Это длинная и мучительная для меня история. Могу сказать только, что я дал ему ключи от двери, которую он никогда бы не смог открыть без моей помощи. Хуже того, я сделал это, уже зная, каким алчным и безжалостным зверем он может стать. Я подчинился его воле, потому что был слаб и испуган. Хуже этого ничего я не сделал в жизни.
Поверьте мне, леди. Так получилось, что я лучше, чем кто бы то ни было, знаю нашего врага. Надеюсь, что вы поверите и тому, что я писал об Аспитисе: граф выполняет не только приказы герцога Бенигариса, но и всякие грязные поручения красного священника.
Вы должны бежать. Может быть, Ган Итаи сумеет помочь вам. Боюсь, что теперь у вас не будет такой надежной охраны, как в Винитте, но я уверен, что вам пора искать спасения. Я не знаю, как вы сделаете это, но прошу вас, торопитесь. Ищите постоялый двор «Чаша Пелиппы» в Кванитупуле. Надеюсь, что Диниван послал туда верных людей и они помогут вам добраться до вашего дяди.
Кончаю, силы мои на исходе. Не прошу простить, ибо не заслуживаю прощения.
Капля крови отпечаталась под этими словами. Мириамель, окаменев, смотрела на нее, и глаза девушки были полны слезами жалости, гнева и отчаяния. Вдруг в дверь постучали, и у Мириамели бешено заколотилось сердце. Едва она успела спрятать письмо в рукав, как дверь отворилась.
— Моя обожаемая леди, — заговорил вошедший Аспитис, — отчего вы затворились в темноте и одиночестве? Пройдемся по палубе, свежий соленый ветер развеет вашу тоску.
Пергамент жег руку, принцесса замерла от страха.
— Я… Я неважно себя чувствую, сир. — Она опустила голову, стараясь успокоить прерывистое дыхание. — Я могла бы погулять позже.
— Мария, я всегда говорил вам, что в восторге от вашего открытого и веселого нрава. Неужели вы вспомнили о придворных церемониях?
Граф легко дотронулся до белой шеи принцессы.
— Пойдемте. Не надо сидеть в темной и душной комнате. Вам нужен воздух. — Он подошел еще ближе и коснулся губами ее лба. — Может быть, вам больше нравится темнота? Вам грустно? Одиноко?
Мириамель молча смотрела на свечу. Маленькое пламя плясало перед ней, но все вокруг было окутано мраком.
Стекла в окнах Тронного зала Хейхолта давно разбились. Плотные занавеси были преградой для снежных хлопьев, но не могли остановить потока морозного воздуха. Даже Прейратсу было холодно, и священник кутался в подбитый мехом красный плащ.
Но король и его виночерпий словно не замечали стужи. На Элиасе, сидящем на троне, не было ни рукавиц, ни теплой обуви; и если бы не грозный меч Скорбь у него на боку, можно было бы подумать, что он отдыхает в своих покоях. Молчаливый слуга короля, монах Хенгфиск, был одет как обычно, но чувствовал себя в холодном зале ничуть не хуже, чем его повелитель.
Верховный король скрючился на троне. Время от времени от метал на Прейратса суровые взгляды из-под сдвинутых бровей. По контрасту с черными малахитовыми статуями, стоящими у трона, лицо Элиаса было белее мела.
Прейратс открыл было рот, но король резко оборвал его.
— Заткнись, священник! — рявкнул он. — Я сам знаю, что делать.
Королевский советник подчинился приказу. Блики факелов отражались от его лысой головы, подобно тому как на гладком камне мерцают отблески огня. Ветер бился в тяжелых занавесях.
Ледяное оцепенение сковало Тронный зал.
— Ну? — Зеленые глаза короля недовольно сверкнули.
В тихом голосе священника было глубочайшее смирение:
— Я только ваш советник, сир. Я пытаюсь помочь вам принять правильное решение, но принимать его должны вы.
— Пусть Фенгбальд берет солдат и отправляется. Я должен наконец разделаться с Джошуа и этой шайкой изменников. Я заставлю их выползти из нор и щелей. Мы потеряли драгоценное время из-за Гутвульфа и Бенигариса. Если Фенгбальд выступит немедленно, через какой-нибудь месяц он доберется до лагеря Джошуа. Ты знаешь, какая зима ждет нас, и знаешь лучше других, алхимик. Еще промедление, и возможность будет упущена.
— Вы правы, мы не можем сомневаться в том, какой будет зима. — Прейратс говорил вкрадчиво, но твердо. — Но зачем вам сейчас уничтожать брата? Он не представляет угрозы вашему величеству: даже с тысячной армией он не сможет одержать ни одной победы. Лучше не торопиться.
Элиас раздраженно щелкнул пальцами, и Хенгфиск подал ему огромный королевский кубок. Король поднес его к губам и вернул монаху, осушив до дна.
— Как ты хорошо рассуждаешь! Черт возьми, ты затвердил одно и то же и уже давным-давно не говорил ничего нового. А я устал ждать. Я слишком долго мечтал об этом.
— Но стоило бы еще подождать, сир. И вы это знаете.
— Прейратс, я вижу такие страшные сны и такие… реальные.
— Так и должно быть. Трудный путь вы прошли, но скоро будет отдых. Вы будете царствовать в роскоши и наслаждениях, которых еще не видел свет. Конечно, при том условии, что вы будете благоразумны, а это означает прежде всего терпение и спокойствие. Спешить не следует ни в войне, ни в любви.
— Ха. — Король откинулся назад. — Что знаешь о любви ты, евнух?
Прейратс вспыхнул, недобрый огонь загорелся в его глазах, но король разглядывал что-то на полу и ничего не заметил. Когда же он наконец поднял голову, лицо Прейратса снова было спокойным и смиренным.
— Так чего же ты хочешь, алхимик? Я не могу понять тебя.
— Чего я могу хотеть, кроме счастья служить вам, сир?
Элиас насмешливо фыркнул, как собака, учуявшая след.
— Ну а кроме этой малости?
Прейратс выпрямился. Его тонкие губы растянула злая улыбка. Казалось, она появилась сама собой, помимо его воли.
— Власти, сир, — сказал он. — Власти. Возможности делать то, что я хочу… то, что необходимо… для всеобщего блага.
Король задумчиво посмотрел в окно. Его руки, лежащие на подлокотниках трона, слегка дрожали.
— И что же ты хочешь сделать, Прейратс?
— Учиться! — На мгновение священник сбросил маску безразличия, нетерпение сверкнуло в его глазах. — Я хочу знать ВСЕ! Для этого мне нужна власть, власть, которая поможет мне в этом. Есть тайны столь темные и глубокие, что единственный путь познать их — отыскать глубокие корни смерти и небытия.
Король снова потребовал свой кубок. Некоторое время после того, как Прейратс умолк, он отсутствующим взором смотрел в окно, словно был целиком поглощен наблюдением за вороной, прыгавшей на соседней крыше.
— Странные речи, неясные речи, — сказал он наконец тихим, сдавленным голосом. — Смерть и небытие… Разве это не одно и то же?
— Конечно нет, сир. Ничего общего.
Король поежился, почувствовав себя неуютно на желтых, потрескавшихся костях дракона Шуракаи.
— Будь ты проклят, Хенгфиск, разве ты не видишь, что мой кубок пуст? В горле у меня пересохло, а ты прохлаждаешься! — Голос короля был резким и нервным. Казалось, что он хочет развеять звук двух страшных слов, неуловимый, но пугающий.
Монах подскочил к королю. Элиас бережно принял у него наполненную чашу и пнул слугу ногой так, что тот кубарем скатился со ступенек трона. Пока король спокойно потягивал вино, монах лежал на полу, боясь пошевелиться, и поднялся на ноги только тогда, когда надо было забрать кубок. Он не смел взглянуть на своего милостивого повелителя. Потирая ушибленную спину, Хенгфиск торопливо убрался в тень, опасаясь, что Элиас может еще раз удостоить его своим вниманием.
— Итак, решено. Фенгбальд возьмет солдат и эркингардов и отправится на восток. Он насадит на длинное копье самодовольную голову моего брата и с нею вернется сюда. — Король помолчал и задумчиво добавил: — Как ты думаешь, норны пойдут с Фенгбальдом? Они могучие воины, и к тому же ни тьма, ни холод не пугают их.
— Вряд ли, сир. — Прейратс покачал головой. — Они не любят дневного света и долгих переходов.
— Значит, они не союзники нам?
— Они очень нужны нам, сир, но использовать их нужно только тогда, когда есть настоящая нужда в этом. — Прейратс усмехнулся. — Их повелитель — наш вернейший союзник, и у вас еще будет повод убедиться в этом.
Ворон, тем временем взобравшийся на подоконник, подмигнул золотым глазом, хрипло каркнул и улетел. Оборванные занавеси задрожали от ветра, поднятого его крыльями.
— Можно мне подержать его? — спросила Мегвин, протянув руки.
Молодая мать с опаской протянула ей ребенка. Мегвин не могла отогнать мысль, что женщина боится ее.
— Не надо волноваться. — Она нежно укачивала розовощекого ребеночка. — Как его зовут, Кайвин?
Женщина подняла на нее полные изумления глаза:
— Вы знаете меня, принцесса?
Мегвин печально улыбнулась:
— В свободном Эрнистире осталось не так много народа, чтобы я не могла запомнить всех.
Кайвин кивнула, и Мегвин подумала, что до войны эта молодая женщина, наверное, была очень красива. Теперь зубы у нее расшатались и выпали, она была ужасающе худа. Мегвин была уверена, что бóльшую часть пищи, которую ей удается раздобыть, она отдает малышу.
— Как его зовут?
— О, Сиадрет, леди. Так звали его отца. — Кайвин печально покачала головой, и Мегвин не стала больше ни о чем спрашивать. Для большинства эрнистирийских женщин разговоры о мужьях и сыновьях были невыносимы. Все их надежды на счастье заканчивались обычно битвой на Иннискрике.
— Принцесса Мегвин, — старый Краобан, некоторое время молча наблюдавший за этой сценой, наконец заговорил, — пора идти. Вас ждут.
— Да, ты прав.
Мегвин бережно передала маленького Сиадрета матери. Красное личико сморщилось — мальчик явно готовился к новой серии воплей.
— Он замечательный, Кайвин. Пусть боги хранят и оберегают его, пусть сама Мирча даст ему силу и здоровье. Он будет хорошим мужчиной.
Кайвин улыбнулась и поцеловала малыша, так что он немедленно позабыл, что собирался кричать.
— Спасибо вам, леди. Я рада, что вы благополучно вернулись.
— Вернулась? — Мегвин остановилась, не дойдя до выхода.
Молодая женщина посмотрела на Краобана в ужасе, что сказала что-нибудь, чего говорить не следовало.