и вспомните, как мастерски действовала их группа на отходе. Мы до самого последнего момента были уверены в том, что преследуем многочисленную группу. А на деле их оказалось всего несколько человек. Такой подарок – живой русский диверсант – будет весьма ценен для нашего руководства.
Со стороны позиции снайпера часто-часто захлопали выстрелы.
Офицер усмехнулся:
– Ну, вот видите, Ашке, у него действительно закончились патроны: он отстреливается уже из пистолета. Прикажите солдатам по возможности не стрелять. Русский испуган, деморализован, в противном случае не стрелял бы так часто. Сколько там у него осталось? Еще один магазин?