— Почему? — повторил главнокомандующий. — Потому что там сражался ты! — Он выразительным жестом указал на ближайшего легионера и следом ткнул пальцем еще в нескольких: — И ты! И ты тоже! Вы все бились как герои!
Из груди легионеров разом вырвался ликующий возглас, и Цезарь с улыбкой прошел к шеренге, в которой стояли Ромул и Сабин. Приветственный крик звучал все громче, зрители били мечами в металлическую кромку щитов, над лагерем несся оглушительный грохот. Через миг поверх шума проступило одно-единственное слово, звук нарастал, и Ромул с трудом удерживался, чтобы не крикнуть самому.
— Це-зарь! Це-зарь! Це-зарь! — скандировали солдаты.
Ромул, преисполнившись гордостью, в очередной раз оценил гениальность Цезаря: ни слова о приказах, о многочасовом изматывающем страхе, о запрете отходить от сигнифера дальше четырех шагов, — нет, лишь вдохновляющие слова, чтобы каждый почувствовал в себе храбрость Геркулеса. Сам Ромул никогда прежде так не радовался счастью быть римским легионером. Распрямив плечи, он лишний раз окинул взглядом кольчугу и отполированный умбон щита, надеясь, что предстанет перед главнокомандующим в достойном виде.
Постепенно шум стих.
Цезарь подступил к крайнему легионеру в шеренге, который старательно вскинул руку в приветственном жесте.
— Кто он? — спросил Цезарь.
— Центурион Асиний Макрон, — отчеканил кто-то из старших командиров. — Первая центурия, первая когорта, Пятый легион. Многократно рисковал жизнью во вчерашнем бою, особенно при спасении отряда, отрезанного врагом от основного войска.
Цезарь качнул головой, и вперед вышел раб с бронзовым подносом, на котором теснились награды и кожаные кошели. Выбрав золотую фалеру, Цезарь прикрепил ее к груди Макрона и со словами поздравления вручил ему туго набитый кошель. Центурион просиял счастливой улыбкой, а Цезарь уже двинулся дальше.
С каждым из стоявших в шеренге процедура повторялась: объявлялось имя и звание, оглашалась причина награждения. Легионеры-зрители не переставая скандировали имя Цезаря, всеобщее ликование окончательно рассеивало всю память о вчерашних страхах. Когда Цезарь добрался до Сабина, Ромул с трудом удерживался, чтобы не отвести глаза, сердце билось как бешеное. Сабина, как и остальных, Цезарь похлопал по плечу, затем вручил ему серебряную фалеру и кошель — и наконец подошел к Ромулу.
Тот вытянулся в струнку.
— Легионер Ромул, первая центурия, вторая когорта, Двадцать восьмой легион, — объявил командир.
— В чем отличился? — спросил Цезарь.
— Нашел способ добраться до Петрея, — ответил Атилий. — С двумя товарищами, без доспехов, перебежал через поле и смешался с нумидийцами. Убить Петрея не вышло, но легионер Ромул нанес ему рану. Враг пришел в смятение и пустился бежать, хотя за минуту до того успешно атаковал наши когорты. Если бы не Ромул, наша контратака оказалась бы безуспешной.
Цезарь, очевидно уже слышавший эту историю, поднял брови.
— Ты за него ручаешься?
— Да!
— А ты сам служил в Десятом?
— Верно.
Цезарь кивнул.
— Мне доложили про твой вчерашний удар дротиком. Молодец.
Атилий улыбнулся.
— Благодарю тебя, Цезарь.
Главнокомандующий вновь повернулся к Ромулу.
— Достойное деяние. — Он вдруг сдвинул брови. — Мы встречались?
— Да, — покраснев, ответил Ромул. — Где?
— В Риме. На арене. Ты освободил меня от рабства и сделал римским гражданином.
— Ах да! — Глаза Цезаря блеснули, он улыбнулся. — Раб, убивший эфиопского быка!
— Так точно.
— Убивать умеешь не только зверей, как я погляжу.
— Участие во вчерашней вылазке — для меня честь. Жаль, что Петрея я так и не убил.
Цезарь рассмеялся.
— Не огорчайся, парень! Он сбежал, за ним и остальные. Такого исхода мы желали — и ты его добился. А счеты с врагом сведем позднее.
— Слушаюсь.
Взяв с подноса золотую фалеру, Цезарь прикрепил ее к кольчуге Ромула.
— Продолжай в том же духе — дослужишься до командира. Доблестных легионеров, как ты, Цезарь не забывает.
— Благодарю! — Просияв улыбкой от уха до уха, Ромул воинским жестом ударил кулаком в грудь.
Главнокомандующий, дружески ему кивнув, вернулся к свите.
— Вам, храбрые солдаты Цезаря! — крикнул трубач и, подняв букцину к губам, протрубил короткое приветствие.
По рядам разнеслись ликующие крики, в которые влился хриплый голос Ромула.
Цезарь, окруженный командирами, скрылся в шатре.
В следующие несколько недель из шатра он и не выходил, спокойно игнорируя суету врага вокруг римского лагеря в Руспине. Лагерь все больше укреплялся с каждым днем, мастера только и успевали вытачивать новые снаряды для пращей и новые дротики, на всех сторожевых башнях красовались катапульты, а стены день и ночь охраняла стража в полном составе. Цезарь, уверенный в неуязвимости лагеря, принимал донесения и отдавал приказы, не показываясь на глаза войску. Солдаты Помпея не нападали. Даже когда с войском Лабиена слилась новоприбывшая армия Метелла Сципиона, враги Цезаря отсиживались в бездействии.
Из Италии к Цезарю подоспели новые легионы и конница вместе с грузом припасов. Редкие стычки с республиканцами ни на что не влияли. Взять Узитту — город, служивший источником воды для Помпеевой армии, — Цезарю не удалось, зато армия Помпея понесла немалые потери при попытке выбить войска Цезаря с занятых рубежей. Со временем, решив, что от осады много не выиграешь, Цезарь повел свои десять легионов на местечко, называемое Аггар. По дороге на армию то и дело налетала нумидийская конница, как-то раз даже задержав ее так, что за четыре часа войско прошло не больше сотни шагов, однако солдаты стояли насмерть, зная, что, пока они жестко держат ряды, всадники бессильны нанести им серьезный урон, разве что ранят дротиками крайних легионеров.
Чуть погодя, к радости Ромула, в лагере объявили совместные учения для пехоты и конницы, и после этого в каждом легионе ежедневно отряжали по три сотни солдат поддерживать конницу на случай нападения. Отбивать атаки войска Помпея стало намного легче. Время от времени Сципион, отчаявшись, пытался навязать битву, и каждый раз Цезарь отказывался. И хотя Ромул знал, что главнокомандующий лишь ждет выигрышного случая, ему было жаль потерянного времени. Юноша уже и не помнил, сколько раз армии, выстроившиеся друг против друга в боевом порядке, через несколько часов расходились ни с чем.
Досаду Ромула разделяли и другие. В вечерних разговорах, когда солдаты собирались посплетничать, кто-нибудь обязательно вздыхал о том, что нынешняя кампания слишком уж затянулась: всем хотелось мира. Для ветеранов, перешедших Рубикон вместе с Цезарем, война длилась уже четвертый год, а Ромул — хоть и никому не рассказывал — не знал отдыха от сражений с тех самых пор, как уплыл из Италии почти десять лет назад. Разговоры о доме, семье и урожае пробуждали в нем тоску, в которой он раньше себе не признавался, и при всей неколебимой верности Цезарю он тоже начинал желать скорейшей победы в Африке. Тогда останется лишь Испания — и потом легионы распустят. Однако к мечте о мирной жизни неминуемо примешивалось сомнение. Ромул понятия не имел, что ему делать дальше. И потому смерть в бою порой воспринималась как простой и понятный исход.
Надежда на перемены возродилась среди легионеров лишь тогда, когда Цезарь оставил в покое Аггар и начал осаду прибрежного Тапса. Едва римляне успели укрепить лагерь, как в первый же вечер по горячим следам нагрянула армия Сципиона, который рассчитывал, что равнинная местность у Тапса облегчит ему битву. Обстановка на первый взгляд не благоприятствовала Цезарю: враг располагал более многочисленной пехотой, конницей и застрельщиками и, кроме того, привел больше сотни слонов, тогда как у Цезаря слонов не было вовсе. Однако армия Цезаря наполовину состояла из ветеранов, сражавшихся под его началом около десяти лет, а большинство войска Помпея составляли новобранцы. К тому же перебежчики доложили, что слоны пойманы лишь недавно и в боях еще не бывали.
Тапс был защищен широкой лагуной и вдающимся в сушу длинным морским заливом. Напасть на город можно было лишь в двух местах. С обычной своей проницательностью Цезарь еще накануне приказал соорудить по пути форт и оставил в нем лучших оптионов, готовых к атаке города. К армии Цезаря оставался лишь один путь: по узкой полоске суши шириной в полторы мили, тянущейся между морем и лагуной.
Им-то и воспользовался Сципион. На рассвете Ромул с друзьями узнал, что к Тапсу подходит многочисленное войско, выстроенное в три линии. Классический боевой порядок, излюбленный среди римских военачальников, на сей раз дополнялся нумидийскими всадниками и устрашающими слонами на обоих флангах. Правда, половина армии Помпея, включая основную часть нумидийцев, осталась прикрывать второй путь у форта, так что ветераны Цезаря почти сравнялись числом с противником. К понятному восторгу всей армии, Цезарь не стал уклоняться от битвы. Победа сама шла в руки.
Легионы, выстроенные в боевой порядок, двинулись навстречу врагу.
К разгару утра обе армии уже заполнили всю равнину, оставив между собой лишь четверть мили, и теперь оглядывали друг друга, пытаясь угадать ход сражения. Двадцать восьмой, в самой гуще которого стоял Ромул, располагался ровно по центру Цезарева войска вместе с двумя менее опытными легионами. Ветераны галльской кампании, включая Пятый легион и знаменитый Десятый, ограждали строй с флангов под прикрытием сотен пращников и лучников. С внешних сторон войско замыкала конница, которой сегодняшнее сражение никак не сулило громкой славы: бойцов с обеих сторон обступала вода, коннице было почти негде развернуться.
Оно и к лучшему, решил Ромул. Если основная битва грянет между легионерами и вражеской пехотой, нумидийской коннице не останется в ней места.
Ни численное превосходство армии Помпея, ни шесть десятков слонов с каждого фланга, ни многочисленная конница не очень-то заботили легионеров: республиканское войско состояло в основном из новичков, а против слонов римляне могли выставить пять когорт солдат, специально обученных поражать слонов пилумом. Как и пращники, копьеносцы прекрасно знали их уязвимые места. В легионах царило возбуждение, лица вокруг Ромула светились боевым азартом и уверенностью, невиданной при Руспине. Особенно не терпелось ветеранам. Их ряды колыхались, как камыш под ветром, и только удары и ругань командиров удерживали воинов в строю.