Яркое июньское солнце стоит в зените и безжалостно жарит все живое. Море играет миллионами бликов, так, что больно глазам. Только легкий морской ветерок, пахнущий солью и водорослями, спасает от невыносимой духоты. В каютах парохода находиться просто невозможно, и обливающиеся потом важные господа и нарядно одетые дамы столпились под легким белым полотняным навесом. Все их взгляды направлены на проплывающий справа от нас берег Крита. Там, в покрытых воронками, обугленных развалинах турецкого военного порта до сих пор что-то еще чадно дымит. В мою подзорную трубу видно, как среди развалин береговых укреплений бродят фигурки в темно-зеленой форме, и разодетые как павлины греческие солдаты.
Для турок, кажется, все уже кончено. В гавани из под воды торчит несколько мачт, очевидно принадлежащих нескольким небольшим парусникам. Остатки турецкого флота затоплены прямо у причалов. Все остальное пространство бухты заполнено фелюгами и каиками под греческими флагами. Чуть дальше в море в дрейфе лежат два окрашенных в темно-серый цвет корабля под флагами Российской империи. Очевидно, что мы стали зрителями финальной сцены драмы: "Смерть больного человека на Босфоре". Главный герой умер, а его победители, по законам классической драмы, произносят прощальные речи, и славят друг друга.
Когда русские корабли так быстро и безжалостно уничтожили британскую эскадру, мы были еще в Марселе. Наш пароход должен был отойти на следующий день. Телеграф, это великое изобретение XIX века, тут же разнес новость о сражении при Саламине по всей Европе. Не испытывая большой любви к русским, я все же с горячим одобрением встретил эту новость. Русский медведь наконец-то поставил британского льва на то место, которое он заслуживает. Я думаю, что королева Виктория сейчас вне себя от злобы. Но она ничего не может сделать - от ее Средиземноморского флота осталось всего несколько броненосных корветов и посыльных судов. Жалкое и поучительное зрелище. Похоже, что в восточном Средиземноморье теперь господствует русский флот.
Один из русских кораблей внезапно срывается с места, и направляется в сторону "Звезды Марселя". На его мачтах не видно поднятых парусов, да и сами мачты не несут привычных нам рей и стеньг. Из трубы русского корабля не валит дым, а лишь видно что-то, напоминающее легкий туман. Какая же сила так легко и свободно несет по воде этот стальной клин, несомненно, вооруженный мощным оружием?!
Поднятый кораблем флажный сигнал предписал нашему пароходу лечь в дрейф, и приготовиться к приему досмотровой партии. Среди важных господ под навесом возникла легкая паника. Многие из них до сих пор представляют русских, как ужасных бородатых казаков с балалайками с дикими медведями на поводке. Господа бледнеют, а дамы тихонько повизгивают, и готовятся упасть в обморок. Наверное, они представляют, как грязные бородатые русские солдаты в красных рубашках и с кнутами начнут их домогаться прямо на палубе парохода.
Доносящиеся с нижней палубы выкрики, в деталях описывают то, что ждет отдельных дам и некоторых господ. Это простонародье так развлекается. Какой ужас, что французы от рождения делятся на две неравные части... На меньшую, у которой есть все, что они пожелают, и на большую, у которой есть лишь право умереть с голоду. Мою милую Францию заполонили жадные Шейлоки, которым наплевать на французов, а важны только прибыли.
Вон, как засуетился агент банкирского дома Ротшильдов. У него какие-то темные делишки в Афинах, а это значит, что кто-то вскоре будет выброшен из дома под открытое небо, чьи-то дети будут голодать, а может и умрут с голоду. За такими важными господами всегда ходит большое зло.
Сейчас месье Моран взволнован и расстроен. Задержав наш корабль, русские могут поломать все его планы. Кроме того, ходят смутные слухи о крайне неодобрительном отношении руководства Югоросии к Ротшильдам в частности, и еврейским банкирам вообще. А корабль, приближающийся сейчас к нам, явно принадлежит этой юной, но уже сильной и опасной империи. Это именно империя, хотя ее военный вождь и не провозгласил себя императором. Пока не провозгласил... В газетах писали, что через месяц по православному обряду будет заново освящен древний собор Святой Софии, и вот тогда...
Наш капитан послушно вывалил кранцы, и военный корабль под андреевским флагом становится с нами борт о борт. А почему бы и нет, погода позволяет, и русский рулевой мастерски притирается к борту "Звезды Марселя". Вот уже швартовые концы накинуты на кнехты, и между кораблями переброшен трап. Добро пожаловать.
На лице капитана Сонье такое выражение, будто он сию минуту встречает самых дорогих в своей жизни гостей. Но офицер и трое солдат, которые перешли к нам на борт, явно не были обмануты этим показным радушием. Офицер, был одет почти так же просто, как и солдаты. В отличие от нашей армии, разница в форме между ним и нижними чинами была минимальной. Офицер на довольно приличном английском языке объявил пассажирам и команде, что ничего страшного им не грозит. Корабль зашел в зону боевых действий, и поэтому всего лишь будет произведена проверка судовых и личных документов, с целью выявления подданных враждебных государств, и грузов, являющихся вражеской собственностью, а так же военной контрабандой. Всего-то, волноваться не о чем. Предъявляем паспорта, и те, у кого совесть чиста, улыбаются.
Странно, почему он с нами заговорил на английском? Обычно русские дворяне, а офицеры там все дворяне, владеют французским языком так же свободно, как и родным русским... Правда, с тех пор, как четверть века назад наш Император соблазнился Крымской авантюрой англичан, французский язык в России стал не совсем в моде. А этот офицер как раз из молодых... И, кстати, что на них за форма? Не припомню, чтобы такая была в русской армии.
Так получилось, что я оказался одним из первых в очереди на проверку документов.
- Месье Жюль Верн? - спросил меня офицер, внимательно изучая мой паспорт, - С какой целью следуете в Афины? - Желаете написать роман о разгроме британского флота?
Сказать по-честному, я немного оторопел, - Э-э-э, а с чего вы взяли... что я э-э-э-э, писатель?
- Ну как же, месье, - усмехнулся лейтенант, возвращая мне паспорт, - я даже знаю, что вы великий писатель. Кто у нас не знает Жюля Верна, и по фамилии, и в лицо. Кстати, ваши документы в порядке, и вы можете быть свободны.
Я решился, - Э, месье лейтенант, одну минуточку. Вы ведь из Югороссии? - сказал я и подумал, - Ну, почему я не дипломат, это у них должно быть все гладко.
- Да, - коротко ответил русский.
Во рту у меня от волнения пересохло, - У меня, месье лейтенант, собственно, поручение, от нашего президента Мак Магона к вашему правителю адмиралу Ларионоффу.
Лейтенант улыбнулся, - Тогда, месье, вам лучше отправиться с нами, мы тут уже закончили свои дела, а дальше греки справятся и без нас. Будем в Константинополе дня через три... Соберите свои вещи, и переходите к нам на борт, каюту мы вам найдем. Может, и про нас вы что-нибудь напишите...
Разговаривали мы с ним по-английски. Но в конце нашего разговора лейтенант окликнул часового у трапа, и сказал ему несколько слов на русском языке, которые остались для меня непонятными.
Оказалось, что это было распоряжение оказать мне помощь в переноске вещей и выделить для меня каюту. Двое коренастых русских солдат, крепких как медведи, помогли мне перетащить мои чемоданы на русский военный корабль, именуемый "Сметливый". Чтобы вы знали, с русского языка это переводится, как: "Тот, кто быстро и правильно думает"...
Да, кстати, о наших дамах со "Звезды Марселя". Когда мы отчаливали от парохода, они мне показались немного разочарованными от того, что к ним никто... ну, вы понимаете. По сравнению с большинством наших изнеженных французов, русские солдаты выглядят идеалом мужчины и воина. И еще, никогда мне не приходилось столько писать, просто удивительно, как я оказался популярен у этих людей. Мне пришлось дать автограф всем, от месье Гостева, капитана 2-го ранга и командира этого загадочного корабля, до самого последнего матроса и солдата... Самое странное заключалось в том, что многие из моих почитателей предлагали мне оставить автограф на моих книгах на русском языке, изданных в России... Неужели там я так популярен?! - Удивительная страна...
Я брел по улице, и настроение у меня было прескверное. Врач, который утром приходил к Мэри, тщательно прослушал ее дыхание, долго заглядывал в ее глаза, после чего сказал, что у моей любимой жены открылась чахотка. Его слова ударили меня, словно веслом по голове. Это был смертный приговор.
Я знал, что чахотка практически неизлечима. Вон, даже особы королевских кровей умирают от этой проклятой болезни. А я ведь никакой ни король, а простой рыбак. Неужели я скоро расстанусь со своей милой Мэри?! А как быть с нашими любимыми дочурками, Джудит и Кэтти?! Я был в отчаянии.
Может, именно поэтому я и не сразу услышал, как кто-то меня окликнул по имени. Лишь после того, как меня окликнули еще раз, я поднял голову, и увидел своего старого знакомого.
Это был мистер Шульц, коммерсант из Глазго. Несколько раз я оказывал ему услуги, за что он всегда щедро платил. Мистер Шульц был типичным немцем, среднего роста, с округлым пивным брюшком, веселый, всегда улыбающийся. Впрочем, увидев мою мрачную физиономию, улыбка мгновенно сошла с его лица.
- Что у тебя стряслось, дружище, - спросил он меня участливо.
- Эх, мистер Шульц, - ответил я ему, - дела у меня совсем плохи. У моей Мэри врачи нашли чахотку. И помочь ей выздороветь может лишь один Господь. - Я перекрестился.
- И что, совсем ничего нельзя сделать? - участливо спросил меня Шульц.