Стена вдруг потеплела под его пальцами, потом стала обжигающе горячей. Он резко отдернул руку, едва не вскрикнув от изумления и боли.
Где-то в коридоре раздался крик:
— Т’си и-иси’ха ас-иригу!
Дрожащей рукой он потянулся к стене, но нащупал лишь камень, сырой и по-ночному холодный. Ветер распахнул его плащ — а может быть, это был не ветер, а сверхъестественные существа, скользнувшие мимо? Сила и зов Скорби тяготили все сильнее.
Гутвульф заторопился вниз по коридору, осторожно прикасаясь рукой к необыкновенной стене. Он знал, что никто, кроме него, не будет ходить ночью по этим залам. Он убеждал себя, что странные звуки и ощущения были только фантазиями, порожденными страхом, и не могли помешать ему. Это просто тени колдовских чар Прейратса. Он не даст красному священнику сбить себя с толку. Он будет продолжать путь.
Граф нащупал потрескавшуюся деревянную дверь и с восторгом понял, что расчеты оказались верными. Он едва сдержал победный крик — перед ним была галерея, ведущая к главному Южному входу, а там — свежий воздух и свобода. Открыв дверь и перешагнув через порог, вместо прохладного ночного воздуха он вдруг ощутил дуновение горячего ветра — вокруг слышался шепот, полное ужаса и боли бормотание многих голосов.
Матерь Божья! Неужели Хейхолт горит?!
Граф бросился назад, но не смог найти дверь. Пальцы бесполезно скользили по горячему камню. Бормотание тревожных голосов постепенно превратилось в назойливый гул, подобный гудению разворошенного пчелиного улья. Бред, галлюцинация, подумал он. Этому нельзя поддаваться. Шатаясь, граф двинулся вперед, не переставая считать шаги. Вскоре ноги его увязли в грязи служебного двора, потом шпоры каким-то образом снова звякнули о гладкие каменные плиты. Невидимый замок рос, уменьшался и сужался, то дрожа и полыхая, то замирая в холодном мраке. Все это происходило в полной тишине; прочие обитатели замка мирно спали.
Сон и явь смешались в его сознании, шепот призраков мешал ему считать.
Он пересек внутренний двор, остановившись передохнуть у того места, где, по его расчетам, должна была находиться бывшая мастерская Моргенса. Гутвульф почувствовал кисловатый запах обугленных бревен, подошел ближе, протянул руку, и уголь раскрошился под его пальцами. Графу вспомнился страшный пожар, в котором погиб сам доктор и еще несколько человек.
Внезапно вокруг него с треском взвились языки пламени. Это не могло быть иллюзией — он уже ощущал смертельный огненный жар. Обезумев от ужаса и боли, он не знал, куда бежать, как спастись. Он в ловушке! В западне! Он погибнет лютой смертью!
— Руакха, руакха Асу’а, — призрачные крики раздавались прямо из огня. Серый меч наконец отыскал Гутвульфа, проник в него, заполнил собой все его сознание. Графу казалось, что он слышит неземную музыку, таинственные грозные песни братьев меча. Теперь их было три, три безжалостных, жадных клинка. Они его нашли.
Послышался шум, словно захлопали могучие крылья, и в стене огня вдруг открылась брешь — выход из кольца пламени. Он набросил на голову плащ и рванулся вниз, в недвижный, холодный сумрак.
Часть перваяСКАЛА ОЖИДАНИЯ
1ПОД ЧУЖИМИ НЕБЕСАМИ
Саймон, щурясь, смотрел на звезды, плавающие в черном небе. Чем дальше, тем труднее становилось бороться со сном. Слипающимися глазами он уставился в сверкающее небо. Вот, например, яркое созвездие — парящий круг света, похожий на сомкнутые над бездной руки или края расколотой скорлупы. Ага, это же Звездная прялка. Но форма мягко мерцающего созвездия казалась какой-то необычной. Если это не Прялка, то что же еще может сиять так высоко в небе в середине осени? Зайчонок? Но где же тогда та маленькая звездочка в самом низу — «хвостик»? К тому же Зайчонок не может быть таким огромным… Порыв ветра пронесся по полуразрушенному зданию. Джулой называла его Обсерваторией — Саймон считал, что это очень глупое название. Время раскололо белокаменный купол, распахнув здание навстречу мерцающим небесам, так что оно не могло быть обсерваторией, ведь даже таинственные ситхи не могли видеть небо через камень. Снова налетел ветер, взметнув в воздух снежную пыль. Саймон был рад ему, хотя и поежился от пронизывающего холода: осыпав его снегом, отозвавшись тысячей ледяных иголочек на ушах и щеках, ветер развеял грезы и отогнал настырную сонливость. Нельзя было заснуть в эту ночь — важнейшую из ночей.
Итак, теперь я мужчина, подумал он. Да, настоящий мужчина. Он попытался напрячь мускулы, но, не получив особого результата, нахмурился. Потом нащупал на руке шрамы: здесь его задела дубина гюна, а тут он порезался, поскользнувшись на камне на склоне Сиккихока. Это и значит повзрослеть — когда на теле много шрамов? Неплохо было бы еще и научиться чему-нибудь, а чему он научился за последние два года?
Не позволяй убивать своих друзей, это раз. Не отправляйся путешествовать, если уверен, что избежишь схватки с чудовищами и безумцами, это два. Не наживай врагов, это три. Мудрые слова иногда кажутся такими простыми, что люди не обращают на них внимания. В проповедях отца Дреозана все было простым и ясным, потому люди и приходили к нему, чтобы он помог им сделать правильный выбор между Злом и Эйдоном.
Из того, что Саймон успел узнать о мире, получалось, что обычно приходится выбирать из двух неприятностей, не особенно размышляя, где добро, а где зло.
Ветер, завывавший под сводами Обсерватории, усилился. Саймон уже стучал зубами. Несмотря на всю красоту и стройность древнего здания, что-то было в нем чужое и неприветливое. Древние изысканные формы больше подходили для ситхи, смертному никогда не было бы уютно в этих стенах.
Саймон приплясывал и притоптывал, пытаясь согреться. Звук его шагов заглушали завывания ветра. Самое лучшее, что только есть в этом здании, — это его каменный пол, решил Саймон. Он пошевелил почти примерзшими к сапогам пальцами и вспомнил о зеленых лугах Джао э-Тинукай, где он бегал босиком, где царило теплое лето. Саймон тоскливо обхватил руками колени в надежде, что от этого ему станет хоть чуточку теплее и уютнее.
Пол Обсерватории в центре был выложен великолепной мозаикой, по краям ее обрамляли гладкие каменные плиты. Цилиндр стен казался монолитным. Саймон подумал, что в остальных зданиях ситхи, которые он видел, тоже не было швов и щелей. Если ситхи строили дома, прорубая в каменных глыбах туннели и залы, откуда они знали, сколько может выдержать камень? Как они не боялись, что один из проходов окажется чересчур большим, скала треснет и разрушится? Нет, смертный не может разобраться в этом, как, впрочем, и в остальных чудесах ситхи.
Юноша зевнул. Святой Узирис, как долго тянется эта ночь! Он снова взглянул на небо, усеянное ласково мигающими звездочками.
Вот бы подняться туда и поглядеть на луну…
Саймон подошел к одной из длинных лестниц, обвивавших здание, и начал взбираться наверх. Так прошло еще какое-то время. Нужно что-то делать, чтобы не уснуть. Пройдя сотню ступеней, он присел, чтобы немного отдышаться. Яркая звезда, прежде сиявшая прямо над сводом Обсерватории, теперь повисла над парапетом. Скоро она совсем скроется из виду.
Это означало, что прошло еще около часа. Прекрасно! Ночь долгая, а звездное небо какое-то жутковатое, но время идет, его никто не остановит.
Саймон поднялся на ноги и бодро зашагал вверх по лестнице. Так он разомнется, немного согреется, а главное — не заснет! Вскоре он добрался до последней площадки, украшенной кольцом каменных колонн. Раньше они венчали все здание. Но многие из них обрушились, хорошо сохранился только маленький кусочек у самой лестницы. Верхний край стены был как раз над головой Саймона. Сделав несколько шагов влево, Саймон остановился. Теперь он был мучительно близок к холодному звездному небу; звезды манили и притягивали, но так равнодушно и безучастно, что Саймону еще больше хотелось последовать их зову. Ухватившись рукой за обломок колонны, он сел, свесив ноги в бездну, и углубился в ленивые размышления. Яркий свет луны, изредка мелькавшей между подгоняемыми ветром стайками облаков, придавал развалинам таинственный, сказочно древний и зловещий вид. Саймон удачно выбрал позицию, так что вся красота постройки ситхи была перед ним как на ладони.
Насколько представлял себе Саймон архитектуру ситхи, это здание не было типичным: не было здесь ни шпилей, ни высоких башен. Его, вероятно, строили по необходимости, без желания продемонстрировать все свое великое мастерство.
От белого камня исходило странное тусклое свечение. Казалось, что каменные плиты на полу разложены как попало, но на самом деле они подчинялись высшему геометрическому порядку, недоступному пониманию смертных. Обсерватория была меньше и скромнее тех зданий, что Саймон уже видел в Энки э-Шаосай и Да’ай Чикизе, и была совсем другой формы.
Вокруг Обсерватории и вокруг других строений ситхи — Дома Расставания и Дома Текущих Вод (так называла их Джулой, а настоящих названий никто не знал) — были разбросаны здания поменьше, стройная система подсобных помещений, прорезанных ровными туннелями. Многое скрывала поросль, но и растения, казалось, подчинялись строгому порядку.
В центре всего этого находилась мощеная площадка. Она сильно заросла травой, но даже при лунном свете видно было все изящество замысла мастера, который строил ее. Джулой называла это место Садом Огня. Саймон, практически смотревший на мир, полагал, что это былая рыночная площадь.
Перед Садом Огня, по другую сторону Дома Расставания, раскинулись разноцветные палатки лагеря Джошуа, который сильно разросся за последнее время за счет притока добровольцев из окрестных городов. Многие из вновь прибывших сами устраивали себе жилища в пещерах.
Саймон глядел на мерцание далеких сторожевых огней до тех пор, пока не почувствовал себя чудовищно одиноким. Луна поднялась высоко в небо, и лик ее был холодным и безучастным.