Джошуа кивнул, Сангфугол настроил арфу, поданную ему одним из солдат, и запел:
Родимый дом оставя вдали,
Сон забыв и друзей,
Шестеро смелых к краю земли
Неслись, не щадя лошадей.
По зову принца ринулись вмиг,
Отваги явив пример,
Гримрик, Хейстен, Бинабик, Слудиг,
Саймон и Этельберн.
Мчались, не зная планов и карт,
Готовы не есть, не спать,
Чтобы спасти родной Светлый Ард,
Чтоб Торн в снегах отыскать.
Сангфугол играл и пел. Шепот смолк, в зале воцарилась тревожная тишина. Джошуа печально смотрел на арфиста, вслушиваясь в грустные слова. Саймон выпил еще вина. Пламя факелов легонько подрагивало.
Было уже совсем поздно. Несколько музыкантов еще наигрывали тихую мелодию. Сангфугол сменил арфу на лютню, а Бинабик пустился в пляс, чем очень развеселил публику. Саймон, поглотивший огромное количество вина, лихо отплясывал сразу с двумя девушками из Гадринсетта — низкорослой толстушкой и ее смешливой худенькой подружкой. Целый вечер они таинственно перешептывались, обсуждая удачу, привалившую Саймону, его внешность и манеры. Когда он пытался заговорить с ними, они только краснели и смеялись, подталкивая друг друга локтями. Наконец, утомленный и запыхавшийся, Саймон пожелал им спокойной ночи и поцеловал руки, как это всегда делают настоящие рыцари. Это окончательно смутило девушек, и Саймон снисходительно подумал, что они совсем еще дети.
Джошуа отвел Воршеву спать и вернулся, чтобы завершить праздник. Теперь он сидел и о чем-то тихо переговаривался с Деорнотом. Оба выглядели утомленными и озабоченными. Джеремия прикорнул в уголке, твердо решив не уходить раньше Саймона, хотя его друг успел отлично выспаться после бессонной ночи. Когда Саймон подумал, что, пожалуй, пора бы и ложиться, в дверях появился Бинабик. Рядом с троллем, заинтересованно принюхиваясь, стояла Кантака. Бинабик оставил волчицу ждать у входа, подозвал Саймона и направился к креслу Джошуа.
— …Так уложили его спать? Хорошо. — Принц повернулся к подошедшему Саймону. — Бинабик принес новости. Очень неплохие новости.
Тролль кивнул:
— Я никогда не имел знания об этом человеке, но Изорн говорит, что он имеет огромную важность. Это граф Эолейр из Эрнистира. — Бинабик повернулся к Саймону. — Он переправлялся сюда при помощи лодки. Он привез в Новый Гадринсетт, — тролль улыбнулся непривычному названию, — новости очень большой важности. Граф испытывает сильную усталость, но завтра утром, получив соизволение принца, он будет говорить о своих известиях.
— О да. — Джошуа выпрямился и вздохнул. — Нам очень нужны новости из Эрнистира. Надеюсь, что Эолейр порадует нас.
— Имеет возможность… Насколько я понимал Изорна, — Бинабик понизил голос и наклонился к принцу, — Эолейр говаривал, что имеет важное знание о… Великих Мечах.
— Боже! — воскликнул Деорнот. Джошуа на мгновение замер.
— Итак, — проронил он наконец, — завтра, в День святого Граниса, мы, быть может, узнаем, надеждой или отчаянием кончится наше изгнание. А сейчас — спать! Завтра я пошлю за вами.
Принц повернулся и пошел к выходу. По каменной стене скользнула его тень.
— Теперь быстро ложиться в постели, как говаривал принц. — Бинабик улыбнулся. Кантака рванулась вперед и радостно ткнулась носом ему в бок. — Не скоро мы будем забывать сегодняшний день, правда, друг Саймон?
Саймон молча кивнул в ответ.
2ТЯЖЕСТЬ ЦЕПЕЙ
Принцесса Мириамель глядела на океан. Когда она была еще совсем маленькой, няньки говорили ей, что море — колыбель гор, что все земли вышли из воды и когда-нибудь вернутся туда. Таким был океан, чьи волны бились о крутые скалы перед дворцом в Меремунде, сглаживая выступы и острые углы.
Другие говорили, что океан породил ужасных чудовищ, злобных русалок, прожорливых уруков и морских великанов. Мириамель знала, что его черные бездны кишат отвратительными тварями. Не раз на скалистый берег Меремунда выползала погреться на солнышке огромная бесформенная туша и шарила плошками глаз по обрыву берега и каменным стенам замка, пока прилив не смывал ее с камней и не уносил обратно в пучину. У принцессы не было сомнений, что немало еще более ужасных существ скрывается на дне моря.
Когда погибла мать Мириамели, а Элиас после ее смерти ожесточился и замкнулся в своем горе, океан стал для маленькой принцессы чем-то вроде наставника и покровителя. Несмотря на капризное непостоянство, бесконечные штормы и бури, океан был другом одинокого детства Мириамели. Вечером ее убаюкивал монотонный гул прибоя, а утром плеск волн и пронзительные крики чаек поднимали девочку с постели. Она глядела в окно и видела, что океан улыбался ей.
Тогда океан был ее жизнью. Теперь же, стоя на корме «Облака Эдны», она думала, что он может быть и тюрьмой, ловушкой, безжалостной и непреодолимой, как и те, что построены из камня и железа.
Чем больше удалялся от Винитты корабль графа Аспитиса, двигаясь на юго-восток к бухте Ферракоса и цепи островов, тем лучше Мириамель осознавала, что океан впервые в жизни стал ее врагом и держит ее крепче, чем дворцовая стража отца, которая всегда, даже на прогулках, окружала ее плотным кольцом. От стражи она избавилась. Но как преодолеть тысячи миль открытого моря? Принцесса устала хитрить и нападать, она не хотела больше быть сильной. Каменные скалы веками стоят нерушимо, но в конце концов и их поглощает океан. Теперь она доверится течению и поплывет туда, куда несут ее волны. Граф Аспитис неплохой человек. Конечно, теперь он не обращается с ней так почтительно и ласково, как в первые дни их совместного плавания, но все же любезен и приветлив при условии, что она беспрекословно выполняет его желания. Что же, придется согласиться с этим условием.
Она доверится течению, пока время или нечто другое не поставит ее на твердую землю.
Кто-то тронул ее за рукав. Мириамель вскрикнула и отскочила, но, повернувшись, увидела всего-навсего Ган Итаи. Морщинистое лицо ниски было спокойным, но ее золотистые глаза, словно впитавшие в себя блеск весеннего солнца, весело сверкали.
— Я не хотела напугать тебя, дитя. — Она оперлась на перила рядом с принцессой и задумчиво поглядела на пенистые волны.
— Когда вокруг одна вода, — жалобно проговорила Мириамель, — кажется, что мы на краю света и нам никогда уже не ступить на твердую землю.
Ниски кивнула. Ее длинные белые волосы развевались на ветру.
— Когда ночью я не сплю и в одиночестве пою на палубе, мне чудится, что мы плывем через свободный грозный Океан, который мои предки пересекали перед тем, как причалить у берегов Светлого Арда. В наших легендах говорится, что вода тогда была черной как смола, а гребни волн сверкали, как жемчуг.
Говоря все это, ниски ласково гладила ладонь девушки. Не понимая, что вызвало эту ласку, Мириамель устало смотрела на море, как вдруг длинные пальцы ниски вложили что-то ей в руку.
— Океан — очень одинокое место. — Ган Итаи продолжала говорить, как будто и не подозревала, что делает ее рука. — Очень одинокое. Здесь трудно отыскать друга, которому можно довериться. — Рука исчезла в длинном рукаве платья, и ниски отодвинулась. — Надеюсь, вы найдете человека, который поймет и ободрит вас… леди Мария.
Пауза перед вымышленным именем Мириамели получилась долгой и значительной.
— Я тоже надеюсь, — проговорила принцесса.
— Это хорошо. — Улыбка растянула тонкие губы писки. — У вас неважный вид. Видимо, ветер слишком силен. Вам лучше пойти в каюту.
Ган Итаи развернулась и пошла прочь. Несмотря на сильную качку, она не дотрагивалась до поручней и шла ровно и быстро. Мириамель проводила ее удивленным взглядом и повернулась к румпелю, где беседовал с матросами граф Аспитис. Он размахивал руками, пытаясь справиться с золотым полотнищем своего плаща, норовившим улететь с новым порывом ветра. Увидев, что принцесса смотрит на него, Аспитис с улыбкой кивнул, не прерывая разговора. Ничего необычного не было в этой улыбке, небрежность вообще была свойственна графу, но у Мириамели вдруг защемило сердце. Она сжала в кулаке пергамент сильнее, чем того требовала простая предосторожность. Она не знала, что это такое, но меньше всего ей хотелось, чтобы это послание увидел Аспитис.
Мириамель не спеша пошла по палубе, свободной рукой держась за перила, — она не могла позволить себе показывать чудеса равновесия, подражая Ган Итаи.
Оказавшись у себя в каюте, она развернула пергамент и поднесла его к свече, с трудом различая нацарапанные буквы:
Я принес вам много зла и знаю, что у вас нет оснований доверять мне, но поверьте, что эти слова сказаны от всего сердца. Может быть, перед смертью мне удастся сделать хотя бы одно доброе дело.
Мириамель не могла понять, откуда он взял пергамент и чернила, но потом догадалась, что все это принесла ему ниски. Судя по тому, каким неровным и дрожащим был почерк, рука монаха с трудом держала перо. Принцесса ощутила прилив жалости — как плохо ему должно быть, если уж он решился писать к ней. Но что ему нужно?
Если вы читаете мое послание, значит, Ган Итаи сделала все, что обещала. Она — единственный человек на этом корабле, которому вы можете доверять… кроме меня, быть может. Я знаю, что не раз обманывал вас, но я слабый человек, моя леди, и я хорошо служил вам, во всяком случае старался. Вы в опасности, пока не сошли с этого корабля. Граф Аспитис даже хуже, чем я предполагал. Он не просто раззолоченное чучело из свиты герцога Бенигариса, он прислужник Прейратса.
Много раз я ложь выдавал за правду и много раз утаивал истину. Теперь уже не в моих силах исправить это. Мои пальцы слабеют с каждой секундой. Но поверьте тому, что я скажу вам, — никто не знает злодейств Прейратса лучше меня. И нет человека, который в большей степени был бы ответствен за это зло, ибо это я помог красному священнику стать тем, чем он стал.