Положение наше было плачевным. Объяснения причин, вроде того, что «планируя валютные поступления, считали, что будем продавать нефть по 105 долларов за тонну, а продаем за 68», были неубедительны. Кто же это так «планировал»? Такие наивные вопросы оставались без ответа.
14 сентября, накануне заседания Госсовета, назначенного на 16-е, М.С. Горбачев вновь собрал Политсовет. Обсуждался «текущий момент». Все активно критиковали председателя Верховного Совета Украины Леонида Кравчука и позицию российских политиков, направленную на поглощение союзных структур, а фактически на бесчестное стремление усилить Россию за счет развала Союза. Предлагали президенту активизироваться в вопросах, жизненно важных для людей. Издать указ о земельной реформе, которая зашла в тупик. Стимулировать продажу земли. Указ о приватизации, о содействии мелкому предпринимательству, формированию частного права. Вопросы конверсии. Гарантии иностранным инвестициям и тому подобное.
Говорили и о необходимости немедленной президентской реакции на акты, подобные действиям Украины в отношении союзной армии. Самое страшное – застой, который явно наметился. Надо все возможное энергично использовать, невзирая на реакцию президентов, для усиления настроений в пользу Союза.
Госсовет, который обсуждал вопросы продовольствия и заслушал доклад Григория Явлинского об экономическом союзе, прошел по тому же сценарию. Доминировал президент СССР. Объективно он действительно лучше других знал ситуацию. Но он не должен был это демонстрировать. Следовало бы дать выговориться другим и, помолчав, поставить руководителей республик перед необходимостью договариваться. Горбачев же хотел, как ему казалось, как лучше, а в итоге вызывал недовольство членов Госсовета, которые в перерывах в приемной махали руками: «Опять та же говорильня…» После Госсовета я зашел к Михаилу Сергеевичу, сказал, что, мне представляется, он делает большую ошибку. Ему надо быть председателем и только, проводя заседание так, чтобы каждый руководитель республики ощущал себя хозяином, ответственным за Союз в целом, а не затыкать ему рот, не навязывать свои решения. Горбачев согласился со мной.
Это был редкий случай, который, однако, ничего не изменил.
На этом заседании меня поразила новая энергичная позиция Ельцина, аргументированно, немногословно потребовавшего скорейшего подписания экономического соглашения, немедленного (до конца сентября) заключения продовольственного соглашения, а также создания МЭКа (Межреспубликанского экономического комитета). Удивила и позиция уважаемого мною президента Киргизии Аскара Акаева, который оппонировал Явлинскому, выступая против экономического союза.
Как же так? Ведь еще двух недель не прошло, как президенты подписали заявление, где говорилось о необходимости «безотлагательно» (!) заключить экономический союз… Все это была игра. Каждый начинал озвучивать свою роль в общем спектакле развала страны, и о какой верности слову здесь могла идти речь?
В сентябре борьба с «тенью», с практически исчезнувшим, ослабленным центром, которая велась лидерами республик уже по инерции, бездумно, была бы смешна, если бы не приводила к углублению общего кризиса. Центр (Горбачев и его окружение) не понимал, что он уже не власть. Лидеры республик, ставшие благодаря путчистам властью, продолжали видеть ее в Горбачеве, ломились в открытые двери.
Еще один шаг, предоставленный историей для спасения Союза, не использовался должным образом. Дело не двигалось с места, тонуло в разговорах.
Б.Н. Ельцин решил не отставать от М.С. Горбачева и вскоре уехал в отпуск. М.С. Горбачев уже не обладал реальной властью. Центральные исполнительные структуры во главе с Силаевым находились в ложном положении: «царствуют, но не правят». Все вопросы так или иначе для верности надо было согласовывать с Ельциным. Прошел месяц после путча. Ситуация все более и более вызывала беспокойство.
Симптомы развала, обретающего всеобщий характер, можно было замечать совершенно в разных сферах. Особенно тревожила ситуация в армии. Ежедневная информация была достаточно серьезной. Как внешние, так и внутренние объективные и субъективные силы и противоречия раздирали Вооруженные силы. Сведение счетов за поддержку путча или наоборот. Демократы и ортодоксальные коммунисты. Псевдопатриотизм, шовинизм и национализм. Все это вместе, помноженное на социальную и моральную незащищенность, накапливало опасный потенциал недовольства и раздоров.
Конфликты возникали даже там, где их и при желании трудно было предположить. Например, среди уважаемых мною руководителей движения участников Афганской войны. Я, как мог, старался способствовать единству этого движения, его объединяющему, сдерживающему насилие потенциалу при условии держаться вне политики.
Глубокую обеспокоенность процессами, происходящими в церковной среде, грозящими расколом, высказывал мне при личной встрече его святейшество патриарх Алексий. Я сам попросил принять меня с тем, чтобы заверить его, что впредь КГБ не будет вмешиваться в дела церкви, ни в малейшей степени не будет использовать священнослужителей в интересах спецслужб. Копии с любым материалом из архивов КГБ, касающиеся церкви, мы готовы передать в ее распоряжение.
На всем лежало проклятие политики раскола. Даже на благотворительных организациях (Детский фонд), даже в среде спортсменов.
Тем не менее я по-прежнему считал, что реально существующая единая экономическая, социальная, психологическая среда и объективно неизбежные интеграционные процессы не позволят нам развалиться больше, чем до уровня разумной, свободно избранной децентрализации в Союзе Независимых Государств.
Однако я не был одинок, плохо представляя себе мощное неутолимое желание новой молодой волны политиков обрести полную свободу и независимость, свергнуть ненавистный Кремль, стать «единоначальными правителями» новых суверенных государств.
Между тем октябрь и ноябрь были для Горбачева, для центра месяцами возобновившейся активности ради восстановления договорного, так называемого ново-огаревского процесса.
2 октября члены Политсовета, собравшись у Горбачева, обсуждали главным образом эту новую политику российских лидеров. Конечно, главным идеологом этой политики был Геннадий Бурбулис. Накануне состоялась его встреча с депутатами, где были изложены его идеи. Россия должна заявить о независимости и стать правопреемником СССР, который исчезает с политической карты мира. Депутатами высказывалась критика в адрес Б.Н. Ельцина, что после путча он упустил шанс ликвидировать Союз, взять на себя все союзные структуры. Эти политики были убеждены, что Союзный договор не нужен.
На Политсовете обсуждались и другие вопросы. Юрий Лужков проинформировал, «где мы находимся с продовольствием…». Посетовали, что так и не движется нормальная предпринимательская деятельность в производственной сфере. Договорились, как запустить переговорный процесс с прибалтами. Отправили А. Собчака и академика Е. Велихова в Таджикистан.
Но главным оставался вопрос Союзного договора и соглашений между республиками. октября Горбачев разослал всем членам Политического консультативного совета проект Союзного договора, «доработанный с учетом замечаний Б.Н. Ельцина и с ним согласованный». Над этим текстом и работали.
Благодаря невероятному терпению, гибкости и способности убеждать, которые проявили Г. Явлинский и М. Горбачев, благодаря согласию Б. Ельцина и Н. Назарбаева, 18 октября республики подписали экономическое соглашение.
Казалось бы, разум восторжествовал. По крайней мере, вспомним, как больше месяца назад Д. Бейкер, находясь под впечатлением от встреч с нашими лидерами, говорил об этом соглашении как о вопросе решенном, как о том стержне, который всех объединит. Я был согласен с ним, но мою оговорку, что в нашей ситуации экономика и здравый смысл, как уже не раз случалось, могут быть принесены в жертву политическим целям, он, как мне показалось, не воспринял.
Тем не менее 18 октября я искренне радовался вместе со всеми… Работа по согласованию нового текста Союзного договора шла достаточно успешно. И некоторые лидеры республик, в частности Назарбаев, шли в вопросе о сохранении общих координационных и управленческих структур даже дальше самого Горбачева.
Как частный аргумент в пользу Союза я расценил и единодушное решение Госсовета о создании вместо КГБ Межреспубликанской службы безопасности, основанной на принципах не команд, а сотрудничества, координации. У меня начали отлаживаться контакты с республиками. Очень полезными они были с Россией. Проблемами межреспубликанских, межнациональных отношений, как мне представляется, разумно и взвешенно здесь занималась Галина Васильевна Старовойтова. Обмен информацией с ней еще раз продемонстрировал, что зачастую российские политики склонны руководствоваться не документами, не истинным положением дел, а эмоциями, почерпнутыми из средств массовой информации.
Очередная запущенная «нашими» телесекундная утка, например, по поводу агентуры, якобы переданной Бакатиным эстонцам, сразу вызывает вполне понятное возмущение в политических кругах, способствует усилению настроений побыстрее избавиться от этого «вредного» центра. Г.В. Старовойтова никогда таким политиком не была. Прежде чем «возмущаться», она считала необходимым выслушать вторую сторону, тем более когда порядочность первой вызывает сомнение.
1 ноября было очередное заседание Политсовета. Разговор о том, что Ельцин за Союз, что Назарбаев прислал свой вариант статьи, где более четко трактует обязанности и права центра. О том, что надо всемерно поддерживать Ельцина. Опять сетовали, что нет механизмов влияния на процессы. Кое-кто говорил о близкой диктатуре. Сетовали на отсутствие экономической программы у россиян и республик.
Тем не менее в ноябре все по-прежнему исходили из того, что у Союза или Содружества были шансы на выживание. Идея сохранения межреспубликанского единства в какой-то форме не вызывала открытых возражений у лидеров республик, продолжала пользоваться широкой общественной поддержкой.