— И, — перебила Редуинг, глядя на Дивероу, кивнувшего лишь, как бы говоря: «Не стесняйся, будь как дома!» — и если при этом выявится, что эти мерзавцы выполняли соответствующие распоряжения, полученные ими от того или иного правительственного учреждения, то у нас появится серьезный рычаг воздействия на высшее чиновничество.
— Но дело не только в правительстве, — проговорил Сайрус. — В толпе будет группа балбесов, которым заплатили за то, чтобы они задержали нас. Типы, прибегшие к их услугам, настолько погрязли в долгах, что при одной мысли о вас они начинают скрежетать зубами и жевать тряпки.
— Насильственное противодействие отправлению правосудия, — молвил Сэм, — карается десятью годами тюремного заключения. Вряд ли среди этих головорезов найдется хоть один, кого устраивает подобная участь.
— Полковник, я восхищаюсь вами! — произнес Арон, пытаясь переменить позу, и все присутствующие услышали звон металла. — Даже если все пойдет вкривь и вкось, мы обеспечим себе юридическую защиту.
— Затею с пленкой я называю поджариванием задниц тем, кто собирался проделать то же с вами, мистер Пинкус.
— Чудесно! Знаете, хотя у вас и нет ученой степени в области юриспруденции, я хотел бы предложить вам место в моей фирме, скажем, аналитика в отделении уголовного права. Подумайте об этом.
— Я польщен, сэр, но, полагаю, было бы неплохо, если бы вы поговорили в связи с этим со своим другом Куксоном Фрейзером. У него, как оказалось, особняк на берегу Карибского моря, два коттеджа — во Франции, одна из квартир — в Лондоне, остальные — в краю лыжного спорта — то ли в штате Юта, то ли в Колорадо, но где точно, он не помнит. И все они подвергались нападению грабителей, что и побудило мистера Фрейзера обратиться ко мне с просьбой взять на себя организацию охраны разбросанной по всему свету его недвижимости.
— Право же, вам просто повезло! У вас будет неплохой заработок. Не сомневаюсь, что вы примете это предложение!
— Если я и пойду к нему на службу, то разве что на несколько недель: мне хотелось бы при первой же возможности снова устроиться на работу в какую-нибудь лабораторию. Я ведь инженер-химик, и химия — мое призвание.
— Все ясно! — сказал Дивероу, покачивая водруженной на голову шляпой «пирог со свининой». В дверь яростно забарабанили.
— Не обращайте внимания, — произнес спокойно Сайрус своим встревожившимся не на шутку товарищам. — Это Роман. Он считает, что каждое его появление — это своего рода представление, особенно когда за ним гонится полиция.
Наемник открыл дверь. Действительно, за ней стоял Роман Зет, и не с одной видеокамерой, а с целыми четырьмя — по две в каждой руке. Кроме того, на его широком плече висела на толстом ремне большая нейлоновая сумка. Шелковая оранжевая рубашка, синий кушак, черные брюки из плотной ткани и золотая серьга в ухе куда-то исчезли, и Роман являл теперь обликом своим типичного представителя средств массовой информации, каким видит его публика, когда он выбирается из фургона, приспособленного для передачи теленовостей с места происшествия — аварии или пожара. На нем были аккуратные, но изрядно поношенные джинсы «Левис» и белая рубашка с короткими рукавами и крупной надписью «ТВ-пресса».
— Задание выполнено, дражайший мой друг полковник! — доложил Роман, входя в комнату, и не успели еще отзвучать эти слова, как он, разглядывая с интересом Сэма, Дженни и Арона, спросил присутствующих: — У вас, наверное, и танцующий медведь есть?
— Если и есть, то это ты, — ответил Сайрус. — Медведи вечно рыщут в поисках пищи... Но зачем нам четыре камеры?
— Для надежности: они ведь выходят порой из строя, — ухмыльнулся цыган и, указывая на сумку, добавил: — Я и пленки прихватил на всякий случай побольше.
— Где квитанция?
— Что?
— Бумажка, где указаны стоимость проката и срок, на который выдано оборудование.
— Эти люди не пожелали заниматься подобными пустяками. Они рады были помочь мне...
— О чем ты толкуешь. Роман? — включилась в разговор Редуинг.
— Я командую ими, мисс Дженни, если только под этим красивым платьем действительно скрывается мисс Дженни.
— Кем «ими»? — решил уточнить Дивероу.
— Теми людьми! — Цыган с гордостью показал свою рубашку. — Я очень спешил, и они все поняли.
— Нет никаких таких людей! — заорал Сайрус.
— Потом как-нибудь я напишу им письмо. Сообщу, сколь скорблю я по поводу совершенного мною поступка.
— Полковник, — произнес Пинкус, стараясь с помощью Дженни подняться со стула, — у нас нет времени для проверки правдивости его показаний. Лучше скажите, что делать нам дальше?
— О, это уже проще простого! — отозвался Сайрус. Но все оказалось не так.
2.16. — Бум-бум, бум-бум, бум-бум, бум-бум, бум-бум, бум-бум!.. Хэйя, хэйя, хэйя, хэйя, хэйя, хэйя, хэйя!
Под барабанный рокот, топот ног и песнопение вверх взмыли транспаранты. Почтеннейшая публика была шокирована видом уопотами, бесновавшихся на ступенях Верховного суда. Туристы были возмущены. Причем жены выражали свое негодование более энергично, чем их мужья, поскольку танцевавшие девушки-индианки, участвовавшие в демонстрации протеста, отличались исключительной привлекательностью, а их юбки взлетали уж слишком высоко.
— Джебидайя, мы не сможем пробиться!
— Верно.
— И нигде полиции не видно.
— Верно.
— Олаф, эти сумасшедшие нас не пропустят!
— Верно.
— Но существуют же правила!
— Верно.
— Ставрос, подобное немыслимо в храме Афины!
— Верно.
— Перестань глазеть!
— Да что ты!.. Ах, прости меня, Олимпия!
В дверной нише на улочке, примыкавшей к Кэпитол-стрит, укрылись двое мужчин. Один из них был в генеральской форме и при регалиях, другой же выглядел сущим бродягой. Выскочив из убежища, оборванец заглянул за угол здания и вернулся назад, к генералу.
— Все идет как надо. Генри, — сказал Маккензи Хаукинз, ибо это был он. — Они входят в раж!
— А прибыли средства массовой информации? — спросил актер Саттон. — Вам же вполне определенно заявлено: я не появлюсь там, если на меня не будут направлены камеры!
— Пока что представлена лишь парочка радиостанций. Так что вы смогли бы обратиться к народу по микрофону.
— Нет, дорогой друг, этого недостаточно. Я требую, чтобы здесь были телекамеры!
— Ладно, ладно! — Хаук снова отправился на разведку, а возвратясь, доложил: — Только что приехали с телекомпании!
— С какой именно? И что это за телевидение? Сетевое?
— Почем мне знать, черт возьми?
— Выясните, mon general. Все должно соответствовать моему статусу.
— Черт бы побрал эти телешоу!
— Не стоит богохульствовать, Маккензи. Поглядите-ка лучше снова.
— Вы невозможны. Генри!
— Надеюсь. Это единственная возможность продвинуться в бизнесе. Поторапливайтесь же! Мне не терпится приступить к лицедейству. Так уж действует на меня все прибывающая аудитория. Это она, как вы знаете, награждает аплодисментами актера в театре.
— Вы никогда не испытывали страха перед выходом на сцену?
— Мой дорогой, я никогда не боялся сцены, это она боится меня! Я проношусь по ней, как раскат грома!
— Тьфу!
Хаук снова ринулся на улицу, но возвращаться к актеру он не спешил, ибо сейчас увидел то, на что и рассчитывал. Со стороны Первой улицы подкатили четыре такси, одно за другим. Из первого вышли трое духовных лиц: священники-христиане — евангелической и католической церквей — поддерживаемый ими под руки престарелый раввин. Второе подвезло неотразимую, как Мерилин Монро, представительницу древнейшей профессии, которая, однако, покачивала бедрами не столь уж искусно — впрочем, кто мог бы судить о том со знанием дела? Из третьей машины выгрузился деревенщина фермер из глухомани, являвший собою классический образ сельского жителя откуда-нибудь с плато Озарк:[209]казалось даже, что с его бесформенной шляпы в стиле «пирог со свининой» и мешковатого клетчатого костюма стекает куриный помет. Четвертый кабриолет внес еще большее разнообразие в эту картину, доставив элегантно одетого огромного роста чернокожего мужчину со словно вылепленной умелой рукой скульптора крупной головой, рядом с которым автомобиль выглядел детской игрушкой.
Хотя, как и было обговорено, Дженнифер, Сэм и Сайрус пошли каждый своим путем, словно не знакомые друг с другом люди, ни один из них не перешел на противоположную сторону улицы, где располагалось здание суда. Что же касается троих столпов веры святой, то они, стоя на тротуаре, пререкались между собой. Раввин что-то горячо доказывал своим спутникам, пастыри-христиане с неодобрением покачивали в ответ головами.
Хаук извлек из изодранного кармана портативное переговорное устройство:
— Телячий Нос, отзовись! Отзовись, Телячий Hoc! — Использовать кодовое имя не было никакой необходимости.
— Не кричи так, Повелитель Грома: эта чертова штука у меня в ухе!
— Наш контингент прибыл...
— Так же, как и половина сексуально озабоченного населения Вашингтона! Я имею в виду вполне определенную половину... Другая же готова оскальпировать наших девушек!
— Передай им, чтобы брали выше!
— До коих пределов? До пояса с подвязками?
— Я не то имею в виду. Горланьте не переставая песни и как можно громче бейте в барабаны. Мне требуется еще десять минут.
— Ты их получишь. Повелитель Грома! Хаук снова нырнул в укрытие:
— Еще десять минут, Генри, и вы выйдете на сцену!
— Из-за чего такая задержка?
— Мне надо проверить одно дельце, и, когда я вернусь, мы вместе выйдем отсюда.
— А что же это за «дельце»?
— Я должен устранить кое-кого из стана противника.
— Устранить?!
— Волноваться нет причин. Эти парни молоды и неопытны.
Маккензи в который уже раз выскользнул в своих лохмотьях на улицу.