Могахиба, тоже попали в плен, но не были спасены?
— Там были лампы, — медленно проговорил Изгримнур. — Другие лампы рядом с тобой, но они были больше, и из них не торчали головы. Я подошел к ним близко. — Он запнулся. — Там были… там были люди, под этой слизью.
— Мое племя, я уверен, — пробормотал Тиамак. — Это чудовищно. Их используют по одному, как свечи. — Лицо его исказилось. — Чудовищно.
Некоторое время никто не проронил ни звука.
Наконец заговорила Мириамель:
— Ты говорил, что раньше никто не считал гантов опасными.
— Нет. Хотя теперь я уверен, что они стали представлять серьезную угрозу после того, как я ушел, — иначе зачем бы жители деревни решили устроить набег на гнездо? Потому из дома Старшего Могахиба и пропало оружие. А то, что видел Изгримнур, объясняет, что сталось с участниками набега. — Тиамак посмотрел на второго вранна. — Он, вероятно, был последним из пленников.
— Но я ни черта не понял из всей этой истории с зеркалом, — сказал герцог. — У этих жуков ведь нет зеркал, верно?
— Нет. И они ничего не умеют делать так хорошо. — Тиамак слабо улыбнулся риммеру. — Я тоже хотел бы понять, Изгримнур.
Кадрах, наливавший чай безмолвному Камарису, обернулся и сказал через плечо:
— У меня есть некоторые идеи на этот счет, но я еще должен все как следует обдумать. Как бы то ни было, ясно одно. Если существует какой-то разум, направляющий этих тварей постоянно или временами, то нам нельзя мешкать. Мы должны покинуть Вранн так быстро, как только возможно. — Тон Кадраха был холодным, словно он говорил о вещах, мало его занимавших. Мириамель не любила этот его отстраненный взгляд.
Изгримнур кивнул:
— На этот раз монах прав. Я не знаю, где это у нас лишнее время.
— Но Тиамак болен! — сердито сказала Мириамель.
— Ничего не поделаешь, леди. Они правы. Если у меня будет к чему прислониться, чтобы я видел, куда мы плывем, я смогу показывать дорогу. И по крайней мере я должен отвести вас достаточно далеко от гнезда до наступления ночи, чтобы мы могли рискнуть спать на твердой земле.
— Тогда пора двигаться. — Изгримнур встал. — Времени мало.
— Совершенно справедливо, — заметил Кадрах. — И с каждым днем становится все меньше.
Тон монаха был настолько безжизненным и мрачным, что все испуганно обернулись к нему. Но Кадрах встал, отошел к краю воды и принялся грузить их пожитки обратно в лодку.
За следующий день Тиамак немного оправился, но Младшему Могахибу стало хуже. Вранн то впадал в лихорадочное безумие, то ненадолго выходил из него. Он бился и бредил, выкрикивая слова, которые переводил Тиамак. Несчастный вранн говорил о чем-то очень похожем на те видения, которые уже описал своим друзьям маленький ученый. Стихнув, Младший Могахиб лежал неподвижно, как мертвый. Тиамак поил его варевом из целебных трав, собранных по берегам протоки, но оно, видимо, не особенно помогало.
— Тело его полно силы, а мысли, по-моему, каким-то образом ранены. — Тиамак грустно покачал головой. — Может быть, он провел у них больше времени, чем я думал.
Они плыли через заболоченный Вранн, направляясь на север, но иногда выбирали обходные пути, известные только Тиамаку. Было очевидно, что без него им бы пришлось долго скитаться по лабиринту проток и болотных заводей. Мириамели не хотелось думать о том, чем могло бы кончиться такое путешествие.
Она начинала уставать от болот. Посещение гнезда наполнило ее отвращением к илу, запаху гниющих водорослей и странным созданиям, и это отвращение теперь распространилось на весь дикий Вранн. Он был ошеломляюще живым, но живой была и лохань, полная копошащихся червей. Ни в первом, ни во второй Мириамель не хотела бы находиться ни на мгновение дольше, чем это было необходимо.
На третью ночь после бегства из гнезда умер Младший Могахиб. Он кричал, по словам Тиамака, о том, что «солнце двинулось вспять», и о крови, которая, подобно дождю, льется в городах сухоземцев, когда внезапно его лицо потемнело, а глаза чуть не вылезли из орбит. Тиамак пытался напоить его, но челюсти вранна были стиснуты, и разжать их не представлялось возможным. Мгновением позже тело его словно одеревенело. Долгое время после того, как последний проблеск жизни погас в его выкатившихся глазах, оно оставалось твердым как камень.
Для Тиамака это было ударом, хотя он и пытался сохранить самообладание.
— Младший Могахиб не был мне другом, — сказал он, когда они прикрывали плащом лицо мертвого, — но он был последним звеном, связывавшим меня с моей деревней. Теперь я никогда не узнаю, всех ли их утащили в гнездо… — его губы задрожали, — или некоторым удалось бежать в другое, более безопасное селение, когда стало ясно, что решительная атака не удалась.
— Если только есть более безопасные селения, — сказал Кадрах. — Ты говорил, что во Вранне множество гнезд гантов. Может ли быть, чтобы только одно из них вдруг стало таким опасным?
— Я не знаю. — Маленький человек тяжело вздохнул. — Потом мне придется вернуться и найти ответ на этот вопрос.
— Только не в одиночку, — твердо сказала Мириамель. — Ты останешься с нами. А когда мы разыщем дядю Джошуа, он поможет тебе и твоему народу.
— Ну, принцесса, — предостерег ее Изгримнур. — Ты не можешь обещать с такой уверенностью…
— А почему нет? Разве я не королевской крови? Разве это теперь ничего не значит? Кроме того, Джошуа понадобятся все союзники, которых только можно будет найти, а вранны — это не те люди, с которыми можно не считаться, что снова и снова нам доказывает Тиамак.
Болотный человек был страшно смущен.
— Вы очень добры ко мне, леди, но я не мог бы настаивать на выполнении такого обещания. — Он посмотрел на прикрытое плащом тело Младшего Могахиба и вздохнул. — Нам надо что-то сделать с телом.
— Похоронить его? — поинтересовался Изгримнур. — А как вы это делаете в такой мокрой земле?
Тиамак покачал головой:
— Мы не хороним наших мертвых. Я покажу вам утром. А теперь, если вы позволите, я хотел бы немного прогуляться. — Прихрамывая, он медленно пошел в сторону от лагеря.
Изгримнур осторожно поглядывал на тело.
— Лучше бы он не оставлял нас с этим.
— Вы боитесь злых духов, риммер? — спросил Кадрах с неприятной улыбкой.
Мириамель нахмурилась. Она надеялась, что, после того как огненные метательные снаряды монаха помогли им бежать, враждебность между Кадрахом и Изгримнуром несколько уменьшится. Действительно, герцог, казалось, был готов объявить перемирие, но вечное раздражение Кадраха переплавилось во что-то холодное и более чем неприятное.
— В простой предосторожности нет ничего плохого, — начал герцог.
— О, замолчите вы оба! — сердито сказала принцесса. — Тиамак только что потерял друга.
— Не друга, — заметил Кадрах.
— Ну так соплеменника. Вы же слышали: это единственный человек, оставшийся из целой деревни. Единственный вранн, которого он видел с тех пор, как вернулся. И вот он мертв. Вам бы тоже захотелось немного побыть в одиночестве. — Она резко повернулась и пошла к Камарису, который плел из болотных трав нечто вроде ожерелья.
— Что ж, — протянул Изгримнур и замолчал, пожевывая свою бороду.
Кадрах тоже не сказал больше ни слова.
Когда Мириамель проснулась на следующее утро, Тиамака рядом не было. Ее опасения рассеялись, поскольку он довольно скоро вернулся в лагерь с целой охапкой листьев масличной пальмы. Она и все остальные молча смотрели, как вранн слой за слоем заворачивает в листья Младшего Могахиба, будто пародируя священников из Дома Приготовления в Эрчестере. Вскоре перед вранном лежал аккуратный сверток из истекающих соком листьев.
— Теперь я его заберу, — тихо сказал Тиамак. — Вам не нужно идти со мной, если у вас нет такого желания.
— А ты бы этого хотел? — спросила Мириамель.
Тиамак внимательно посмотрел на нее, потом кивнул:
— Я бы хотел этого. Да.
Мириамель удостоверилась, что пошли все, включая Камариса, которого, казалось, куда больше волнуют птицы с хвостами в виде бахромы, сидевшие у него над головой, чем все на свете мертвые тела и погребальные церемонии.
С помощью Изгримнура Тиамак бережно уложил в лодку завернутое в листья тело Младшего Могахиба. Поднявшись немного вверх по течению, он направил лодку к песчаной отмели и повел своих спутников берегом. На открытом месте Тиамак соорудил что-то вроде каркаса из тонких сучьев. Под этим сооружением лежали приготовленные дрова и листья масличной пальмы. Снова прибегнув к помощи Изгримнура, Тиамак положил Могахиба на каркас, слегка прогнувшийся под тяжестью тела.
Когда все было готово, Тиамак отступил на несколько шагов и встал рядом со своими спутниками, лицом к каркасу и незажженному костру.
— Та, Что Ждет Всеобщего Возвращения, — произнес он нараспев, — стоящая у последней реки, Младший Могахиб покидает нас. Когда он будет проплывать мимо, помни, что он был храбрым: он вошел в гнездо гантов, чтобы спасти свою семью, своих соплеменников и соплеменниц. Помни также, что он был добрым.
Тут Тиамаку пришлось прерваться и немного подумать. Мириамель вспомнила, что он не был другом умершего вранна.
— Он всегда почитал отца своего и других старейшин, — провозгласил наконец Тиамак. — Он устраивал праздники, когда на него падал жребий, и никогда не скупился. — Вранн вздохнул. — Вспомни свое соглашение с Той, Что Родила Человеческое Дитя. Младший Могахиб получил жизнь и прожил ее; потом, когда Те, Кто Наблюдают И Творят, коснулись его плеча, он отдал жизнь обратно. Та, Что Ждет Всеобщего Возвращения, не дай ему проплыть мимо. — Тиамак повернулся к своим спутникам. — Скажите это вместе со мной, пожалуйста.
— Не дай ему проплыть мимо! — крикнули они все вместе. Птица, сидевшая над ними, издала звук, похожий на скрип несмазанной двери.
Тиамак склонился над костром. Несколькими ударами кремня он высек искру на груду пальмовых листьев. Огонь разгорелся за считанные секунды, и вскоре листья, в которые был завернут Младший Могахиб, стали чернеть и сворачиваться.