– Оставьте свои разногласия снаружи, Стивен. И отвечайте на вопрос. Почему автор думает, что они тупые?
– Мисс, это просто шутки.
– Охренительные шутки.
– Мисс, вам нельзя произносить слово «охренительные».
– Ну так засуди меня, когда оправишься от эмоциональной травмы. Но сначала ответьте на вопрос: почему они тупые?
Надменная тишина.
– Потому, – сказал Малки в забитый нос, – Что они слишком цивилизованные и не понимают природу. Автор говорит, что природа опасна и если ты её не понимаешь, то умрёшь.
– И как же понять природу?
Малки что-то сказал, но из-за его насморка это звучало как «доб бьедгоб». Все смеялись.
– Кажется, вы имели в виду «предков», Малкольм.
– Я это и сказал, Мисс. Сов бьедкоб.
Все хохотали. Кроме Стива. Кроме меня.
Волки живут стаями. Охотятся стаями, ходят стаями. И остаются в стае, пока их не выгонят или они не уйдут сами. У стаи есть структура, как у любой группы – школы, семьи. У каждого животного в стае своя роль. Эти роли выстраиваются в иерархию с лидерами на вершине. Лидеры не всегда самые большие и сильные, но они принимают все решения. Их поддерживают телохранители, которые зачастую крупнее лидеров и обычно дерутся вместо них. Ещё есть разведчики, которые следят за безопасностью стаи – сторожа. И, наконец, в самом низу, – самый маленький, тот, над кем издеваются остальные, на ком они вымещают злость, жертва всех их шуток. Пока он не решит драться или уйти, он останется на этой роли, в самом низу. Дерись. Или уходи.
Неделю спустя, во время обеда, я на мог найти себе места: на Травяном Холме были парочки, за хижиной группа курильщиков, в библиотеке собрание насчёт закрытия общественных библиотек. Я решил походить по шумной площадке.
Стив Скотт играл в футбол в Клетке.
Когда ты ходишь сам по себе, ты становишься лёгкой добычей для стаи. Я ушёл с площадки туда, где в кустах радостно чирикала стайка воробьёв. Они замолчали при моём приближении, но не улетели. Они внимательно смотрели на меня, ждали, когда я уйду, чтобы можно было вернуться к пению.
Кто-то схватил меня за руку.
– Не нужно бояться, приятель.
Я хотел отстраниться, но не хотел показывать страха. К тому же если придётся драться – моя вторая рука свободна.
– Сыграем? – спросил Стив, кивая на футболистов в Клетке.
– Не.
Он ослабил хватку.
– Да ладно тебе. Прости за недавнее. Потерял самообладание, понимаешь?
Я направился прочь, но он пошёл за мной. Я ускорился – он тоже. Чтобы не сталкиваться с ним, мне приходилось немного сворачивать, и таким образом он вёл меня к Клетке. Остальные прекратили играть и смотрели. Там были Алекс, Зед и прочие. Мы дошли до входа в Клетку. Она со скрипом открылась. За моей спиной хихикали воробьи. Уморительно.
Пять-на-пять и я.
Стартовый удар.
Я был на фланге. Играли молча и серьёзно. Внезапно, когда я завладел мячом, Стив взбесился. Бросил меня в забор, специально толкнул меня руками, даже не пытался отобрать мяч. Я сполз по забору, прижимая мяч к груди. Тогда он пнул меня. Я подтянул руки и колени, чтобы защититься, но он наступил мне на руку. Самые сильные удары пришлись на мои голени. Подключился кто-то ещё – Алекс. Кто-то смеялся. Кто-то тяжело дышал. Стив мягко сказал: «продолжай». Дрожащим от ударов голосом я сказал «хватит». Они ушли. Они играли в тишине, только изредка кто-то кричал «пас!» или «гол!». Я пытался встать. Потом пошёл вдоль забора Клетки. Меня трясло. Рука болела и не слушалась, и открывать дверь пришлось другой.
– Увидимся, приятель! – крикнул Стив. – Спасибо за игру!
Я проковылял через площадку и оставался в туалете до звонка, потом пошёл к велосипедным стойкам. Я вернулся в коттедж и лёг в кровать. Приехала бабушка. Я сказал ей, что болен. Она сказала, что позовёт меня, когда заварится чай. Я сказал, что не хочу чая.
Глава 24. Нож
Я проснулся от боли и услышал собачий лай.
Я перекатился на бок, резкая боль ударила по рёбрам. Замереть. Не двигаться. Лай стих.
Тишина. Такая глубокая тишина, что я слышал за много миль, как замерзает вода на траве, лёд покрывает шифер, холод обхватывает деревья.
Шли минуты. Вдруг раздался мягкий скрип, будто чьи-то шаги по инею.
Я перестал дышать.
Что-то пыталось открыть заднюю дверь. Послышался мягкий стук.
Я взялся за нож.
Минуты шли, я слышал только тишину.
Волк исчезал медленно. Он не ушёл окончательно, только ушёл куда-то ещё.
Я резко вдохнул и сел. Я знал, куда он ушёл. Внутрь.
Я выскочил из кровати, пробежал через комнату и распахнул дверь.
Сонная темнота лестничной площадки.
Я вдохнул, чтобы позвать бабушку – и замер. Не было ни звука, кроме, разве что, едва различимого шума горного потока.
Вдруг я почувствовал волка. Он был здесь. Я выставил вперёд нож и обошёл лестничную площадку, шаг за шагом. Остановился.
Бабушкина комната.
Блестящая белая дверь.
Я смотрел, как мои бледные пальцы тянутся к ручке, обвиваются вокруг неё и опускают вниз.
Я открыл дверь.
Я прислушивался, но не слышал ничего, даже дыхания. Я вошёл, держа нож наготове.
В темноте я с трудом видел бабушку. Недвижимую, лежащую на спине.
Я подошёл.
Я наклонился.
Я ничего не слышал. Даже дыхания.
Я поднёс ладонь к её губам, чтобы проверить, дышала ли она.
Её глаза открылись.
– Шт…
Я замер.
– Вон! – волна несвежего дыхания. – Вон!
Включилась прикроватная лампа. Её глаза сощурились от света, затем остановились на ноже. Она закричала.
Я смотрел на нож.
– Вон!
Я не двигался.
– Вон!
– Ба…
– Вон! – кричала она.
Я выбежал вон.
Оказавшись в своей комнате, я положил нож на комод.
Она вышла на площадку, спустилась вниз. Я слышал, как она что-то делает на кухне. Она позвала снизу:
– Лукас.
Я подошёл к двери. Скрипнула половица.
– Лукас.
Она стояла внизу лестницы. Её волосы были в беспорядке, лицо опухло.
– Где нож, Лукас?
– Я пытался тебя защитить.
– Можешь принести нож?
– Я пытался тебя защитить.
– Можешь ли ты принести нож, Лукас, будь добр.
Я взял его и, сжимая в руке, спустился. Всё это время она, не отрываясь, смотрела мне в глаза. Потом протянула руку. Я остановился на последней ступеньке и положил нож в её раскрытую ладонь.
Она долго молча смотрела на меня. Потом сказала:
– Надень куртку.
– Мы идём наружу?
– Нет, холодно.
Я снял куртку с вешалки. Она сняла свою. Затем она включила отопление. Тогда я понял, что это серьёзно.
Мы пошли в кухню. Я не видел, но слышал, как открылся и закрылся ящик для приборов, а когда бабушка повернулась, у неё больше не было ножа.
Она вскипятила чайник и налила две чашки чая. Холодильник заворчал, когда она влезла в него за молоком. Она достала ложку, помешала чай и подождала, пока заварится. У меня не хватало смелости снова сказать, что я не пью чай.
Я знал, что случилось что-то ужасное, но не знал, что именно.
Она выбросила чайные пакетики в мусорку, поставила чашки и села. Я сел напротив.
– У меня была клиентка со шрамом.
Она прочертила пальцем линию от брови до щеки и загнула её к подбородку.
– Его оставил мужчина. Стеклом.
Я не понимал, почему она мне это рассказывает.
– Иногда мужчины впадают в ярость, Лукас.
Моё сердце перевернулось.
– Я должна позвонить кое-кому.
– Бабушка.
– Что?
– Я не… – пробормотал я.
– Ты не что?
Я встал, оттолкнув стул.
– Я пойду.
Я поднялся наверх. Я побросал вещи в школьную сумку, не глядя. Я даже не знал толком, что она имела в виду. Только понимал, что сделал что-то ужасное.
Повеяло горьким дыханием и мылом. Я повернулся.
– Зачем ты вошёл ко мне в комнату с ножом?
– Я пытался спасти тебя, – сказал я неожиданно севшим голосом.
– От чего?
Я сжал кулаки и прикрыл ими голову. Я чувствовал, что она стоит за мной, кладёт руку мне на спину.
– Присядь, – мягко сказала она.
Я сел на край кровати, она рядом.
– Я приношу смерть, – сказал я.
– Ничего подобного. Расскажи, что случилось.
Моё воображение нарисовало картину: тощая маленькая собачка прыгает под стеной тюремного двора, пытаясь выбраться наружу. У неё не было шансов, но она продолжала бросаться на стену. Снова и снова.
– От чего ты пытался меня спасти?
– Мне показалось, что я что-то услышал.
– Что?
– Мне показалось, что я что-то услышал внутри дома.
– Что ты хочешь сказать?
– Я думал… что ты умерла, и, и в, в… был там с тобой.
Я смотрел на свои колени. Внезапно я почувствовал, что обессилел.
– В – что? Кто был со мной?
Я не хотел отвечать.
– Нам нужно что-то с этим делать, – сказала она медленно, будто думая вслух.
Я смотрел на неё, ожидая услышать, что она отправит меня куда-нибудь. Вместо этого она сказала:
– Я не уделяла этому должного внимания.
Я смотрел, ожидая пояснения, но его не последовало. На прикроватном столике лежал мамин камень. За ним была занавеска. А за ней…
– Мы поговорим об этом утром.
– О чём?
– Тебе нужна помощь, Лукас.
Голова начала болеть.
– Со мной связались из школы, – сказала бабушка.
– В смысле?
– Мисс Эндрюс рассказала, как ты ведёшь себя в школе.
– Со мной всё нормально.
– Не концентрируешься. Не делаешь домашнюю работу. На следующей неделе я встречаюсь с мисс Эндрюс и директором.
К моему потрясению, она рассмеялась.
– Не волнуйся об этом. Он такой самовлюблённый придурок, ты согласен?
Я вроде как посмеялся. Издал скорее кашель, чем смех.
Она резко встала, и я внезапно ощутил, что мне не хватает её рядом. Я хотел, чтобы она села обратно и обняла меня. Как обняли бы мама или папа.