Какое-то животное издавало звуки. Что-то тянуло, будто ботиночный шнурок кто-то продевал через маленькую дырочку. Неужели ещё один волк? Чёрная птица, громко хлопая крыльями, с недовольным карканьем приземлилась на стенку.
Ворон.
Волк подошёл туда. Его атака была быстрой, яростной. Мокрый звук смешался с другими: скрежет костей, хруст, звук разрывающейся плоти, рвущихся мышц, сухожилий. Быстрое и безжалостное поедание. В этот момент я увидел, что такое волк. Он убивает. Вот и всё. Он убивает живое.
Волк развернулся, подошёл ко мне и бросил что-то к моим ногам. Оно глухо упало. Я не двигался. Он опустил голову и носом подтолкнул это что-то ко мне. Затем вернулся к добыче и продолжил рвать. В какой-то момент он остановился. Казалось, что он устал и от усталости пригнулся к земле. Покачав головой над тем, что он ел – овцу, оленя? – он подобрался к стенке. Там непринуждённо поднялся на задние лапы, опёрся передними о стенку и заглянул за неё, как заглянул бы человек. А потом одним лёгким прыжком перелетел её и оказался с другой стороны. На мгновение я потерял волка из виду, потом белое мелькнуло в сумерках, и осталась только чёрная гора. Ворон, громко хлопая крыльями и каркая, улетел.
Подул ветер. Я подошёл к тому, что ел волк, и в темноте увидел кости, жир и внутренности животного. Прекрасную, нетронутую оленью голову.
В темноте, вдали, за подъёмом, появился свет. Он становился всё ярче, и наконец из темноты вынырнула машина. Она проехала по виляющей дороге, сверкнула красными тормозными огнями у поворота, а потом исчезла, и я остался один.
Я смотрел в темноту. После падения в ручей я остался насквозь мокрым. Пульсирующая боль превратилась в настоящую мигрень. Я поёжился.
Волк не появлялся. Я перелез через стену и пошёл в сторону дороги.
Глава 43. Смерть
Когда я вернулся, была уже ночь.
Мне пришлось идти по тёмным дорогам. Моя одежда стала жёсткой от инея. Ноги болели. Голова болела так сильно, что я плохо видел.
Я бы вернулся ещё позже, но пара немецких туристов на внедорожнике затормозила рядом со мной, слепя фарами. Они развернулись и провезли меня последние несколько миль в тёплом удобном салоне машины под звуки джаза.
– Ти льюбиш Орнетта Колмана, м-м? – спросил у меня немец средних лет.
– Тише, – ответила его жена, которая всю дорогу смотрела на меня с пассажирского сиденья. – Ти льюбиш Орнетта Колмана, м-м?
Когда я вошёл в коттедж, бабушка, не поднимая головы от книги, произнесла:
– Тебе придётся объясниться.
Она повернулась в кресле и увидела меня. Книга выпала из её рук и прокатилась колесом в сторону камина.
– Ты цел? – бабушка подошла, схватила меня, обняла. Я впервые понял, что я выше неё. – Кто это сделал? Братья Скотты?
Я подошёл к камину.
– Люк?
Огонь лениво лизал дрова.
– Лукас, посмотри на меня.
Я посмотрел через плечо.
– Боже мой, – сказала бабушка. – Что случилось?
– Я видел волка.
Сначала бабушка не ответила. Потом мягко похлопала себя по животу. Её глаза дико блестели, отражая свет камина. Она подошла, взяла меня за макушку своей костлявой рукой и положила мою голову себе на плечо.
– Люк, – пробормотала она.
А потом отвернулась и побежала наверх, будто пытаясь скрыть слёзы.
В ванной полилась горячая вода. Бабушка спустилась, держа полотенце и чистую одежду.
Я взял их.
В ванной я содрал с себя мокрые вещи. Опуститься в воду сразу я не смог: моё тело слишком остыло.
А когда я наконец залез, то просидел там очень долго, пока мои пальцы не сморщились, как у старика.
Он бросил кусок оленя к моим ногам. Будто я волк. Как в той истории про Шима. Вот в чём было дело?
Я превращался в волка?
Я становился частью смерти?
Я встал, бледный, голый, с кружащейся головой. Я посмотрел на себя, на свою промежность, на редкие волоски на груди. Волчьи? Я надел чистую тёплую одежду.
Внизу у камина на полу сидела, поджав колени к груди, бабушка.
Я не мог понять, почему она на полу. Она плакала?
– Бабушка?
Она не ответила.
– Что случилось? – я подошёл поближе.
Я присел и положил руку ей на спину.
– Вызови врача, – сказала она.
Я замер.
– Вызови чёртова врача!
Я набрал 999.
Бабушка вскрикнула, будто кто-то её ударил.
Я дал диспетчеру наш адрес и встал в дверях. Бабушка часто тихо дышала. Она качалась вперёд-назад.
Я приношу смерть. Я есть смерть.
Бабушкин крик заставил меня действовать. Я подбежал к ней и обнял её.
– Всё в порядке, – сказал я, – Они скоро приедут.
Больница была в Кендале. Долгий путь для скорой. Очень долгий.
Я выбежал из гостиной и позвонил Дебс. Я слышал гудки, но меня перекинуло на автоответчик.
Я попробовал ещё раз. Снова автоответчик.
Третья попытка.
– Чего тебе?
– Мне нужно поговорить с твоим отцом. Срочно.
Тишина.
– Бабушке плохо.
В трубке зашуршали.
Тишина.
– Алло? – Шеридан Бенедикт.
– Бабушке плохо. Я вызвал скорую.
– Ты дома?
– Да.
– Жди там.
– Что вы?..
Он бросил трубку.
Я взял с кресла бабушкин плед и закутал её в него. Я гладил её жёсткие волосы. Я говорил ей, что всё будет хорошо. Я говорил, чтобы она держалась, скорая едет.
Не прошло и пяти минут, как на дороге заревела машина, переехала канаву и зашуршала по гравию. Я открыл дверь Шеридану Бенедикту.
– Что случилось? – спросил он, врываясь в дом. – Ив? – он подошёл ближе. – Что случилось?
– У неё болит живот.
– Ив, доктор Кейд скоро будет, – Шеридан Бенедикт бросил на меня взгляд. – Что случилось?
– Я был в ванной. А когда спустился, она сидела вот так.
На дороге появилась другая машина. Шеридан подошёл к двери. На пороге появился высокий лысый мужчина. Занавески развевались от сквозняка. Мужчина спрашивал, где болит, как давно, какой болью.
Бабушка еле могла отвечать.
– Ты вызвал скорую? – спросил доктор Кейд.
Я кивнул.
– Когда?
– До того, как позвонил ему.
– Около десяти минут назад, – сказал Шеридан Бенедикт. – Меньше даже.
– Вы поведёте, – сказал доктор Кейд Шеридану.
– А скорая? – спросил я.
– Забудь про неё. Как тебя зовут?
– Лукас.
– Так, Лукас, помоги Шеридану посадить её в машину.
Мы помогли бабушке выйти наружу. Она то и дело вскрикивала. Потребовалось немного времени, чтобы посадить её на заднее сиденье. Когда я вернулся в дом, доктор Кейд заканчивал разговор с госпиталем.
– Что с ней?
– Пошли, – сказал доктор, выходя на улицу.
– Не дайте ей умереть, – у меня в груди заболело, я готов был расплакаться.
Я сидел на переднем сидении. Шеридан вёл, доктор Кейд был сзади, с бабушкой. Все молчали, кроме доктора, который пытался успокоить бабушку.
– Лукас! – крикнула она. – Проверьте, что с ним всё в порядке!
– Я тут, ба, – я заглянул за сидение назад.
Бабушка вытянула свою тонкую руку, я сжал её.
Люди говорят о нити жизни. Я всегда думал, что это ничего не значит. Что это одна из тех ничего не значащих фраз, которые говорят в кино. Но жизнь – это нить.
Как та нить, которую ел ворон, этот шнурок или кишка или что он там вытащил из оленьей туши. Сухожилие? В общем, нить. Ещё вены тоже нити. Много маленьких нитей. То, что бабушка называет «филигрань». Как тонкий узор рек на глобусе. Они текут, и кажется, что будут течь вечно. Но нет, они могут оборваться. Так кончается жизнь.
С дорогами точно так же. Это нити, по которым ползут фары, когда темно и нет фонарей. И всё, что связывает нас с жизнью, с дорогой, – это знания, навык и свет. Руки водителя на руле. Руки папы Дебс, Шеридана Бенедикта. Он держал руль мощными руками, покрытыми нитями шрамов. Я держал бабушкину костлявую тёплую руку. Он цеплялся за дорогу. Я цеплялся за бабушку. Мы держали нити.
Буфет в больнице, закрытые ставни. Одна маленькая ребристая коричневая чашка перед ним, одна передо мной.
Я не притронулся к своей. Он взял мне чай.
Шеридану позвонила жена. Он встал и начал ходить по помещению.
Бабушку отвезли в операционную. Доктор Кейд давно ушёл.
Шеридан закончил разговор, вернулся за столик, отхлебнул чай и скривил лицо. Он весь повернулся в сторону, и теперь сидел на своём пластиковом стуле боком.
– Как думаешь, сколько придётся ждать? – Шеридан наклонился вперёд, положил руки на колени, сцепил пальцы. И поднял голову. Как будто сидел на унитазе.
С чего он взял, что я знаю? Шеридан снова встал, посмотрел, что ещё есть в автомате с напитками. Вернулся за столик.
– Знаешь, какая дорогая тут парковка?
Может, бабушкину болезнь принёс волк? Или я?
– Двадцать фунтов. Они наживаются на людях в тяжёлой ситуации, вот что. Спекулянты. Ты знаешь, кому идут эти деньги?
Может, мне стоило уйти. Сбежать так далеко, как только можно. Так далеко от бабушки, как получится. Может, тогда она выживет.
– Не чёртовой службе здравоохранения, точно тебе говорю. От этого и заболеть недолго.
Шеридан был небрит, его волосы торчали ещё больше обычного. Ему нужно было отвлечься.
– Дебс родилась здесь? – спросил я.
Шеридан уставился на меня, линзы его очков блестели под флуоресцентными лампами.
– Ты осознаёшь, что сейчас происходит?
– Я пытался отвлечь вас, вы немного на взводе.
Шеридан смотрел на меня с такой смесью непонимания и злости, что я думал, что он ударит меня по лицу. Но он просто тяжело выдохнул, будто сдуваясь.
Мы сидели тихо. По коридору кто-то шёл. Мы оба хотели знать, кто. Какой-то медик, который прошёл по коридору и исчез.
– Да. Она родилась здесь. Это были тяжёлые роды.
Шеридан снял очки и протёр их краешком рубашки.
– Они думали, что она умрёт.
Он осмотрел буфет, как будто услышал какой-то звук, и мрачно взглянул на меня. Без очков, часто мигая, Шеридан выглядел каким-то уязвимым.