— Папа, я тут с Танечкой поздороваться зашёл, да языками зацепились.
— Послушай, сын. Сын ты мне дома, а здесь сотрудник. Ясно? Обращаться ко мне или к Тане ты можешь только по имени-отчеству. Мы эксперты, ты санитар. Вся медицина построена на субординации. Я доходчиво объясняю?
— Доходчивей не бывает.
— Ты мне тут не кисни и не обижайся, дома об остальном поговорим. Да, и ещё, буква «и» пишется не палкой с точкой. С письменным русским у тебя проблемы. Как собираешься конспекты писать?
— Оксана мне диктофон купила. Я записываю, потом слушаю кусками и конспектирую.
— Даня, не обижайся.
— Я привыкну. Дома поговорим. Всё в порядке, Владимир Александрович.
***
Встретились они за ужином. Там, естественно, не поговорили, внимания папы требовали все. Да и после ужина Володя занимался уроками с Олежкой, а Оксана — с Сашей. Даня взял Настасью и отправился с ней гулять. Вернулся с почти засыпающей сестрёнкой на руках. Оксана её искупала и положила спать.
Примерно к одиннадцати младшие спали, бабушка смотрела сериал в своей комнате. Оксана возилась на кухне, готовя еду на завтра.
Вот тут в комнату Данила вошёл отец.
— Поговорим?
— Поговорим.
— Обиделся на меня?
— Немного. Просто не ожидал. Нормально всё, пап. Не волнуйся.
— Это стандартные рабочие требования. Я просил Петра тебя обучать. Где что не поймёшь, подскажу. Санитар выполняет требования эксперта, без самодеятельности. За каждым действием, словом, нечаянно оброненной фразой стоят человеческие жизни. Понимаешь?
— Да. Я обучаемый.
— Вот и хорошо. Теперь по поводу Татьяны.
— Папа, я не думаю, что это вопрос, который мы должны с тобой обсуждать. Мы с ней встречаемся.
— Я понял. И хочу поговорить с тобой именно об ответственности.
— Это лишнее. Она же тебе симпатична?
— Нет, не лишнее. Отца не перебивай.
— Папа, я вышел из возраста, когда нуждался в воспитании.
— Ты приехал ко мне именно потому, что моего воспитания тебе не хватало. Так что, терпи. Увы, я не мог воздействовать на тебя вовремя. Но мою жизненную позицию и мои принципы ты знать должен.
— Согласен, только не дави. Ты слишком авторитарен.
— Я глава семьи.
— Знаю, я не привык, — Данил улыбнулся, и в его глазах пробежали искорки, — но я привыкну. Мы же можем разговаривать и отстаивать своё мнение?
— Конечно. Выслушай меня по поводу Тани. Можешь со мной согласиться, можешь — нет. Но выслушай.
— Папа, это не увлечение, она мне не просто нравится. Это большее, понимаешь? И кстати, я не девственник. Не с Таней, нет, раньше, но у меня были отношения, и мне есть с чем сравнивать.
— Хорошо. Я не против чувств и не против Тани. Я о другом. Она старше тебя, причём значительно старше. Она в том возрасте, когда нужно определяться, искать, с кем пройти жизнь и с кем не страшно встретить старость. Что можешь ей дать ты? Ничего, кроме обещаний. Ей семья нужна. Ванечка должен отцом кого-то называть. Ты способен быть отцом?
— Ты хочешь сказать, что я ем её время? Её молодость?
— Да, ты ешь её жизнь, говоря твоим языком. Что ты ей можешь предложить? Семью? Ты способен её обеспечить? Или ты сядешь ей на шею?
— Через шесть лет…
— Через шесть лет ей будет тридцать.
— Ты хочешь, чтобы я уехал?
— Нет.
— Папа, почему ты всё меряешь деньгами и возрастом?
— Потому что я зарабатываю деньги и знаю, что сколько стоит. И потому, что у меня позади жизни гораздо больше, чем впереди.
— Я не понимаю, я многого не понимаю. И иногда начинаю жалеть, что вернулся сюда. Там я мог жить самостоятельно и не зависеть от твоих денег.
— Ты хотел быть с отцом, то есть со мной, или я не прав? Но у тебя всё ещё есть выбор.
Володя прошёл в свою комнату. На душе было невероятно паршиво.
Часть 24
С утра пораньше Даня отправился на кухню кофе выпить. Где и столкнулся с Марией Юрьевной. Бабулька ему определённо нравилась, хотя его собственную, любимую бабушку напоминала слабо, разве что морщинками у глаз.
— Доброе утро! — поздоровался он с ней.
— Доброе, кому как доброе. Я тебе что сказать хочу… Понимаю, что права не имею, что лезу куда не просят. А сказать хочу.
— Говорите.
— Тебе очень повезло с отцом, парень. Такими отцами не разбрасываются. Вову беречь надо. Понимаешь? Хотя откуда тебе понимать. Ладно, извини. Пойду я к себе.
Даня остался в недоумении. Достал турку, принялся готовить бутерброды, в надежде, что отец тоже вот-вот придёт завтракать. На кухне появилась одна Оксана.
— Доброе утро, Данечка. Прости, я заспалась что-то, сейчас всё сделаю.
— Да я уже сам. Ты не беспокойся. Хочешь, тебе кофе сварю?
— Спасибо! Ты смотри на занятия не опоздай, я тебе сейчас на такси денег дам, папа сегодня не везёт нас. Он позже будет, я Семёнычу уже позвонила.
— На вызове он?
— Нет, он уснул. Ночью приступ был. — Олежка стоял в дверном проёме и, насупившись, смотрел на Данила.
— Приступ?
— Голова болела, — строго глянув на сына, объяснила Оксана. — У него такое бывает, если не успеет купировать боль в самом начале, то потом всё сложнее. Посттравматическая энцефалопатия. Ничего, поспит и отойдёт. Олежа, Сашеньку буди, и давайте завтракать. Мне сегодня надо пораньше выйти.
Даня сам не понял почему, но вдруг почувствовал себя совершенно чужим. Выпил кофе, съел бутерброд. Олежка тоже пил чай, сидя напротив, но не проронил больше ни слова.
Оксана после завтрака убрала посуду, выдала всем, включая Данила, чистые выглаженные рубашки, а Дане ещё и халат в пакете.
Вышли из дома они все вчетвером, мальчишки направились в школу, а Даня с Оксаной поймали частника. Ехать им было в одном направлении. Институт всего в паре кварталов от бюро.
Оксана этим утром разговаривать была совсем не настроена.
На лекциях Даня практически был и отсутствовал. Включил диктофон и погрузился в свои мысли. Реальность, в которой он оказался, совершенно не соответствовала его ожиданиям.
Он не смог стать самостоятельным и взрослым, каким хотел быть в свои восемнадцать лет. Наоборот, он стал излишне зависимым. А самое главное — ничего с этой зависимостью поделать не мог. Что безумно раздражало.
Раздражало совместное проживание с семьёй отца. Они все были нормальными и даже милыми, и любил он своих сводных братьев и сестру, и жена отца ему тоже нравилась. Ещё там, в Америке любил, но там он их не ревновал, а тут ревновал. Ему не хватало отца, о котором он столько мечтал. Столько, что почти придумал его. Только в реальности он не совпал с придуманным. И опять-таки, оказался не хуже, просто другим.
Безумно бесила материальная зависимость. Своим приездом он вогнал отца в жуткие расходы. И хотя ему никто слова по этому поводу не сказал, переживал Даня неимоверно. Но опять-таки ничего поделать не мог.
Мать тоже зудела, каждый раз, когда он с ней разговаривал по скайпу. Уговаривала вернуться, не маяться дурью. Плакала, что приложила столько усилий, чтобы вырвать сына из этого кошмара российской жизни. Что делала всё только ради его блага, а он, неблагодарный, так с ней поступил.
Даже влюбиться у него по-человечески не получилось. Его всеми силами отталкивала сама Татьяна, хотя он видел и чувствовал, насколько симпатичен ей. И ещё эта лекция об ответственности от отца.
Короче, попал так попал. И единственным правильным решением вчера казалось уехать, снять квартиру, найти работу в госпитале и накопить денег на учёбу там, в Америке. Жить самостоятельно, независимо, разговаривать с мамой и папой по скайпу и обрести душевный комфорт.
Он уснул вчера с этим правильным решением. Только утро внесло свои коррективы.
Первым делом он осознал, что отказываться от Татьяны не хочет. Она нужна ему. И второе — приступ отца, в котором, похоже, не только он сам винил себя, но и Олежка, и Мария Юрьевна, и Оксана, пусть она вида и не показывала.
Короче, куда ни глянь, везде сложности.
Он перешёл из одной аудитории в другую, и снова включил диктофон, погрузившись в решение своих непростых жизненных проблем.
Прежде чем принять непростое решение «Быть или не быть», постановил переговорить с Татьяной, и с отцом ещё раз.
На деле же вышло всё не так, как планировалось.
Как только Данил пришёл на работу, Пётр сразу забрал его в секционный зал. Третий санитар заболел, а два вскрытия шли параллельно. За одним секционным столом — Татьяна с Петром, а за другим — отец с ним.
— Даня, результат нужен срочно, так что давай работать. Описательную часть я сделал сам, вскрывать станешь ты, я рядом.
— Владимир Александрович! — Даня хотел возразить, объяснить, что работает без году неделю и совсем мало чему научился.
— Я помню, как меня зовут, — невозмутимо ответил Володя, — Итак, существует несколько методов исследования органов…
— По Абрикосову и по Шору.
— Правильно, какой предпочтительней?
— Шора, то есть метод полной эвисцерации, удобнее тем, что позволяет до конца исследования сохранить анатомо-топографические связи органов. При вскрытии по методу Шора органокомплекс, извлечённый из трупа, помещается на препаровальный столик дорсальной стороной кверху. После исследования органов, расположенных на этой стороне, изучаются органы, находящиеся на вентральной стороне комплекса.
— Дорсальная сторона — это…
— Та, что со стороны спины, вентральная — с противоположной, то есть со стороны живота.
— Молодец. Делай кожный разрез.
Следующие два с половиной часа пролетели для Данила как одна минута. Это было нечто неповторимое и невообразимое. У него до этого момента в голове просто не укладывалось, что вскрытие мёртвого тела может быть красивым. Профессиональным — да, познавательным — да. Исследовательским — тоже да. Но это было именно красивым.
Он понял, что такое анатомический театр. Слова, ранее просто произносимые, обрели звучание, музыку. Он увлёкся процессом, стал его частью. Он понимал, что, зачем и почему. Действия приобрели особый, невероятный смысл.