— Таня у нас случилась. Теперь ты нас бросишь, уйдёшь к ней.
— Погоди, ты ревнуешь?
— Да, конечно, ревную! Вова, как мне не ревновать?
— Я же повода не давал. Или давал?
— А Таня?
— Ксю, ты за кого меня принимаешь? Вот насмешила-то. Надеюсь, к трупам у тебя ревность не возникала? Господи, Ксюша, ты ещё и плачешь?
Он подошёл и обнял её, прижал к себе. Кофе сбежал на плиту, а она рыдала ему в рубашку. Володя гладил её волосы, целовал в макушку.
— Ксю, ну перестань. Дурочка ты моя маленькая. Ну что ты, глупенькая. Куда я от вас, мы ж с тобой навсегда. Ксюш, ты устала, я понимаю. Ты о матери своей переживаешь. Я понимаю всё. Но что есть, того не вернёшь. Я не знаю, имеет ли тот погибший человек отношение к твоему отчиму, или это совпадение, но у него рыльце в пушку по-любому. Чем дальше они от нас, тем лучше. Хоть пусть совсем в своём Лондоне остаются. Ксю, не плачь.
— А ты нас не бросишь?
— Дурочка. Но, заметь, любимая.
— Любимая?
— А то!
— Мам, пап, а что так воняет? — босой Олежка притопал на кухню.
— Кофе сбежал, — ответил Володя. — Сын, а сын, ты мать не обижаешь?
— Нет, папа, ты что! — Олежка смешно округлил голубые глаза. — Вы тут целовались просто, а ты засмущался, что я увидел. Да? Так ты не смущайся, я только за кормом для Машки. И уйду, целуйтесь дальше.
Оксана потрепала сына по голове.
— Вов, а кошка в лоток ходит и обрастать начала. Кажется, она длинношёрстной будет. А носится по дому,— жуть, чуть бабулю с ног не сбила.
— Что обрастать начала, я видел, симпатичная.
— Да ну, страшная, как из ада. И цвета яркие такие.
— К ней тоже ревнуешь?
— А если?
— Всё, Ксю, я пошёл. Не дури, ладно?
— Рубашку смени, я эту заплакала.
— Пойду в заплаканной, она приятней с твоими слезами. Как кусочек тебя с собой возьму. И да, на выходные планируй выезд за город. Кошку с собой, так что ей надо корзинку купить.
***
На работе Татьяны не оказалось. В кабинете с утра пораньше трудился Семёныч.
— Чем занимаешься?
— Ножом, у меня нож не сходится. Подозреваемый утверждает, что бил этим ножом, а он не подходит.
— Понятно, оправдываешь сознавшегося преступника.
— Вов, вот ты чего сейчас сморозил?
— Юридическую чушь.
— Именно! Кислый почему?
— Ксюха сцену ревности закатила.
— К Таньке, что ли?
— И как ты догадался?
— Она Верке моей звонила, про Татьяну нашу расспрашивала. Так что тебе это уже контрольный в голову. Пусть ревнует, ей полезно. Женщины расцветают при ощущении наличия соперницы.
— А Татьяна где?
— На приём к врачу пошла, вчера отпрашивалась. Ты не знаешь её историю?
— Нет, и не интересовался. Знаю, что решила рожать без мужа, так это дело её и её родителей, не находишь?
— Согласен. Только как этого, Машкиного, вспомню, так всё думаю — а если моя так? Ведь Таня — девочка не легкомысленная. Она любила, понимаешь? Верила, ждала и надеялась. А что в итоге?
— Надеюсь, что у твоей дочери всё будет иначе.
— Не знаю. Доверится девочка, а он козлом окажется. Ладно, давай работать.
Татьяна задержалась не сильно, всего на час. Прибежала, запыхавшись, с результатом УЗИ, сообщила, что мальчик у неё.
И тут поступил вызов.
Пришлось брать Татьяну и ехать. Семёныч от своего ножа всё никак оторваться не мог.
На лавочке около жилого дома в новом микрорайоне был обнаружен труп женщины, предположительно двадцати трёх — двадцати четырёх лет. Признаков насильственной смерти при осмотре не было. От неё сильно пахло алкоголем, но в рот же ей никто не заливал. Тело отправили в бюро куда и сами тоже поехали. Вскрытие производили в присутствии следователя. От него узнали, что в квартиру девушка пришла по приглашению интернет-знакомого. Всего там было человек семь. Все видели друг друга впервые. Пили, занимались сексом, кто-то из присутствующих предложил ей наркотики. Она первый раз приняла, дозу не рассчитали, стало плохо, вышла на свежий воздух, где и скончалась. Её отсутствие никто не заметил. Пьяные были.
Позже появился отец, который хватился, что дочь не ночевала дома, и позвонил в полицию. Девушке было всего шестнадцать.
Он плакал, говорил, что растил её один, что мать её их бросила и ушла к другому. Что следил, воспитывал, а она вся в мать.
Горько было. Татьяна всхлипывала, утирая нос салфеткой.
А Володя думал. Нет, не в том дело, что человек рос в неполной семье. Вот и он рос без отца, но вырос же. И Оксана его, на попечении бабушки. А человек она положительный.
Тут другой механизм. Многие по интернету знакомятся, и встречаются, и семьи создают. А некоторые вот так идут заведомо на «вписку» для удовлетворения каких-то непонятных потребностей. И знают, что добром не кончится, а всё равно идут.
Так что ведёт их? Неполная семья, на которую принято списывать все беды общества, или индивидуальная никчёмность?
На свои же вопросы он не ответил. Только не разговаривал ни с кем. Просто делал свою работу.
Часть 10
Через неделю в бюро заглянул следователь. Пришёл не рано, во второй половине дня, прямо к концу работы.
— Спирт не дам, — сходу заявил Семёныч.
— А я и не прошу. Я к вам ребята, как к людям, а ты сразу «спирт не дам». Не давай!
— Принесло что? Будешь опять мне мозг выносить, да? Не тот нож, я сказал, и на том стоять буду, так что убивал не он. Прессанули парня, он маму родную со страху продал. А я говорю — не он. И в суде скажу, и докажу. Убивали обычным ножом, дешёвым, с гнущимся лезвием, а ты принёс с дорогим, качественным. Да, форма одна, а раневой канал отличается. И ручка тоже другая.
— Ты мне про ручку не пой, как ты ручку определить можешь?
— Просто: она либо лежит в руке, либо нет. А оттого удар разный. Что пришёл-то?
— Да я тут на одном приёме был. С шефом. На семинаре, с вечерним банкетом.
— И?
— Ребята, помните дело с криминальными абортами? Серия где! Несовершеннолетние девочки там фигурировали? Ну, не могли забыть, в Черёмушкинском районе.
— А! Конечно, помним. В речке трупы замороженные. И Огурцов убиенный.
— Ну да. Так мы ж тогда не взяли никого. Помните?
— Да всё мы помним, косяк был ваш, мы свою работу сделали на совесть.
— Конечно, вы всегда работу на совесть делаете.
— Не начинай про нож.
— Я про ресторан! Семёныч, не сверби. Так вот, мы с шефом были в ресторане. Там всё высшее начальство — и наше, и органов тоже. Ну, я смотрю, входит генерал Котов с супругой. А супруга — та самая разжалованная медсестра. Ну, ей-богу она. Только вся из себя дама. Я как увидел, так офигел. У шефа спрашиваю, как давно женат Котов. Отвечает — года два, два с половиной. Дочке полгода. Я понимаю, что она это. А как узнать точнее? Подхожу, на вальс приглашаю. Она не отказывает, с разрешения генерала идёт. Танцуем, вот я ей: «Вы меня не узнаёте?» А она глазки хитрые сделала и отвечает: «Первый раз вижу, но ведёте в танце вы хорошо». Ребята, у неё имя другое. И наверняка история жизни переписанная. Узнала она меня, как пить дать. Неужели генерал в курсе?
— Нет, не думаю. Он чекист опытный, он бы ради бабы не стал так светиться. Скорее всего, она ему уже с другими документами досталась, чистенькая, без приводов и судимостей, — рассуждал Семёныч.
— Сколько таких на свете? — печально произнёс Юра.
— Которых не посадишь? Много. Хорошо, что их в принципе не очень много. Всё-таки порядочных людей поболе будет. Ты мне, Юра, можешь про одного товарища узнать?
— Могу. Но только привлекался или нет.
— Да не привлекался, он не преступник, он другой нехороший человек.
— Напиши фамилию.
— Забудь.
— Ну, как хочешь.
Юра рассмеялся и вышел.
— Семёныч, ты, что ли, Машкиного кавалера проверять решил? — удивился Володя.
— Да, я бы его не только на законопослушность проверил, но и на многое другое. Видеть его не могу!
— А Вера?
— Вера считает, что он интересный и умный. Он ей комплименты отвешивает, конфеты приносит. Я говорю: «Куда тебе сладкое? Оно же всё в талии откладывается». А она обижается на родного мужа. Я их уберечь хочу, девочек моих, от непоправимой ошибки, а они мне этого козла в пример ставят. Ты понимаешь, Вова, он хороший, а я, который их любит всю жизнь, поит, кормит и так далее — плохой! Они меня реального с ним иллюзорным сравнивают. И он выигрывает. Они за внешним сиянием его черноты не видят. И за что мне беда такая?
— Друг, а ведь ты ревнуешь, — с улыбкой произнёс Володя.
— Ревную, но не в этом дело. Я не знаю, как тебе объяснить, он как будто играет ими. Будто спектакль по ролям. У него всё предусмотрено.
— Паранойя у тебя, мой милый.
— Нет, отец моего ребёнка был такой же, — вдруг сказала Таня.
— А кто отец твоего ребёнка?
— Извините, Владимир Семёнович, я не могу сказать. Мы расстались. Зачем я на него наговаривать стану.
— Сказала «А», говори «В».
— Извините. Но нет.
— Ты вот мне скажи, он о беременности твоей знает?
— Знает. Знаете, что он мне посоветовал?
— Что?
— Как залетела, так и выкручивайся.
— Тот ещё козёл.
— Да нет. Я по большому счёту сама виновата. Я себя же считала исключительной. Понимаете, думала — я настолько особенная, что там, где другим не обломилось, мне обломится. Полагала, что именно меня он любить будет. Вот — поумнела, — она руками показала на уже заметный живот.
— Не, ну, Вова, скажи мне, как можно: трахать всё, что движется, и никакой ответственности?!
— Молодость. Может, сидит там у него в запаснике та, которую он любит, только жениться ещё не готов, вот и пользуется тем, что плохо лежит.
— Это ты про кого сейчас сказал? — Семёныч прищурился и очень недоброжелательно поглядел на Володю.
— А я без конкретики, — с улыбкой ответил тот.
— Понял, не дурак. Только знаешь, Вова, смотрю я сейчас на Таню, на Машку, дочку свою. И понимаю, что сам был далеко не «супер» когда-то. Осознание грехов грехи искупает, интересно?