Бинабик смутился:
— Я только хотел говорить, что мы не будем иметь больших потерь, если не будем догадываться об их смысле. Во всяком случае, не имей тревоги об этом хотя бы сегодня, когда свершается величайший день твоей жизни.
Желтозубая улыбка тролля смыла неприятный осадок, оставшийся от сна, и развеяла то удрученное состояние, в котором Саймон проснулся.
— Да, Бинабик, ты прав. — Слова друга успокоили его, и теперь он был уверен, что в этот чудесный день что угодно могло показаться ему странным. — Сегодня я не стану думать ни о чем… плохом.
Бинабик сердечно пожал ему руку:
— Теперь я слышу голос славного товарища по длинному путешествию. Принц Джошуа оказывал чрезвычайную любезность. Кроме предоставления шатра для твоего сна он обещал пиршественный ужин и несколько других приятностей. Пойдем с возможной быстротой.
Лагерь, расположившийся у северо-восточного склона Сесуадры, был украшен длинными разноцветными лентами, трепетавшими на ветру. Глядя на них, Саймон думал о днях, которые он провел в Джао э-Тинукай. Сладкие воспоминания о них бередили душу. Все слова, сказанные сегодня, ничего не могли изменить и не могли уничтожить Короля Бурь. Саймон устал бояться. Лагерь принца Джошуа был только временным прибежищем. Тоска по дому и свободе становилась все сильнее, а надежд на то, что жестокие времена когда-нибудь изменятся, оставалось все меньше. Амерасу — Рожденная на Борту — знала все его сны. Но даже она, столь мудрая, столь много повидавшая, во многом была слепа. Может быть, она неверно предсказала его судьбу?
Саймон и Бинабик вступили под кров теплого, освещенного многочисленными факелами Дома Расставания. В центральном зале собралась огромная толпа. Некоторые сидели прямо на полу, подстелив сложенные плащи и накидки. Это было первое настоящее пиршество за время тяжелых военных дней. В зале собрались беженцы из Гадринсетта, лица их были радостными и оживленными. Кое-где Саймону приходилось останавливаться, выслушивать поздравления и заздравные тосты, так что только через четверть часа он достиг наконец главного стола — массивного каменного постамента, который служил еще древним ситхи. Здесь сидели принц Джошуа и его ближайшие соратники.
— Добро пожаловать, сир Сеоман, — сказал принц Джошуа, знаком указывая Саймону на место слева от себя. — Наши друзья, жители Нового Гадринсетта, приложили все усилия, чтобы сегодняшняя трапеза получилась праздничной. Вот кролик и жареные куропатки; это, я так полагаю, цыплята; а вот отличная серебряная форель из Стефлода. — Последние несколько недель были относительно спокойными, но лицо принца показалось Саймону смертельно усталым и осунувшимся. — Приятного аппетита всем! Постарайтесь забыть, что нас ждет свирепая зима и мы будем жить впроголодь или сосать лапу, как медведи.
— Новый Гадринсетт, вы сказали? — спросил Саймон.
— Да, — с гордостью кивнула Джулой, — принц справедливо решил дать нашему лагерю имя этого священного места.
— Из Гадринсетта к нам толпами идут люди, к тому же название очень подходит — в переводе с древнеэркинландского наречия оно означает «Место собраний». Вот я и назвал так наш лагерь. — Принц поднял кубок с изящной чеканкой. — За Новый Гадринсетт!
Этот тост все приняли с воодушевлением.
Дары равнины и леса пользовались большим успехом. Саймон за обе щеки уписывал изысканные яства. У него не было во рту ни крошки со времени вчерашней полуденной трапезы, так что бóльшую часть ночного бдения он предавался недостойным рыцаря размышлениям о еде. Голод слегка притупился во время церемонии посвящения в рыцари, зато сейчас аппетит вырос вдвое.
Джеремия стоял за спиной Саймона, наполняя его кубок, как только это становилось необходимо. Саймона смущало, что хейхолтский приятель прислуживает ему, но Джеремия гордился своим положением и не променял бы его ни на что.
Джеремия явился к Сесуадре, привлеченный слухами о растущей армии Джошуа. Саймон никак не ожидал встречи с ним и был очень удивлен переменами, которые произошли во внешности и характере мальчика свечника. И если Саймон удивлялся, то Джеремия просто долго не мог поверить, что Саймон действительно цел и невредим, и восхищался его великолепными приключениями. Он считал чудом, что Саймон уцелел, пережив столько опасностей, и стал его оруженосцем, как будто это было само собой разумеющимся. Сначала это раздражало Саймона, но потом он понял, что дружбе это не помеха, и успокоился.
Джеремия в отличие от Саймона крайне мало говорил о себе. Он сказал только, что работал в литейной Хейхолта и что Инч, бывший помощник доктора Моргенса, стал теперь мастером литейщиков. Саймон подозревал, что Джеремия о многом умалчивает, недоумевал, но вопросов не задавал. Он никого не собирался уличать во лжи и скрытничестве, но теперь-то он рыцарь…
— Ты о чем-то задумался, Саймон? — спросила леди Воршева, отрывая его от размышлений. Уже становилось заметно, что в ней растет новый человек, но она оставалась такой же прекрасной и диковатой. Такими иногда бывают птицы или лошади, которые позволяют человеку ласкать себя, но никогда не становятся по-настоящему ручными. Саймон помнил, как впервые увидел ее в Наглимунде. Тогда он поразился, что у такой красивой женщины такое злое и печальное лицо. В последнее время она повеселела, но в темных глазах все еще оставалась непонятная тоска.
— Простите, леди, я думал… о прошлом. — Он вспыхнул. Кем он стал? Сама леди Воршева запросто говорит с ним. — В мире много странного.
— Да. Странного и жестокого.
Джошуа встал и поднял кубок, постукивая по нему в ожидании тишины. Грязные, исхудавшие лица повернулись к столу принца, и Саймон вдруг понял удивительную вещь, которая так поразила его, что он чуть не вскрикнул от удивления. Все эти беженцы из Гадринсетта, разинувшие рты от восхищения при виде живого принца, каждый из них — это он сам! Они такие же, каким он был прежде. Это он с разинутым ртом завистливо смотрел на важных господ и знатных рыцарей, сидящих за главным столом. А теперь — невероятно, но факт — он стал одним из рыцарей и сидит за одним столом с принцем, а другие глядят на него с почтением и гордостью. Он ведь остается все тем же Саймоном! Что же это такое?
— По многим причинам собрались мы здесь сегодня, — начал принц. — Во-первых, и это главное, мы приносим благодарность Господу за то, что мы живы и защищены от наших врагов. Кроме того, мы встречаем День святого Граниса, который надлежит проводить в посте и смиренной молитве, но встретить его нужно ночью хорошим вином и угощением. — Принц снова постучал по кубку, прерывая бурные крики одобрения. Когда шум стих, он продолжал: — Наконец, мы празднуем сегодня посвящение в рыцари юного Саймона, нареченного отныне сир Сеоман. — Снова взрыв рукоплесканий и радостных криков. — Мы все видели, как он стал рыцарем, как принял он меч и дал клятву. Но мы еще не видели его знамени!
В молчании поднялись Гутрун и Воршева и вытащили из-под стола сверток, который, как выяснилось, с начала вечера лежал у ног Саймона. Изорн подошел помочь женщинам, и втроем они развернули знамя.
— Это герб сира Сеомана из Нового Гадринсетта, — провозгласил принц.
На сером и червленом поле — цвета принца Джошуа — был выведен контур черного меча. Поверх него — белый дракон, чьи зубы и глаза были тщательно вышиты алым шелком.
Толпа захлопала и загудела.
— Ура-а-а победителю дракона! — закричал один из воинов, и тут же множество голосов присоединились к нему.
Саймон почувствовал, как наливаются краской лицо и уши, вскочил, поднял кубок и разом осушил его. Все было прекрасно, но в глубине души он понимал: что-то не так. Дело не в драконе, хотя на самом деле Саймон и не убивал его. И не в Торне, хотя этот меч и не принадлежал Саймону. Что-то не так… Святое древо! — с раздражением подумал он. Когда же ты перестанешь ныть, простак несчастный!
Джошуа снова стучал по кубку:
— Это еще не все! Не все!
Принц был возбужден и весел. Он ужасно радовался, что наконец случилось что-то хорошее.
— Есть еще, — воскликнул принц, — еще один подарок для Саймона! — Он взмахнул рукой, и Деорнот отправился в глубь зала. Люди снова загудели, обсуждая подвиги Саймона и щедрость принца. Саймон выпил еще вина и принялся благодарить Воршеву и Гутрун за труд над его знаменем. Он в таких красочных выражениях описывал свое восхищение рисунком, что дамы польщенно заулыбались. Вдруг сидевшие у самой двери засвистели и громко захлопали. Саймон обернулся и увидел, что возвращается Деорнот. Рыцарь вел под уздцы лошадь.
Саймон уставился на нее, не веря своим глазам:
— Это?!
Опрокинув кубок, он пулей рванулся вперед, скользя по гладкому полу. Обвив руками шею кобылы, он задыхался от восторга, а она ласково обнюхивала его голову и плечи.
— Я боялся, что она погибла!
Деорнот и сам чуть не плакал от умиления.
— Когда Бинабика и Слудига настигли великаны, им пришлось отпустить лошадей на волю, чтобы спасти их от смерти. Наши разведчики нашли ее у развалин старого города ситхи по ту сторону равнины. Может быть, это ситхи помогли ей, ведь ты говорил, что она некоторое время жила с ними.
Саймон был счастлив. Эта лошадь была для него лучшим другом, и трудно было описать горе, которое он испытал, узнав, что она пропала, — как многое и многие в этот ужасный год.
После непродолжительного молчания заговорил Деорнот:
— Ну, давай я отведу лошадь обратно. Мы оторвали ее от еды, а ты навестишь ее завтра утром.
— Спасибо, Деорнот, спасибо тебе! — Саймон потрепал лошадь по холке, поцеловал ее в морду и вернулся к столу принца.
Пока он усаживался и принимал горячие поздравления Бинабика, Сангфугол вышел вперед и попросил у Джошуа слова.
— Сегодня мы поздравляем Саймона с его вступлением в ряды рыцарей. Все, что можно было сказать по этому поводу, уже было сказано принцем. — Арфист поклонился Джошуа. — Но Саймон не один был в походе, не один совершал подвиги и показывал чудеса храбрости. Принц сказал уже о Бинабике и Слудиге, но и это не все. Их было шестеро смельчаков, и только трое возвратились к нам. Я сочинил песню о них и хотел бы, чтобы ни один из этих шестерых не был незаслуженно забыт.