Это было в СССР. А о том, что мой телефон прослушивали уже «демократические» чекисты России, сообщил мне один высокий чин. Сам сообщил. Не прерывая беседы, написав на бумажке: «Вас прослушивают». Бумажку показал и порвал. А я и сам это знал. Меня нисколько это не волновало ни в советское время, ни при «реформаторах».
Не волнует и сейчас. Преступникам надо волноваться. Но, судя по всему, теперь они сами кого надо прослушают и запишут.
Свои отношения с кадрами оперативно-разыскных и следственных служб старался строить так, чтобы не вмешиваться непосредственно в уголовный процесс. Сразу отучил докладывать в подробностях о существе конкретных дел, считая, что профессионалы должны быть полностью свободны в выборе плана действий, а вольные или невольные замечания министра могли по старым привычкам восприниматься как «ценные указания». Конечно, просил регулярно докладывать, как идет расследование отдельных, получивших широкий общественный резонанс дел. Таких, например, как дело ростовского маньяка, насильника и убийцы Чикатило, дело об исчезновении парижского коллекционера Г. Басмаджана, убийство священнослужителя А. Меня и другие.
Очень много дел было связано с преступлениями в сфере экономики и финансов. «Золотым дном» для преступников явились кооперативы или, точнее, противоречивое законодательство о них. Вал преступности и прежде всего хищений все более и более нарастал. Одной милиции трудно было справиться. В новых условиях свободы предпринимательства нужны были действенные контролирующие финансовые органы. Сегодня эта проблема в какой-то мере решена как будто.
В то время в обществе начинало складываться понимание, что законность превыше всего, но происходило это весьма однобоко. Как-то один очень уважаемый мною автор, правовед, сказал такую фразу: «Пусть хоть все казнокрады гуляют на воле, если мы столь беспомощны профессионально, что не можем по закону их покарать». Это было типично для того времени. Здесь как бы заранее задана низкая оценка профессионализму милиции. Берется априори, что закон правильный, хороший, а милиционер плохой, раз не может на базе хорошего закона поймать преступника. А раз не может, пусть преступник гуляет на свободе. Но мы никогда не смотрели, а каков закон? Закон должен быть от жизни, учитывать реальное состояние общества, милиции, преступности. И если нормальный, средний следователь не может на основании действующего закона привлечь к суду нормального среднего жулика, значит, закон мертв, не действует. Если не работает закон, надо подумать, почему? Только ли в милиции дело? Можно наплодить сколько угодно красивых с точки зрения теории законов, но они будут мертвыми с точки зрения практики. Они не учитывают реальной ситуации. У нас это было сплошь и рядом.
Мы понимали, что надо постепенно, по плану, заниматься реформированием законодательства, приводя его в соответствие с целью создания правового государства.
Этот процесс шел очень трудно, и в нем, пожалуй, было больше неожиданностей, чем логики. Яркий пример – нашумевшее постановление Верховного Совета СССР от 4 августа 1989 года «О решительном усилении борьбы с преступностью». Повсеместно создавались временные комитеты по борьбе с преступностью, о которых можно теперь и не вспоминать. Министру внутренних дело было предложено в месячный срок, по согласованию с генеральным прокурором СССР, в соответствии с законодательством разработать порядок использования исключительных мер борьбы с уголовными элементами.
Мы вместе с первым заместителем председателя КГБ Ф.Д. Бобковым, генеральным прокурором А.Я. Сухаревым и учеными из Академии МВД немало голову поломали, как совместить несовместимое: исключительность мер с соответствием законодательству. Конечно, ни министр, ни генеральный прокурор не вправе предлагать меры, выходящие за рамки закона, а что предусмотрено законом, надо применять и никого не спрашивать. Не министру, а законодателю следовало бы внести в закон изменения, расширяющие права милиции в критических ситуациях. Проект такого документа был представлен Верховному Совету, но так никогда и не был принят.
С трудом, но все же удалось провести через Верховный Совет принятие поправок к уголовно-процессуальному кодексу, позволяющих использовать под контролем прокурора технические средства, в том числе прослушивание телефонных разговоров обвиняемых для доказательства наиболее опасных преступлений, а также поправок, предусматривающих обязанность защиты свидетелей, повышенную ответственность организаторов и т. п. Я считал это прорывом.
Начал я работу при старом Верховном Совете, через полгода был избран новый – «демократический» Верховный Совет СССР, на котором уже утверждали все правительство. Я был там, мягко говоря, своим человеком. Никого так часто не ставили на трибуну для отчетов. Но в целом я был удовлетворен пониманием правоохранительных проблем депутатами. Не могу их ни в чем упрекнуть в отношении к милиции. Но считаю, что Верховный Совет как высший законодательный орган на отступления от конституции реагировал неэффективно, с запозданием, а иногда, как в случае с Эстонией по статусу МВД, зря не соглашался с республиками.
Когда Верховный Совет Армении «присоединил» Карабах, на это среагировали, но только через полтора месяца, когда уже начались погромы. Или декларации о суверенитете… В речах – признаем, а в правовых документах все расплывчато. Пример: январские события 1991 года в Литве. Это вопрос следствия, кто начал, кто виноват и кого надо отдавать под суд. Это не вопрос Верховного Совета.
Но как Верховный Совет среагировал на факт образования какого-то «комитета национального спасения», который заявил о том, что взял власть в свои руки? Что это, как не преступление, попытка захвата власти неконституционным путем? Но мы не реагируем только потому, что нам не нравится идеология Ландсбергиса. Но нельзя же к закону подходить в зависимости от того, нравится нам чья-то идеология или не нравится. Закон есть закон. Я считаю, что в развернувшейся «войне законов» именно Верховный Совет сыграл разрушительную, деструктивную, по крайней мере, далеко не лучшую роль. Дело не только в президенте и тем более не в премьер-министре. Законодатели растерялись, отстали от жизни. В конечном счете это сработало на национальных авантюристов, на развал Союза.
Ни с одной серьезной криминальной и социальной проблемой в современном сверхвзаимозависимом мире коммуникаций, идей и информации в одиночку, отгородившись, ни одной стране не справиться.
Мне посчастливилось по-настоящему начинать работу нашего, «милицейского», вхождения в открытый мир.
Внешние дела у МВД раньше практически сводились к обмену группами отдыхающих, оказанию помощи в налаживании милицейских структур таким странам, как Вьетнам, Куба, Ангола, Никарагуа, Афганистан, и большей частью к формальной работе по обмену опытом с социалистическими странами. Хотя были и исключения.
Мне пришлось практически начать реализацию принципов внешней политики Горбачева, основанной на приоритете общечеловеческих ценностей, ненасилии, открытости и взаимной выгодности в сфере правопорядка и борьбы с преступностью. Мы как крупнейшее правоохранительное ведомство страны должны были найти свое место в многочисленных национальных межгосударственных и неформальных структурах, связанных с защитой и контролем соблюдения прав человека, борьбой с наркотиками и терроризмом, организованной преступностью. Необходимо было активизировать наше участие в разработке этих проблем через структуры ООН, использовать для этого же Интерпол и, избавившись от идеологических и случайных факторов, строго исходя из взаимных практических интересов, наладить необходимый и оптимальный круг двусторонних связей.
Последовательность политического руководства и внешнеполитического ведомства страны в проведении открытой внешней политики создали для нас прекрасные возможности для достижения вышеизложенных задач. К этому надо добавить, что по нашей инициативе Совмин СССР создал Совет по координации всей международной деятельности правоохранительных органов, возглавил который министр внутренних дел.
Это была очень интересная и довольно интенсивная работа. В конечном счете отлаживание взаимодействия с правоохранительными органами зарубежных стран – не самоцель и не дань моде. Интеграция нашей экономики в мирохозяйственные связи, как бы этому ни противились «защитники отечества», была и необходима, и неизбежна. Невозможно было продолжать ограничение прав граждан на выезд из страны и въезд в страну. Все это кардинально изменяло условия, в которых должна будет работать милиция, столкнувшись с преступностью совершенно иного качества. Хотя это можно было видеть и в то время. Поскольку уже тогда почти все внешнеэкономические и иные внешние связи стали легкой добычей коррумпированных преступных групп.
Выход был только один: еще более интенсивная интеграция в мировую правоохранительную систему, подготовка кадров, создание и совершенствование внутренней структуры для борьбы с международной преступностью.
Вспомнить о том, как начиналась эта работа, не трудно. Трудно об этом рассказать… Около ста личных встреч на уровне министров внутренних дел, послов, сенаторов, руководителей крупнейших международных ведомств…
6 октября 1989 года в Москве был подписан Меморандум о взаимопонимании между МВД СССР и Центром ООН по социальному развитию и гуманитарным вопросам. Заместитель генерального секретаря ООН, генеральный директор Венского отделения ООН Маргарет Дж. Энсти лично очень много сделала для скорейшего внедрения наших правоохранительных органов в разнообразные институты ООН и использования МВД их богатейшего интеллектуального потенциала и опыта. Здесь действительно заложен огромный потенциал и широкий круг интересов: от борьбы с наркомафией, профилактики преступности, социальной защиты при переходе к рыночным отношениям до координации деятельности международных институтов по оказанию помощи в ликвидации последствий чернобыльской трагедии.