По существу, капитализм оказывался аутентичным выражением именно западной цивилизации, а борьба с капитализмом стала отрицанием самого Запада. Еще больше эта потенция увеличилась в ленинизме с его учением об империализме. Борьба против агрессивного капитализма, желающего подчинить себе другие страны, превращалась невольно в национальную борьбу. Как только Россия осталась в результате революции одна наедине с враждебным капиталистическим миром, социальная борьба не могла не вырасти в борьбу национальную, ибо социальный конфликт был немедленно локализирован. Россия противостояла западной цивилизации» [96].
По своему отношению к России как цивилизации черносотенцы и большевики были партиями, родственными по типу, но разными по идеалам и векторам желаемого развития. Но обе эти общности имели целью разрешение противоречия не классового, а цивилизационного типа (в этом случае разрешались бы и социальные противоречия, как они их видели).
Черносотенцы и большевики разными способами пытались преодолеть одну и ту же угрозу – втягивание России в зону периферийного западного капитализма с утратой ее цивилизационной идентичности (отсюда следовали и прямые социальные угрозы для главного сословия России – крестьянства)[26]. Если бы образованный слой России с середины ХIХ века не был так проникнут евроцентризмом (в версиях и либерализма, и марксизма), что позволило бы раньше созреть партиям «цивилизационной» (а не классовой) борьбы, то Россия избежала бы Гражданской войны (а может быть, и свержения монархии, о чем размышляли и консерватор Леонтьев, и «стихийный сталинист» Солоневич). Если бы большевики не были вынуждены принять жесткую марксистскую фразеологию, к ним примкнуло бы множество людей из «привилегированных» сословий, которые цивилизационно были близки к советскому проекту. От активного участия в советском строительстве на первом, самом трудном этапе не была бы отстранена большая часть купечества, буржуазии, духовенства и старой русской интеллигенции.
Природа большевиков видна и в том, что в ходе дальнейшего развития советского общества КПСС вообще перестала быть партией в строгом смысле слова, а стала чем-то вроде постоянно действующего собора, т. к. включала в себя представителей всех «сословий» и профессий, всех национальностей и всех местностей. Классовая оппозиция была из нее вычищена, даже с удивительной избыточной жестокостью. Эта партия отражала структуру общества и тип власти, сложившиеся в российской цивилизации в ХХ веке.
Л.Г. Ионин пишет: «Само существование КПСС как института – независимо от того, как человек относился к партии, сохранял ли он членство или выходил из нее, – играло важную роль в деле осознания индивидом собственной идентичности.
Если исходить из того, что марксистская идеология в СССР постепенно превратилась в культуру, можно утверждать, что КПСС в Советском Союзе к концу ее существования превратилась из политического в культурный институт. Представление о партии и ее роли в мире определяло, наряду со многими прочими вещами, даже структуру социализации индивида. Рост человека от ребенка до взрослого – это его приобщение к ценностям партии. Каждый проходил один и тот же путь: сначала октябренок (первая идентификация с партией), затем – пионер и комсомолец. Переход с одной на другую ступень социализации имел ритуальный характер, сопровождался проверками и испытаниями.
Далеко не все доходили до самого конца, то есть вступали в партию. Но когда это происходило, это было равносильно инициации: индивид превращался как бы в равноправного взрослого члена общества.
Поэтому существование партии как института было крайне важным с точки зрения сохранения единства и преемственности в биографическом развитии индивидов.
Она играла роль идентификационной доминанты. И это совершенно безотносительно ее политико-идеологического смысла, а только в силу ее культурной роли.
Поэтому когда завершился этап перестроечного, эволюционного развития и началось систематическое разрушение институтов советского общества, запрет КПСС, бывшей ядром советской институциональной системы, сыграл решающую роль в процессах деидентификации… Поэтому распад советской культуры и соответствующих институтов ставил страну в состояние культурного опустошения» [97].
Тот факт, что в СССР советская власть быстро возродила после 7 лет войн (включая гражданскую) приемлемое жизнеустройство, во многом обязан новым социальным и политическим формам. Очень быстро все население и территория были преобразованы в связные системы двумя сетевыми структурами, следующими общими доктринами и нормами, – партией и номенклатурой (изобретенной в 1923 г.). Тот факт, что эти структуры исчерпали к 1960-м годам свой потенциал и требовали обновления, – тема совсем другая, Ленин и даже Сталин за этот период не отвечают.
Для 1920-х годов была чрезвычайная необходимость в особой властной структуре, не зависящей от Советов. Так, например, была необходима церковь как особая властная инстанция в период раннего феодализма. Другая причина превращения партии в связующий «скелет» государственной системы состоит в том, что Советы – структуры соборного типа. В отличие от парламента с его голосованием, Советы не могли быть быстрыми органами управления. Они выделяли из себя управленческий исполком, а сами искали консенсус («правду») и выполняли легитимирующую роль. Для общества традиционного типа эта роль очень важна, но требовался и форум, на котором велась бы выработка решений через согласование интересов и поиск компромисса. Таким форумом, действующим «за кулисами» Советов, стала партия большевиков, подчиненная центру.
В последние два года деятельности Ленин занимался именно соединением структур федерации и Советов в «унитарное государство с этническим разнообразием». Все решения надо было пробить через острые дискуссии.
Например, был создан Верховный суд СССР. К его компетенции относилось: разрешение судебных споров между союзными республиками, рассмотрение дел по обвинению высших должностных лиц Союза в преступлениях по должности.
Было решено создать специальный орган надзора за соблюдением советских законов – прокуратуру. Вопрос о ее создании был поднят на IV Всероссийском съезде деятелей советской юстиции в январе 1922 г. Народный комиссариат юстиции (НКЮ) разработал проект закона об учреждении прокуратуры как централизованного органа, главная задача которого – общий надзор за законностью. Критики во ВЦИКе выступали против централизации и независимости прокуратуры от местных Советов, за двойное подчинение прокуроров – губисполкомам на местах и в центре – прокурору республики.
Критиков поддержали комиссия ВЦИК и комиссия ЦК РКП(б). Против них решительно выступил Ленин. Он считал вопрос о принципах создания прокуратуры настолько важным, что предложил вынести его на решение политбюро. Оно рекомендовало отвергнуть принцип двойного подчинения прокуратуры и установить подчинение местной прокурорской власти только центру. Прокуроры губерний и областей находились в непосредственном подчинении прокурора республики (им являлся нарком юстиции). В НКЮ был создан отдел прокуратуры, союзной прокуратуры не учреждалось. Только при Верховном суде СССР состояли прокурор Верховного суда СССР и его заместитель, назначаемые Президиумом ЦИК СССР.
Функция проектирования и изучения новых форм жизнеустройства присутствует во всех программах 1920-х годов: в ГОЭЛРО, внедрении метрической меры и программе стандартизации, в Госплане и доктрине единой общеобразовательной школы, в доктрине профилактической медицины и больших программ ликвидации массовых инфекционных болезней (средняя продолжительность жизни в Европейской России выросла к 1926 гооду на 12 лет), в срочном развитии авиации и др. Многие эти программы были организованы как экспедиции. Руководитель экспедиционных работ АН СССР Ферсман говорил в своем докладе: «На нас, работниках науки, лежит великая обязанность творить эти формы так, как мы творим и самую науку».
Дух новаторства был общим, культура России была на взлете. Но надо признать, что именно Ленин выработал и продвинул как стратегическую доктрину проектирование и создание новых социальных форм. И главное, что декларации Ленина были подкреплены делом, причем начатым со страстью. Власть в этой части своего дела стала выполнять чаяния всех общностей, принявших советский проект, – от крестьянства и научной интеллигенции до значительной части бывших дворянства, буржуазии и офицерства.
21. Методология
Ленин нашел такой язык и такую логику, что большие массы людей представляли себе образ реальности, ее противоречий и движений главных процессов. Это очень редкое умение. Не вступая в конфликт с марксизмом, он преобразовал его в учение, дающее ключ к пониманию процессов в незападных обществах. Таким образом, он не просто понял чаяния крестьянства и молодого незападного рабочего класса, но и дал им язык, облек в сильную теорию.
Важнейшее качество Ленина – умение достоверно и беспристрастно увидеть «политическую карту» – расстановку и цели и действия всех главных сил. Он умел взглянуть в глаза реальности и объяснить ее «своим», не пытаясь никого обмануть, – это тоже редкое для политиков умение. Ленин имел способность убеждать людей без манипуляции их сознанием и чувствами. Ленин выработал особый тип текстов – ясных, с разумной мерой и опорой на здравый смысл. Сравните с текстами кадетов (Милюкова, Струве, Бердяева) или блестящего оратора Троцкого. Видно, что этих выдающихся писателей переполняют чувства, что они в плену своих «идолов». Читать их многим приятно, но пользы для дела мало.
Тексты Ленина задавали нормы рационального рассуждения. Из них тщательно изгонялись все идолы и фантомы, они отвечают канонам научного (а не гуманитарного) текста. Современный философ науки П. Фейерабенд считал книгу «Детская болезнь левизны в коммунизме» классическим текстом, отвечающим нормам рациональности модерна, и предлагал использовать ее как учебный материал по методологии науки. А посмотрите на тексты современных политиков, начиная с Горбачева, в них кишат все «идолы Бэкона» – идолы