— Семёныч, я атеист, и чту уголовное право. То есть признаю грехи, за которые полагается наказание. Всё, я домой, у меня семья и мероприятие с пацанами, мы сегодня змея воздушного запускаем. До завтра!
Семёныч наблюдал, как Таня проводила Володю взглядом. И как только за тем закрылась дверь, обратился к ней.
— Я поговорить с тобой хотел, по поводу Вовы.
— Не надо. Владимир Семёнович, я своё место знаю. Я битая. А за одного битого трёх не битых дают. Я работать сюда пришла. Понимаете, работать. Да, я попала в мужской коллектив. Может быть, вы меня ещё не поняли, но я не на охоте, а на работе. Моя цель — стать профи в своём деле. Любимом деле, заметьте! Владимир Александрович — прекрасный учитель, так я учусь. И если я в силу некоторых своих гендерных особенностей вижу в нём интересного мужчину, так это именно в силу этих особенностей. Я его уважаю, точно так же, как и вас, а потому профилактическая беседа неуместна.
— Вот ты какая? Взрослого дядьку, начальника своего, на место поставила. Ну что ж — тебе плюс. Как ты работать собираешься после родов?
— Мама поможет. Обещала. Так что в декрет вы меня не отправите. Придётся терпеть.
— Так мы и роды принять можем, Вова — точно, он сколько лет на «скорой» отпахал в элитной бригаде реаниматологов.
— А как сюда попал?
— После травмы.
— Серьёзной?
— Достаточно серьёзной. Но углубляться в этот вопрос не буду. Так что, если ты тут рожать надумаешь, мы посильную помощь окажем. Поехали, до дома тебя подвезу.
Часть 11
— Вова, ты вернулся без трупа? Труп где?
— Какой труп, с порезами? — Володя хитро посмотрел на коллегу.
— Ну да. Я честно не понял, тебя вызвали, а оперов — нет.
— Я тоже не просёк сразу. Приезжаю на место, в ожидании кровавой драмы. Вызов-то какой — резаные раны. Меня встречает участковый, молоденький пацанчик, ведёт к бабульке, тихо-мирно усопшей в своей постели во сне. Бабулька чистенькая, ухоженная. В доме всё идеально, сноха с сыном на кухне плачут. Я его спрашиваю: «Порезы где? Ты зачем меня вызвал?». А этот идиот протягивает амбулаторную карту, которую он отобрал у родственников, где на титульном листе стоит диагноз: «ПАрезы верхних и нижних конечностей». Что ты ржёшь? Тут плакать надо.
— Вова, я сейчас сдохну от смеха, это не анекдот?
— Семёныч, я на этот анекдот потратил два часа рабочего времени. Я с сыном бабульки съездил в поликлинику за справкой о смерти, прости грешного, потому что такого идиотизма я ещё не встречал. А представителю закона я про пАрезы и пОрезы объяснял матерными выражениями. Ты знаешь, он понял. Особенно когда я пообещал рапорт его начальству написать. Нет, понимаешь, чуток перепутать неполную неподвижность конечностей с резаными ранами. А что у тебя вчера в суде?
— Да тоже финал. Читают историю пациента перед вскрытием. Родственники в суд на врачей подали. История болезни из реанимации. Дневниковые записи с интервалом 3 часа: «01.07…. 9.00 Состояние стабильно тяжёлое, без динамики. На ИВЛ аппаратом… АД… Пульс. По катетеру… Бла-бла-бла. 12.00. Состояние стабильно тяжёлое, без динамики. На ИВЛ аппаратом… АД… Пульс. По катетеру… Бла-бла-бла. 15.00. Состояние стабильно тяжёлое, без динамики. На ИВЛ аппаратом… АД… Пульс. По катетеру… Бла-бла-бла. 18.00. Состояние стабильно тяжёлое, без динамики. На ИВЛ аппаратом… АД… Пульс. По катетеру… Бла-бла-бла. 21.00. Состояние стабильно тяжёлое, без динамики. На ИВЛ аппаратом… АД… Пульс. По катетеру… Бла-бла-бла. 00.00. Состояние стабильно тяжёлое, без динамики. На ИВЛ аппаратом… АД… Пульс. По катетеру… Бла-бла-бла. 01.10 (в самом низу правой страницы разворота): Состояние больного резко ухудшилось, на мониторе изолиния… Начаты реанимационные мероприятия. Здесь же вклеен протокол реанимационных мероприятий, итог которых… В 01.40 констатирована биологическая смерть. Переворачиваю страницу. Продолжаются дневниковые записи: 02.07.20….00. Состояние стабильно тяжёлое, без динамики. На ИВЛ аппаратом… АД… Пульс. По катетеру… Бла-бла-бла 06.00 Состояние стабильно тяжёлое, без динамики. На ИВЛ аппаратом… АД… Пульс. По катетеру… Бла-бла-бла 09.00…» Воскрес?
— Чем дело кончилось?
— Не знаю, я заключение написал, отдал и ушёл. Что я могу сказать, ляп это, просто ляп. Помнишь, ржали над записью реаниматолога: «Со слов соседей по палате, больной умер. Реанимационные мероприятия не проводились ввиду выраженности трупных явлений». Так через сколько же времени обнаружили труп в палате? Вот и тут тоже! Нас писать правильно никто не учил. Вот и пишем, что романы о любви, что истории болезни.
— Согласен. Наша Таня работает?
— Громко плачет наша Таня. Истории болезней изучает для анализа. Ну, раз пошла такая пьянка. А вообще, она неплохая девочка, жалко, что беременная.
— Ты же слышал — она уходить в отпуск, как и в декрет не собирается.
— А потом пойдут больничные, то к врачу с ребёнком отпросится, то ещё куда. И все выезды на место происшествия всё равно наши. Не пошлёшь же ты туда девочку. Но меня волнует больше твоя наука. Конец твоим творческим изысканиям виден?
— Виден. Не так много осталось.
— И что потом? Защитишься и уйдёшь?
— Будешь терпеть кандидата наук в подчинении. А я возьмусь за докторскую.
Договорили, докурили и направились в ординаторскую.
— Коллеги, что я вам сейчас покажу! — Татьяна смеялась, в её глазах прыгали счастливые лучики. — Смотрите, какая запись: «Больной в коме… Живот мягкий, безболезненный».
— Такое часто встречается, — парировал Семёныч, — мне нравится, когда пишут: «Больная Т. Состояние удовлетворительное, сознание ясное. В постели активна». Или ещё смачнее: «Больная в постели активна, в контакт вступает легко…». Это из дневников. Или вот так: «Причина смерти — острый панкреатит. Выписан под наблюдение участкового терапевта». А вообще, в свете тотальной безграмотности, мы ещё и не то увидим и услышим.
— Да, Семёныч, это ты прав, про оболванивающее действие ЕГЭ знают все — от солдата до генерала. Остается предполагать, что и «генералы» выполняют чей-то приказ, иначе логику отстаивания этой процедуры невозможно понять. Остается одно: самообразование.
— Вова, не морочь мне голову, вспомни себя ребёнком. Самообразование? Ничего смешнее не слышал… Другое дело пойти погулять…
***
Практически в самом конце рабочего дня в ординаторскую влетели двое мальчишек с множеством пакетов в руках. Таня поразилась их разности. Старший — с белой кудрявой шевелюрой, невероятно белокожий и в очках, очень худенький, но достаточно высокий, а второй, помладше — тёмно-русый, крепкий, с серо-зелёными глазами и шикарными длинными ресницами.
— Дядя Вова, а папа где? — спросил старший.
— Во-первых, вы с тётей Таней не поздоровались.
Тут же оба одновременно повернулись к Татьяне и сказали своё «здравствуйте». Причём старший засмущался и покраснел.
— Поздоровались, молодцы. Руками ничего попрошу не трогать и носы любопытные никуда не совать. Ясно? В ответ оба закивали головами.
— Мама где?
— Ползёт. Настька раскапризничалась и всю дорогу ехала у неё на руках, — сказал старший.
— Она даже спала у неё на плече, но с такими толстыми щеками подушка не нужна, — это добавил младший.
— Татьяна, смотри, чтобы эти богатыри никуда не лезли и микроскопы не трогали. Пойду маму встречу.
Настьку Семёныч внёс на руках, а Оксана, вошедшая следом, выглядела жутко замученной. Татьяна налила ей чай.
— Ну, вот и познакомились, — произнесла Оксана. — Так устала! Жарко, Настасья на руках, ногами она ходить не желает, а девушка у нас восемнадцать кило весит. У меня мальчишки такими не были. Форма вся, что на рост подходит, велика по ширине. Олежа тонкий. Только Сашеньке всё сразу купили.
— Как вы справляетесь с тремя? — искренне спросила Таня.
— Свой будет, узнаешь. Они мне в радость, не в тягость. Была б моя воля, я бы ещё родила. Дети — это счастье.
Часть 12
— Вов, только не сердись, пожалуйста.
— Ксю, я сержусь? Ну конечно, всё время сержусь. Ну, ты что, родная? Что за напраслина на собственного мужа?
— Вов, мама не звонила всё это время, я поехала к ним на квартиру. Я волновалась, переживала, понимаешь?
— Понимаю, и что там?
— Там пусто. Они продали квартиру. Ремонт идёт. Рабочие о бывших хозяевах ничего не знают. Узнала телефон нынешних владельцев, позвонила — сказали, что купили и обсуждать ни с кем свою покупку не намерены. Вот и всё.
В глазах Оксаны стояли слёзы.
— Ты ей звонить пыталась?
— У неё другой номер. Я его не знаю. Она мне не сообщила. Написала на электронную почту. Пришёл ответ: «Ты девочка взрослая — в заботе матери не нуждаешься. Живи своей жизнью». Что ты молчишь, Вова?
— Ксю, тебе не понравится то, что я скажу.
— Говори.
— Баба с возу — кобыле легче.
— Добрый ты.
— А что ты хотела? Ксю, я обязан её любить? Так я не могу за её отношение к тебе. Понимаешь? Тебе крупно повезло, что она тебя Марие Юрьевне отдала. Что сама не воспитывала. Забудь. Пожелай ей добра и забудь, как страшный сон. Бабушке сказала?
— Да. Она так ругалась. Говорит, что мать моя могла напоследок хоть подарок мне сделать. Мне не нужен подарок, Вова. Я маму потеряла.
— Ты её не имела никогда. Она тебя только лишь родила. Ксю, посмотри, как ты к детям относишься, и как она к тебе. Небо и земля. Ты мать настоящая. Именно такая, какую я для своих детей хотел.
— Правда?
— Не сомневайся даже.
— Вов, а может, ещё родим?
— Тебе мало?
— Я ещё хочу девочку.
— По закону подлости получится мальчик.
— Пусть. Мы же мальчика тоже любить будем.
Володя видел, как она успокаивается, как оттаивает её душа прямо здесь, на глазах. Ему было её безумно жалко. Она так хотела любви родителей, но этой мечте не суждено было сбыться. Наверное, вся любовь сконцентрировалась в ней самой. Она умела любить. Величайший дар, которым она обладала в полной мере.