***
— Вер, как Маша?
— Не знаю. Оксана, вот растишь детей, растишь, а потом наступает момент, и они уходят. И как отрезало, ничего про них не знаешь. Вот и про Машу не знаю ничего. Отношения у нас с её мужем не сложились, у Володи — так вообще, да и у меня тоже. Поймала Павла на вранье, и всё, полное разочарование. Даже Рита, как с Марией дружна была — не разлей вода, а тут всё врозь. Звоню, справляюсь о состоянии здоровья. На сохранении она уже дважды лежала. С чего, спрашивается? Нет у неё никакой соматики. Здорова она. А тут ещё, представляешь, Ритусю с днём рождения они вдвоём поздравить пришли, сидим за столом, а Павел давай Володю о связях расспрашивать. Говорит, что по его сведениям в госпитале МВД вакансия есть в хирургии. Не может ли Володя составить ему протекцию. Типа там зарплата выше и нагрузка меньше. И просит он вовсе не для себя, а для благополучия Маши и ребёнка. А Вова мой ему отвечает, что обратится с этой просьбой к полковнику Луговских. Или к проректору меда, который родной дядя его сотрудницы, Татьяны. Ксюш, я думала, что у Павла глаза из орбит выскочат. За тазиком побежала, чтобы они на пол не упали. А он так вежливо начал расспрашивать, родила ли Таня, кого, и как сына назвала. Представляешь?
— А Машка что?
— Машка в слёзы. Затем на кухне, когда посуду мыли, я её спросила, живётся ей в замужестве как. А она плечами пожала и ответила: «Непривычно». Вот так, Оксана, вот так.
— А у нас Данька приезжает. Хорошо вроде. Володя мой ждёт его. Любит, сын же. А мне боязно. Да и Олежек тоже на распутье. С одной стороны они болтают по скайпу и темы у них общие, и ждёт он разговоров этих. И страшно — папу потерять.
— Вову вы не потеряете.
— Не знаю, Верочка. Как оно сложится, трудно сказать. Приедет, кормить чем? Я же должна приготовить, чтобы понравилось. Да и меня он как воспримет, я мачеха ему. А мальчик взрослый. Я свою мачеху с первой минуты терпеть не могла. Вот как отец её привёл в дом, как взглядами мы с ней встретились, так и поняла, что у меня отца нет больше. Страшно. Вова так ждёт его! И я жду, только ожидания у нас разные.
— Думаешь, Вова твои страхи не понимает?
— Я ими с ним не делюсь. Верочка, дорогая, он сына родного столько лет не видел. Он выжил ради него, он столько перенёс в жизни. И единственным маяком всегда был Даня. Понимаешь?
— Мне кажется, что образуется всё у тебя. Слушай, помнишь, ты говорила, что ещё дочку хочешь?
— Помню, и сейчас хочу. Но! Но я же работаю. А уйти на три года, кто потом обратно на работу возьмёт? Сидеть на шее у Вовы никак нельзя. Мы только диету расширили, он нездоров и здоровым уже никогда не будет. Так что мои желания не совпадают с моими возможностями. Да и бабуля моя не молодеет. Что-то долго они там заседают, не находишь, Верочка?
— Волнуешься?
— Ой, как волнуюсь. Так хочу, чтобы всё на уровне прошло. Вове чтоб в радость.
— Любишь ты его. Невооружённым глазом видно.
— Люблю. И с каждым днём, с каждым годом всё сильнее. Я и представить себе не могла, что такая любовь бывает. О ней ведь в книжках не пишут. Книжки все раньше заканчиваются. И никто не знает, как оно, это долго и счастливо. А я знаю.
— И я знаю! Везучие мы с тобой!
— Да, жёны самых лучших Вов на свете.
Они обнялись. К банкету всё было готово. Столы накрыты, приборы расставлены. Оставалось только ждать. Совсем-совсем немного.
Защита прошла на «ура», банкет тоже. Володю поздравляли и поздравляли. Столько добрых слов, столько искренних пожеланий. А ещё он при всех присутствующих в ответном слове сказал, что, не имея такого тыла как его семья, всё это было бы просто невозможно. А дальше маститые ученые, руководители подразделений благодарили Оксану. Она засмущалась совсем, покраснела, расплакалась. Правда, от счастья, но всё же.
— Ну вот, Ксю, — сказал ей Володя по дороге домой, — ещё один этап нашей жизни остался позади. И ты была со мной. Как ты меня терпишь? Я же тяжёлый человек?
— Ты худой, Вова, мне тебя ещё кормить и кормить до нормального веса.
***
Оксана рассчитывала на продолжение банкета в постели, но Володя взял смартфон и вышел на кухню.
Набрал номер Лены.
— Да, теперь могу говорить. Что у вас там случилось?
Он выслушал многое. И о том, как он мешает ей жить, даже находясь далеко за океаном, о том, что она его никогда не любила и их брак был ошибкой, о том, что ненавидит его за то, что он настраивает сына против матери и человека, который его вырастил. О том, что она против поездки сына в Россию. Что Володя должен, нет, просто обязан, запретить ему приезжать под любым предлогом. Что Дэн, — да, она называла Даню теперь Дэн —должен продолжить образование, что у него хороший балл, а поездка всё рушит. Что Володя жуткий эгоист. Его, кроме его собственного благополучия, не волнует ничто и никто. Он даже женился на ней в своё время, не спросив её согласия. Что он ничтожество, недостойное сына, и много-много ещё чего.
Володя её не перебивал. Только никак не мог понять, откуда у человека столько злости и ненависти. Ему казалось, что он делал в своё время для семьи всё. Пахал как вол, старался заработать. Сына любил до безумия.
А потом понял, что дело вовсе не в нём, дело в самой Лене. Она пытается, и ей это всегда удаётся, переложить груз ответственности, причину собственных неудач на чужие плечи. Виноваты все, кроме неё. И только она одна белая и пушистая, несчастная и обиженная, непонятая и непризнанная.
Часть 20
Время идёт быстро.
И этот долгожданный день наступил. Сегодня Володя не работал, взял отгул. Проснулся рано, вернее, не спал совсем. Болело сердце. Но всё объяснимо, а потому не так страшно.
— Вов, не спишь? — жена, как всегда, тонко чувствовала его состояние.
— Не спится, Ксю.
— Не волнуйся, уже совсем скоро обнимешь Даньку.
— Вот и не сплю в ожидании.
— Лена опять звонила?
— Да каждый день. И всё одно и потому. Она из-за меня теряет сына. Почему теряет, погостить человек едет. С Ричардом говорил. Он считает, что парень взрослый и имеет право на самоопределение. Только в университет ни в какой документы не подавал, это плохо. А так всё в порядке. Ты мне скажи, что с Олежкой? Вчера пробовал с ним говорить, в глазах слёзы и молчит как партизан. Сашка тоже. Ревность это? Как думаешь?
— Олег боится, что ты его разлюбишь. Да, всё время боится, как узнал, что ты не его отец. А тут сын твой приезжает. Явно любимый.
— Нет, ну вы даёте! Ксю, как я могу разлюбить сына?
— Ты про которого?
— Да про всех. Они отличаются? Чем?
— Вова, ну у Олега всё время комплексы, из-за внешности, из-за того, что не родной.
— Вот как можно глупость эту из головы вытравить? Пойду к нему.
— А я?
— Ты тоже боишься?
— Боюсь, вдруг я ему не понравлюсь.
— Сумасшедший дом. Ей-богу! И как я с вами живу? Вы же в моё отсутствие разнокалиберных тараканов выращиваете. Дурашки вы мои.
Он поднялся с кровати и направился в комнату сына. Сашка мирно спал, скинув на пол махровую простынь, которой укрывался. Олежка же наоборот укутался и всхлипывал в подушку. Володя сел на край кровати и погладил его по спине.
— Сынок, что случилось?
— Ничего, пап.
— Без ничего слёз не бывает. Рассказывай.
Мальчик сел на кровати. Растёр по щекам ладошками слёзы и смотрел прямо в глаза отцу, пытаясь прочитать там ответы на все свои невысказанные вопросы.
— Что же ты расстраиваешься, а, родной ты мой дурилка?
— Папа, ты меня не разлюбишь?
— Сына нельзя разлюбить. Так что это не грозит ни тебе, ни Сашке.
— Точно?
— Ты ещё спрашиваешь? Вот смотри, Даня уехал совсем маленьким, и его не было почти восемь лет, но я же его не разлюбил.
— Нет, но ты его совсем не знаешь. Не знаешь его привычек, даже пристрастий в еде и то не знаешь. Мама бабуле говорила, что волнуется, вдруг её еда ему не понравится. И я могу не понравиться. Ты же понимаешь, что по скайпу одно, а в жизни другое. Приедет, скажет, — мой папа, а ты чужой, белобрысый.
— Вот так и скажет?
— Да! Все так говорят. Спрашивают — и в кого я такой непохожий. Папа, знаешь, как это грустно?
— Олежа, а у меня, когда я маленький был, спрашивали, где мой отец. А я рассказывал, что он геройски в войну погиб. Врал всё. Меня потом моя мама отругала. Сказала, что гордиться надо не выдумками, а тем, что имеешь на самом деле. Мой отец был хорошим человеком, но не героем, и не воевал никогда.
— Ты его не помнишь?
— Нет, он умер, когда я был совсем маленький. У меня от него только фамилия и отчество остались. Но им можно было гордиться, хотя бы потому, что моя мама любила только его всю жизнь. Значит, он того стоил.
— Я тоже горжусь тобой, вот был бы я хоть капелюшечку на тебя похож. Как Сашка хотя бы.
— Мне нравится, что у меня такой особенный сын, как ты. Ты красивый, Олежек, и душой, и внешне.
— Значит, не разлюбишь?
— Никогда!
— Ты возьмёшь меня Даньку встречать?
— А как же. Конечно, все вместе поедем. Только прилетит Данька и спросит: «Почему у Олежки глаза красные и нос картошкой?»
— А я отвечу: «Потому что я альбинос». Нет, пап, не отвечу так, волнуюсь я просто!
***
В аэропорт прибыли за час до прилёта самолёта. Мальчишки тихие такие вдруг оказались, только перешёптывались всё время. Настасья же бегала по залу и норовила забраться под сиденья, Оксана за ней следом — вытаскивала её откуда только можно и нельзя.
Когда в дверях появился Данил, Володе показалось, что ноги сами собой приросли к полу. Он только позавчера видел сына в скайпе, но живьём — совсем другое дело.
Володя растерялся. Столько мечтал об этой минуте, и вот, ни звука. Даже шевельнуться не мог. Данька подошёл к нему сам, скинул на пол две сумки и рюкзак.
— Ну, здравствуй, папа.
Сколько они простояли в обнимку, сказать трудно. Настасью унесло куда-то в очередной раз, а вслед за ней и Оксану. А Олежка с Сашкой рыдали за спиной отца.