Я ушёл, когда кафе закрылось. Дождь прекратился, земля покрылась льдом. Он хрустел и звенел под моими ногами. От холода у меня разболелся позвоночник. Холод усиливался, приближаясь к крещендо. Было так холодно, что я был уверен: коснись я чего-нибудь – например, бокового зеркала машины – и оно отвалится.
Станция открылась в шесть утра.
Поезд тронулся в темноте, и я провалился в сон. Я проснулся только когда контроллёр потряс меня за плечо. Розовый свет полз по полям, на которых пятнами лежал снег.
До Кендала я доехал уже не ранним утром. Холмы белели. Из автобуса я видел, как птицы стоят на ледяном озере.
От деревни я пошёл пешком.
Ничего не изменилось.
Я был опустошён. Я слышал только свои шаги по замёрзшей земле, рёв машин, тихое бурление воды на горе. Крик ворона, повторяющего свои ужасные шутки. Волк молчал.
Бабушка сидела в кабинете. На её плечах лежала шерстяная шаль. Она смотрела, как я перехожу канаву. Её лицо было непроницаемым. В коттедже было холодно. Она вышла в холл. Я ожидал, что она будет злиться, но в её глазах было что-то умоляющее. Потом её лицо посуровело, она осмотрела меня, будто незнакомца. Подошла к телефону. Я скинул кроссовки.
– Дайте констебля Стрэнга, пожалуйста.
Вспышка ужаса. Она хотела послать меня в детдом. Она повернулась ко мне.
– Здравствуйте, констебль Стрэнг? Это Ив Лэнсдейл, насчёт моего внука… Да, верно… Лукас вернулся… Да. Только что вошёл… С ним всё в порядке… Говорю вам, с ним всё хорошо. Спасибо вам за ваше время и за время ваших коллег. Я очень благодарна, но с ним всё хорошо. Дело закрыто. Всего доброго.
Не дав констеблю Стрэнгу шанса ответить, бабушка повесила трубку и вернулась в кабинет.
– В доме мороз! – крикнул я и включил центральное отопление.
Я вскрыл банку запечённой фасоли и пожарил несколько кусков хлеба на гриле. Потом пошёл в кровать.
– Где ты? – спросил я у пустого сада.
– Я до тебя доберусь, – сказал я лесу.
– Я тебя поймаю, – сказал я горе. – Ты не на того напал.
– С кем ты говоришь?
Я резко развернулся.
Бабушка стояла в гостиной, сжимая очки для чтения в одной руке и увесистую книгу в другой.
– Ни с кем.
– Лукас, – её голос не предвещал ничего хорошего.
Я сжал кулаки. Настало время поговорить.
– Ты становишься неуправляемым.
Я хотел выйти из комнаты, но бабушка меня опередила. Она протопала по лестнице и хлопнула дверью, будто хотела добежать до комнаты прежде, чем расплачется.
Мне приснилось, что у меня есть волчонок. У него был ошейник из проволоки, я держал поводок. Ему не нравился поводок, он пытался вырваться. Мне было тяжело его удержать, и проволока врезалась в шею волчонка. Я чувствовал, как она режет всё глубже, отдаваясь вибрацией мне в руки до самых плеч. Была кровь. И я хотел отпустить, но держал.
Глава 29. Гость
Я дождался, пока бабушка уйдёт на работу, и только потом встал. Она оставила свою зелёную кружку с чаем на кухонном столе. На поверхности плавали маслянистые пятна. Я сунул несколько кусков хлеба в гриль и смотрел, как серая птичка в маске Зорро, названия которой я не знал, то пряталась в кустах, то снова появлялась. Наконец, она окончательно улетела, и её место заняла банда воробьёв. Папа говорил, что воробьи как мальчишки, любят драться. Но хотя бы в их группе нет лидеров. Их стая совсем не похожа на волчью.
После завтрака я решил починить колесо велосипеда. Было холодно, моё дыхание превращалось в маленькие облачка. Воробьи хихикали. И вдруг замолчали. В кустах двигалось маленькое коричневое существо. Маска Зорро чернела. Нет, не птица: из-под куста выползла длинная, потрясающе чистая крыса. Розовые когти сжали ветку, длинный хвост волочился сзади. Она аккуратно съела ягоду и вернулась в куст. Воробьи вернулись и начали петь, и снова разбежались, когда вернулась крыса. Крыса поела и скрылась в кусте. Воробьи вернулись. И так по очереди.
– Эй! – сказала Дебс, появляясь из-за угла дома. – Я стучала.
Я распрямился над велосипедом.
– Я не слышал.
– Что делаешь?
– Ничё.
Она засмеялась.
– Учишь язык, значит?
Повисла тишина, кажется, я должен был что-то сказать, поэтому спросил:
– Как школа?
– Ээ… – сказала Дебс, – …кончилась?
– Ах да, – сказал я, и добавил низким голосом, – меня отстранили.
– Слышала про это.
Мне было нечего больше сказать.
– Ну как, пригласишь меня войти?
Я отёр с рук велосипедную грязь и провёл её в кухню.
– Малость холодно, не?
– Бабушка не пользуется отоплением.
– Папа тоже.
– Правда? – я думал, только бабушка.
Она вышла в холл.
– Где Ив?
– На работе, – сказал я, смывая грязь с рук, а когда повернулся, Дебс не было.
Я нашёл её в кабинете. Она разглядывала картину на стене. На ней была шапочка, руки он засунула в карманы облегающей куртки, которые были так высоко, что её локти торчали в стороны. Кажется, она заметила, как я на её смотрю, потому что отвернувшись от картины, посмотрела мне прямо в глаза. Мы смотрели друг на друга слишком долго.
– Так что, включишь отопление? – спросила Дебс.
Она подошла ко мне, моё сердце дрогнуло. Я почувствовал запах мяты, она прошла мимо.
Я отправился за ней. В гостиной она присела, чтобы покопаться в бабушкиных пластинках. Волосы свисали на лицо.
Было немного странно стоять за ней, поэтому я подошёл к камину и начал его разжигать. За спиной хлопали обложки пластинок.
– Как эта штука работает? – спросила она, запихивая пластинку в проигрыватель.
Мы стояли на коленях бок о бок, наши плечи соприкасались. Она играла с кнопками и колёсиками.
– Вот так, – я нажал большую кнопку и бросил на Дебс ехидный взгляд.
Она усмехнулась. Выстрел. Мы вздрогнули. Потом гитара. Кто-то осыпал нас потоком насмешливой ругани[18]. Дебс громко хлопнула в ладоши.
– Это прекрасно! – сказала она, прыгая и кружась, а потом рухнула в кресло.
Я вернулся к камину, сложил дрова, зажёг спичку и поднёс к газете. Огонь зашипел. Растопка затрещала. Я сел на ковёр, опираясь на руки, чувствуя жар на лице. Дебс сложила пальцы шпилем и глядела на меня поверх них, будто злой гений. Я лёг. Группа на пластинке будто пыталась куда-то доехать, но их это не сильно заботило.
Топ-топ.
Она сбросила свои мартинсы и поджала ноги.
Когда запел хор, я присоединился, ухмыляясь, как солист.
Я завыл бесконечно длинную ноту. Дебс рассмеялась. Её нога в фиолетовом носке вытянулась и аккуратно ткнула меня.
– Хватит!
– Неу-у-у-у-у-у-у-у-у!
Она снова засмеялась, но ноги оставила на месте. Я замолчал, мы стали слушать. Теперь в комнате было другое настроение. Огонь лизал сухое дерево. Дебс просунула ноги между моей спиной и ковром.
Моё сердце забилось быстрее. Я смотрел на ковёр, но всё моё внимание было сконцентрировано на ней. На её ступнях под моими рёбрами. Моя грудная клетка расширяется, сужается. Я надеялся, что она не почувствует, как быстро бьётся моё сердце. Она вытащила одну ступню и прижала пальцы к моим рёбрам.
Я протянул руку и схватил её за лодыжку.
Может быть, секунду мы не двигались. Потом она отдёрнула обе ноги.
– О! – сказала Дебс, вставая и подбегая к проигрывателю.
Она снизила громкость.
– Чуть не забыла.
Она достала сложенную бумажку из заднего кармана и показала мне.
На пятнистом чёрно-белом флаере был нарисован волк. Сверху было написано: «Камбрийский волк!», а снизу: «Вечер местных историй», и январская дата.
– Мы должны пойти.
Теперь из колонок доносился ужасный белый шум, а не музыка.
– Ты в порядке? – спросила она.
Он был во мне. Он преследовал меня.
Я встал и подошёл к проигрывателю. Раздался щелчок, когда я поднял иголку.
– Что случилось?
Воробьи в кустах делили ягоды с потрясающе чистой крысой. С веток капало. Весь мир жил. Только я не жил, бесполезный, остановившийся.
– Люк.
Я повернулся к ней.
– Нам стоит пойти, – сказала она. – Разузнать что-нибудь.
Её глаза были большими и яркими.
Я кивнул и повернулся к окну.
– Я думала, тебе будет интересно, – сказала она с нотками разочарования.
Я смотрел на коричневый склон горы, чёрные камни, снег.
Раздался стук. Я обернулся и увидел, как она надевает мартинсы, затягивая шнурки так, будто она душит свои лодыжки.
По дороге ехала машина.
Она встала и натянула шапочку. У меня появилась страшная мысль, что наша дружба – если она вообще была – закончилась. Я хотел сказать что-то, чтобы она осталась, чтобы мой мозг остановился, но я мог только смотреть, как она собирается уйти.
Бабушкин Фиат пересёк канаву.
Дебс подошла к двери.
– Постой.
Она не остановилась. Прежде, чем я вышел в холл, она уже столкнулась с бабушкой в дверях. Я остался в гостиной и слушал.
– Дебора!
– Здравствуйте, Ив, я как раз ухожу.
– Ох, какая жалость.
– До свидания.
– Не хочешь остаться на чашку чая?
Я не двигался.
– О, останься на чашечку, Дебора. Я давно тебя не видела.
Дебс, видимо, согласилась, потому что бабушка сказала:
– Я поставлю чайник.
Бабушка пошла на кухню, а Дебс вернулась в гостиную и села в кресло, не глядя на меня. Я пошёл помочь бабушке.
– Вы поссорились? – спросила бабушка, заваривая чай.
– Нет.
Бренчала посуда. Булькало молоко.
Чайник вскипел.
– Так, – сказала бабушка, коротко улыбнувшись.
Мы вернулись в гостиную.
Дебс листала бабушкину книгу про забастовку шахтёров.
– Как дела в школе, Дебора?
– Спасибо, – сказала Дебс, откладывая книгу на ручку кресла и принимая чашку. – Хреново, на самом деле. Как работа? Есть хорошие клиенты?