– Если сможешь поспать, это будет очень кстати. Утром тебе в школу.
Она подошла к двери.
– Тебе оставить свет включённым?
Я лёг.
Она стояла в двери.
– Ты идёшь обратно в кровать? – спросил я.
– Не прямо сейчас, нет.
– Можешь выключить свет, но не закрывать дверь?
Какое-то время я слышал, как она ходит внизу, разжигает камин в гостиной. Я выключил свет на лестнице и вернулся в кровать. Через открытую дверь проникал бледный свет снизу. Я слышал, как трещит и шипит дерево. Я ощущал волка на улице, спрятавшегося за деревьями, наблюдающего и ждущего. Наблюдающего и ждущего.
Наблюдающего и ждущего.
Глава 25. Вой
Утро. Мир скован льдом. Водосточные желоба отрастили ледяные бороды. Я со стоном сел. Их пинки будто пробили меня насквозь.
Клянусь богом, когда я отдёрнул занавески, я увидел звериные следы на траве.
За завтраком я старался не слишком много двигаться. Бабушка сделала полный завтрак[17], но я едва к нему притронулся.
Я гонял помидор по тарелке.
– Лукас?
– Мм?
– Как ты?
Мышино-коричневая тонкая птица с маской как у Зорро вылетела из своего дома в стене коттеджа. Некоторые птицы остаются. Не все улетают на зиму.
– Что это за птица? – спросил я.
Бабушка подошла к окну, но птица улетела раньше, чем бабушка её увидела.
– Не знаю, – сказала она.
Папа бы знал.
– Всё хорошо, – сказал я, внезапно осмелев, внезапно наполненный счастьем. Я улыбнулся, и это застало бабушку врасплох. – Школа всё равно не так уж важна, есть вещи поважнее экзаменов.
Кажется, бабушка не знала, что ответить. Я сложил нож и вилку и встал, поморщившись.
– Ты уверен, что всё хорошо?
– Ага.
– Кажется, что тебе…
Рёв, как у газовой конфорки, но в сотню раз сильнее, наполнил воздух. Я вскрикнул от испуга.
– Что это? – прокричал я.
– Британия практикуется в убийстве, – сказала бабушка, и я понял: это обычный рёв истребителя.
Я поднялся наверх и собрался. Всё болело. Когда я мылся, то заметил, что кое-где моя кожа стала чёрной или фиолетовой. Часть меня хотела пойти на кухню и взять нож, однако после произошедшего я знал, что не смогу. Но я взял белый камень.
Было слишком больно, чтобы ехать на велосипеде, так что я отважился сесть в автобус. К чёрту Стива, Алекса и Зеда, к чёрту всё стазацкое племя. Я не буду бегать от этих идиотов.
Белый камень в кармане стучал по моему бедру. Уши горели от холода.
Я перешёл канаву и пошёл через лес.
Изморозь таяла. Капала. С плоских крыш некоторых магазинчиков в деревне она поднималась паром. На фоне золотого солнца деревья выглядели оборванными силуэтами. Пустые гнёзда были почерневшими костями. Наконец прибыл недовольно скрипящий автобус. Двери зашипели, и я вошёл.
Стазаки захватили задний ряд и возвышались на нём как судьи. Я втиснулся на двойное сиденье. Протерев небольшой круг в запотевшем окне, я смотрел, как мимо несётся белый мир.
– Эй.
Появилось озеро. Лёд у берега, чёрная вода. Меня не волновало, упадём мы в него или нет. Если упадём, то умру я, стазаки, и все прочие.
– Эй!
Деревья царапали ветками окна на другой стороне автобуса. Через протёртые окна были видны чёрные голые деревья, мокрые холмы.
Что-то ударило меня по голове. Взрыв мальчишеского смеха. Я не знал, что произошло. Тёплая жидкость стекала под воротник, по спине. Пакетик сока лежал на полу, выплёвывая в проход тёмную жидкость.
– Эй, Смертник.
Я медленно повернулся к ним. Мне пришлось это делать медленно, потому что моему телу было больно двигаться.
– Он двигается как голубой, – крикнул Алекс.
– Ты голубой, Смертник? – крикнул Стив.
Я посмотрел на них, как на сидячие трупы, и улыбнулся, представив их мёртвыми. Они этого не ожидали, это было видно по их лицам. Я отвернулся.
Ещё какое-то время они кричали. О том, как в следующий раз мне сломают ноги. И на мгновение я ощутил что-то странное. Будто я больше не был там. Будто меня вынули из меня. И я больше не ощущал страха. Я огляделся и увидел.
Чёрная тень. Иногда она пряталась за конденсатом, иногда за деревьями, но она бежала. Она не бежала как пёс или конь, она текла как вода. Скорость, вес, объём. Иногда она отставала, но когда автобус замедлялся, карабкаясь на холм, появлялась снова.
Волк может бежать со скоростью сорок миль в час. Легко догоняя автобус.
Холодно, тихо, с задних рядов, над головами пронеслись слова Стива.
– Знаешь, что я думаю? Я думаю, это его вина, что они умерли.
– Ага, я думаю, ты прав, – проныл Алекс. – А как они умерли?
– В автокатастрофе, – громко крикнул Стив.
Они будто были на сцене и обращались к зрителям.
– Из-за него они разбились.
Взрыв смеха сзади.
Я повернулся.
Я не смотрел на Алекса, Зеда или кого-то ещё. Я смотрел на Стива Скотта.
– Он убийца, – сказал Стив, глядя на меня.
Я встал. Я шёл по проходу. Я осознал, что у меня в руке белый камень, и я знал, что с ним делать. Бросить.
Разбилось стекло. Я пробежал по проходу. Стив поднялся, но я ударил его прежде, чем он меня пнул. Плеснула кровь. Я бил и бил, и бил. Раздавались крики. Меня оттащили за одежду, руки, волосы.
Автобус со скрипом остановился. Двигатель заглох. Безумные.
И тогда я точно знал, что делать. Впервые в жизни я знал, что делать.
Я завыл.
Я выл воем боли, крови и смерти.
Часть II
Глава 26. Иэн
Внутри горел яркий электрический свет. Снаружи было темно. Он не задёрнул занавески, поэтому видел небо над Кендалом в оранжевом свете фонарей. Час пик. Машины шуршат по мокрой дороге. Голоса детей. Скоро Рождество, но ничто здесь не говорит об этом. Пустые полки. Ваза с засохшими цветами. Три низких кресла. Между креслами место для наших ног: бабушкины мартинсы, моя школьная обувь и пара новых синих кроссовок с белыми шнурками. Кроссовки принадлежат Иэну. Он так представился, без «мистер», просто Иэн. Ненавижу когда старшие представляются по имени, будто хотят быть друзьями.
– Ты точно не хочешь снять куртку, Лукас?
Я притворился, что не слышал.
Бабушка сняла куртку и повесила на вешалку у двери. Было жарковато, и я уже жалел, что не разделся. Но Иэн предложил это, как только мы вошли, и если бы я снял её теперь, то выглядел бы дураком.
Иэн был одет в джинсы, свитер с V-образным вырезом и яркую клетчатую рубашку. Плюс эти дурацкие кроссовки. У него были седые вьющиеся волосы. Его улыбка была ложью. Как и нарочито тёплый голос – голос лжеца.
Он объяснял, что происходит в этой комнате, как психолог должен мне помочь, но я не слушал. Я думал о маме и папе и о том, что было не важно, что случится со мной, им всё равно хуже, потому что они мертвы.
– Ты понимаешь, что я хочу сказать, Лукас? – спросил Иэн лживо-тёплым голосом.
Радиатор булькнул.
– Лукас? – позвала бабушка с нотками усталости в голосе.
Я кивнул Иэну.
– Итак, Лукас, может быть, расскажешь мне, что привело тебя сюда?
Я бросил взгляд на бабушку.
Она ждала, пока я заговорю.
– Я должен сюда ходить, или мистер Бонд исключит меня и ваши люди упекут меня в детдом.
Машины неслись мимо, в радиаторе капала вода, я начал потеть.
– Лукасу приходится тяжело с тех пор, как…
Тишина длилась вечно.
– С тех пор, как?..
– Его родители умерли.
Он, наверное, уже знал. Просто был лжецом, который притворялся, что не знал.
– Погибла ваша дочь или сын? – спросил Иэн у бабушки, и я хотел попросить его не лезть в чужие дела.
– Моя дочь, – сказала бабушка.
– Они умерли в одно время? – спросил он мягким лживым голосом.
– Да, – ответила бабушка, – несчастный случай на дороге.
– Бабушка! – сказал я.
Она посмотрела на меня.
– Это не его дело. И вообще, это был не случай.
– То есть? – спросила она.
Я хотел рассказать ей про волка. Но не стал.
Повисла долгая тишина.
– Лукас, это ужасное событие, – сказал Иэн, озабоченно хмурясь.
Он был настолько омерзительно ненастоящий, что мне захотелось его стукнуть. Вместо этого я начал считать капли дождя на окне. Падали новые.
– Ты перенёс огромную утрату.
У радиатора будто бы случилось несварение, и он пытался переварить много еды разом.
– Как ты себя чувствуешь, Лукас?
Я посмотрел ему в глаза и пожелал, чтобы он умер.
– Он не сразу привык, – сказала бабушка. – Новая школа. Новое место… Всё поменялось.
Её голос звучал забавно, как будто она простудилась.
– А вы, Ив? – было непривычно слышать её имя. – Как вы это перенесли?
– Я? – она звучала удивлённо.
– Наверное, вам было трудно, должно быть, вам трудно быть опекуном Лукаса. При том, что приходится справляться с утратой дочери.
– Мы здесь не ради меня, Иэн, – сказала бабушка недовольно.
Иэна бабушкино раздражение не волновало, он смотрел на неё безмятежно.
– Мы здесь ради Лукаса, – продолжила бабушка, – насчёт его проблем. Насчёт… Он не делает домашнюю работу. Попадает в неприятности. Я не могу, я хочу, чтобы вы что-нибудь сделали.
– Чем вы занимаетесь, Ив?
– Занимаюсь?.. Лукас ходит в школу, я на работу, мы…
– Кем вы работаете?
– Я адвокат, я думала, мы здесь ради моего внука.
– Всё верно. Лукас будет приходить ко мне сам после этой встречи, если он захочет, конечно…
– О, он захочет.
– …Так что я хочу использовать эту возможность узнать о том, как дела у вас. Но вы правы, Ив, давайте послушаем Лукаса, – он повернулся ко мне. – Лукас, ты хочешь мне что-нибудь сказать? Или спросить?
– Нет.
Пузырёк воздуха пробивался по радиатору. Слушая, как нарастает там давление, я понял, что мне очень жарко. Теперь я очень жалел, что не снял куртку.