Солнце ярко освещало Маккензи Хаукинза, когда он вешал трубку в коридоре отеля «Уолдорф», записывая на мраморной стойке кончиком перочинного ножа телефон своей третьей жены. Считая, что все обернулось как нельзя лучше, генерал извлек из кармана сигару и жевал ее до тех пор, пока не размочил и не начал ощущать ее вкус. Потом зажег ее с помощью одной из своих «водонепроницаемых» армейских спичек и снова принялся царапать по стойке. Стоявшая в очереди к автомату почтенная дама в кричаще-пестром летнем платье закашлялась у него за спиной.
— Такой достойный мужчина — и такие отвратительные привычки! — произнесла она с осуждением, когда кашель отпустил ее на мгновение.
— Не хуже ваших, мадам! Дирекция запрещает приглашать в номера этих молодых людей, помогающих сбросить вес.
— Боже мой, кто вам это сказал?.. — Достойная леди побледнела как мел и в панике обратилась в бегство. И тут же зазвонил телефон.
— Командир Игрек? — спросил Хаукинз спокойно. — Генерал, настало время нам встретиться!
— Оптимальный вариант, сэр! Но как сможем мы сделать это, если вы все еще мертвы?
— Я так изменил свою внешность, что меня не узнала бы и родная мать, да пребудет она в мире!
— Искренне сочувствую вам, дружок: мать всегда тяжело терять.
— Да нет, она в полном здравии в Лодердейле... Послушайте, мне многое надо сказать, поэтому не будем отвлекаться. Главное — это слушания, до которых осталось всего два дня. У вас есть какой-то план?
— Он еще в процессе разработки, командир. Потому-то мне и хотелось бы обсудить с вами кое-какие вопросы. Охрана, которую вы приставили к нам, произвела на меня огромное впечатление. И особенно я был поражен, когда узнал об этих стражах некоторые подробности...
— Что вы имеете в виду?
— А то, что они — «псы войны».
— О ком вы это?
— О тех двоих, которых вы наняли, чтобы они охраняли нас.
— Понятно. Видите ли, я всегда стараюсь придумать что-нибудь оригинальное. Но то, что в эту группу затесался нацист, вызывает у меня чувство глубочайшего сожаления. Правда, признаюсь, я полагал, что он бы умерил свой пыл, если бы вы ему приказали.
— Нацист? Какой нацист?
— Ах да, я забыл, он потерялся... Но в чем же в общих чертах состоит ваш план?
— Позвольте мне прежде всего уточнить одну деталь.
— Уточняйте все, что захотите.
— Я все о той же охране, командир.
— Повторяю: я жалею, что попался этот кислокапустник... Послушайте, мне надо переговорить с вами как можно быстрее, а раз ваш план еще не полностью разработан, то мне было бы много спокойнее, если бы вы и ваш сумасшедший законник встретились со мной. Надеюсь, вы понимаете, о ком я говорю.
— О Сэме, что ли? Вы слышали о Сэме Дивероу?
— Не произносите его имени, но, как я понимаю, когда в пятиугольный монумент[179], стоящий на страже нашей родины, просочились сведения о том, что этот субъект выступает в роли вашего поверенного, там возжаждали его крови. Эти типы с удовольствием вставили бы гранату вашему вшивому адвокатишке туда, где у него геморрой. Кажется, когда он работал в Генеральной инспекции, у него случилась осечка с каким-то старых психом в Камбодже.
— Все уже улажено, командир: ошибка исправлена!
— Вашими устами да мед бы пить: пока что большие дяди ничего об этом не знают. Пара этих выпускников Уэст-Пойнта не прочь была бы повесить сукина сына. Сейчас он вместе с вами занесен в список особо опасных преступников.
— Я не рассчитывал, что дело примет такой оборот, — заметил Хаук. — Право же, он ничем не заслужил такого отношения к себе.
— Ха-ха, как сказал бы Маленький Джо! — завопил Винни Бам-Бам. — Может быть, вы забыли, к чему может привести эта ваша затея? А ведь командование стратегической авиации — не мешок с картошкой.
— Да, я понимаю это, командир. Но пока еще можно договориться об отказе от применения насилия. Это маловероятно, но вполне достижимо. И попытаться стоит.
— Позвольте высказать вам мое мнение, — произнес Манджекавалло. — Самое лучшее, что вы могли бы сделать в сложившейся обстановке, это прилететь со своим законником сегодня вечером в округ Колумбия, куда прибуду и я. Вы будете надежно укрыты, а когда настанет время выступить в суде, вас доставят туда в бронированной машине. Ну как?
— По-видимому, у вас нет опыта в проведении тайных операций — от «серых» до «черных», командир Игрек. Пробить брешь в заслоне врага — это еще полдела. Главное — как прорваться за линию обороны. Каждый шаг до объекта «зеро» должен быть точно рассчитан.
— Изъясняйтесь человеческим языком, черт бы вас побрал!
— Необходимо преодолеть любое препятствие на пути к верховному судье. И, возможно, мы найдем способ, как сделать это.
— Возможно? У нас нет времени для всяких «возможно» и «невозможно»!
— И все же оно у нас есть. Я согласен с вами, что нам стоит встретиться в Вашингтоне. И я скажу где... У Мемориала Линкольна. Двести шагов от главного входа и столько же — направо. Ровно в восемь. Усекли, командир?
— Что именно? Разве лишь то, что все это дерьмо собачье!
— Я не могу тратить время на разговоры с вспыльчивыми штафирками, — ответил Маккензи. — Забот хватает и у меня. Так что до встречи!
— Броуки, это Мак! — сказал Хаукинз, извлекая из щели свою телефонную кредитную карточку.
— Мелодия «Ничто не сравнится с шоу-бизнесом!» была прервана голосом Броукмайкла:
— Иисусе, ты даже представить себе не можешь, что сделал со мной Мак! Этот чертов государственный секретарь! Он жаждет моей крови!
— Поверь мне, Броуки, это ты можешь заполучить его голову! А теперь слушай меня и делай так, как я тебе говорю. Лети в Вашингтон и...
— Френк, это Хаук. Ты сделал, что я просил? Добрался до этого тупого сукина сына? Или, может, я должен рассказать всем о том, что случилось на Эмбесси-Роу?
— Я сделал это, ублюдок! И то, что он хочет, это раздеть меня донага! В общем, я конченый человек!
— Вовсе нет, адмирал! Можешь записать в свой актив оказанную мне помощь. Он знает время и место?
— Он сказал мне, чтобы я запихнул это куда подальше... и никогда больше ему не звонил!
— Хорошо! Уверен, он будет там!
Маккензи Хаукинз отступил от автомата, зажег потухшую сигару и, бросив взгляд через толпу, запрудившую вестибюль, увидел напротив гостиницы расположившийся под тентом бар. У него возникло неодолимое желание пройтись туда, в это укрытое от солнца святилище, с которым у него были связаны воспоминания о той поре, когда он, тогда — молодой офицер, вечно влюблялся в кого-нибудь, хотя обычно и не надолго: он знал, что на это времени у него нет...
Мэдж, третья жена Мака, была столь же прекрасна и занимала в его жизни столь же важное место, как и остальные бывшие его супруги. Он любил их всех — и не только за то, чем они были, но и за то, чем они могли стать.
Однажды ему с одним сверхобразованным лейтенантом пришлось скрываться от хошиминовцев в какой-то пещере, и они, не зная, чем заполнить долгие часы, рассказывали друг другу о себе. Да и что еще оставалось им делать: ждать, когда их обнаружат и тотчас прикончат?
— Вам известно, чем вы страдаете, полковник?
— О чем вы, мальчик?
— У вас комплекс Галатеи[180]. Вы желали бы превратить каждое прекрасное изваяние в живое существо, наделенное чувствами и сознанием.
— Где вы нахватались всей этой чуши?
— На первом курсе факультета психологии Мичиганского университета, сэр.
Имело ли для него, Хаука, какое-нибудь значение, из чего объект его восхищения — из камня или из плоти и крови? У Мэдж, как и у остальных, была своя мечта: ей хотелось стать писательницей. Мак внутренне вздрагивал, когда она предприняла очередную попытку создать нечто стоящее, но не отрицал ее способности приковывать внимание к выдуманным ею образам и безумным сюжетам. И вот теперь время Мэджи пришло. Конечно, она не Толстой, но все же «Лесбийские червяки — мутанты-убийцы» завоевали признание, и сколь бы скромным ни был этот труд, Хаук верил, что у его третьей жены неплохие перспективы.
Маккензи вернулся к телефонному аппарату, извлек кредитную карточку и набрал номер. Едва раздались гудки, как трубку сняли, но все, что услышал он, был голос, полный самого неподдельного ужаса.
— Помогите, помогите! — вопила женщина в трубку. — Червяки ползут! Со стен спускаются на пол... их тысячи!.. Они гонятся за мной!.. Уже совсем близко!.. Вот-вот набросятся на меня!
Внезапно наступила тишина: по-видимому, кричавшую парализовал страх.
— Подожди, Мэджи, не бросай трубку, я еду! Какой у тебя, черт возьми, адрес?
— Все в порядке, Хаук! — прозвучал вдруг спокойный голос. — Это только рекламный ролик.
— Что?..
— Ну, это то, что передают по радио и показывают в телерекламе. Детям нравится этот маленький шедеврик, ну а их родители с радостью депортировали бы меня.
— Как ты узнала, что это я?
— Несколько минут назад звонила Джинни. Этот номер никому не известен, кроме нас, девочек, да еще моего агента, который никогда мне не звонит, если не возникает каких-то проблем, а их, слава Богу, никогда не бывает! Это твоя заслуга, Мак! Это ты сделал меня такой, и мне вовек не отблагодарить тебя!
— А Джинни сказала тебе, что мне надо?
— Сценарий на десять страниц? Конечно, сказала. Я уже вызвала посыльного, дело теперь — за твоим адресом. Отдай ему пленки, и к утру что-нибудь да получится. Боже милостивый, это самое меньшее, что я могла бы сделать для тебя!
— Ты потрясающая девочка, Мэджи! И я очень высокого о тебе мнения.
— "Потрясающая девочка"! Это так на тебя похоже, Хаук! По правде говоря, ты самый шикарный парень, которого все мы, девочки, знали в жизни, хотя с Энни ты, пожалуй, зашел уж слишком далеко.