– Как поживает твой парень? – спросил я.
– Осторожно, Лукас, – голос Дебс зазвучал серьёзнее. – Так вышло, что он и вправду мой парень, но он тут ни при чём.
Я отвернулся от Дебс и залил кипяток в кружки, а когда повернулся обратно, держа две кружки, Дебс всё ещё была тут.
– Я хочу дружить, – сказала она.
Если бы я в этот момент пил чай – а этого не могло произойти, потому что я не пью чай, – то от удивления поперхнулся бы.
– Почему ты перестала со мной разговаривать? – спросил я.
Дебс шумно выдохнула.
– Я испугалась.
– Почему?
– Из-за волка.
– Ты очень плохо со мной обошлась: не отвечала на звонки, проигнорировала меня на Травяном Холме.
Она снова покраснела.
– Извинись за это, и я подумаю о том, чтобы снова дружить.
Она опять что-то счистила губами с дёсен.
– Забей, – сказал я, проходя мимо Дебс.
– Люк.
Я остановился.
– Извини, – сказала она.
Я чувствовал её тепло. Не запах жвачки или сигарет, только тёплый запах её кожи и её мягких волос. Хорошо, что я держал кружки, потому что меня тянуло к ней.
– Ладно, – сказал я.
Когда Дебс и её мама уехали, бабушка осталась тихо сидеть у камина.
– Значит, вы с Дебс помирились?
– Не понимаю, о чём ты.
Впервые за последние недели она попыталась рассмеяться. Это был даже не смех, а отрывистые выдохи.
– Ты покраснел! – весело заметила бабушка.
Я встал и потыкал в огонь кочергой.
– Здесь стало жарковато, да?
Я не смог сдержать улыбку, вернулся в кресло и откинулся в нём.
– У неё есть парень, – сказал я.
– В этом возрасте парни долго не задерживаются.
Полено хлопнуло, от огня к трубе взвились искры.
– Я рада, что ты снова начал учиться, – сказала бабушка через какое-то время.
Она смотрела на огонь.
Потом она откинулась головой на спинку кресла и сказала:
– Я была плохой матерью. Я не могу позволить себе быть плохой бабушкой.
Она закрыла глаза. Её дыхание становилось всё медленнее, грудь поднималась и опускалась. Наверное, она уснула. Я думал, разбудить её или оставить тут спать. И вдруг бабушка сказала:
– Твоя мама гордилась бы тобой.
Я сердито упёрся взглядом в камин и пожалел, что она это сказала. Внезапно я возненавидел это место, захотел исчезнуть отсюда. Долина, горы, чужая земля, к которой я не имел отношения.
Я не знал, смогу ли ещё когда-нибудь назвать что-то домом.
Бабушка сидела, закрыв глаза. Её веки были как будто бумажными, бледнее остального лица. Рот немного открылся, вертикальные морщинки от уголков губ до подбородка придавали ей сходство с мамой. Бабушка дёрнулась, её пальцы на секунду взметнулись, как жаворонки из травы, и снова сели.
Глава 45. Щелчок
Был холодный мартовский день. Изморозь покрыла траву и сделала её жёсткой, одела каменные склоны глазурью. Я собирался в школу, когда услышал на дороге машину. Бабушка уже уехала на работу: она начала ездить в офис, но пока что не на полный день. Я сразу же подумал про Дэнни и Стива Скоттов.
Я сбежал вниз, выглянул в окно кабинета и ничего не увидел. Тогда я надел ботинки и куртку и вышел наружу.
Меня окатило морозным воздухом. Машины не было видно, поэтому я подошёл к воротам. На дороге стоял белый грузовик. Двое мужчин копошились у открытых задних дверей. Я направился к ним. Мужчины в тёмных охотничьих куртках вынимали из машины маленькие рюкзаки. У обоих были длинные кожаные чехлы на плечах. Хлопнули двери грузовика. Один из незнакомцев повернулся, скользнул по мне взглядом, и оба пошли к горам по тропинке, неся эти странные длинные чехлы.
Прежде, чем они исчезли за поворотом, я окликнул их. Они остановились.
– Что вы тут делаете? – спросил я.
– А тебе какое дело?
– Я здесь живу. Что в этих чехлах?
– Удочки, – ответил один. Второй засмеялся.
– Значит, у вас есть на них лицензия?
– Пошёл ты, – ответил незнакомец и двинулся дальше. Второй махнул мне рукой и последовал за своим другом. Я вспомнил, что у фермеров в новостях были похожие чехлы: для ружей.
– Там оружие! – крикнул я. – Я звоню в полицию!
Мужчины остановились.
– Мы и есть полиция, – сказал один из них низким голосом.
И они ушли в сторону гор.
Пока я ехал к школе, представлял себе, как эти двое всходят на холм со своими тёмными длинными чехлами, с холма всходят на гору, ложатся в траву. А по земле несётся волк. Один выстрел за милю от него – и волк мёртв.
Во время ланча меня нашла Дебс. Я сидел в библиотеке и пытался делать задание по английскому, но только волновался из-за тех двух полицейских. Я надеялся, что пойдёт снег или они заблудятся в тумане. Я надеялся, что волк почует их и будет держаться как можно дальше.
Я рассказал Дебс про полицейских.
– Это папа, – ответила она.
– В смысле?
– Он постоянно звонил в полицию. Они даже несколько раз выезжали охотиться на волка. Папа показал им свою карту, все дела. Полицейские уже прочесали лес на другой стороне горы, теперь взялись за эту.
Я молча смотрел на Дебс. Полицейские шли в тот лес, где я видел волка. И рассказал об этом Шеридану Бенедикту.
– В чём дело? Ты будто призрака увидел.
– Ни в чём.
Это всё моя вина: то, что мама и папа умерли, то, что бабушка почти умерла, теперь волк.
Над долиной заревел истребитель. Мы ждали, пока он пролетит. Острые крылья сверкали, в кокпите можно было разглядеть пилота в шлеме. За самолётом следовал громкий рёв двигателя.
Смерть. Она всегда была рядом, выискивала жертву.
Но я больше не собирался ей помогать.
Днём у меня был сеанс с Иэном. Чтобы попасть туда вовремя, я ушёл в самом начале обеденного перерыва и поехал на велосипеде на станцию. Но я думал, что мне не стоит ехать. Что на самом деле мне нужно быть с волком. Даже если он принёс смерть моей семье. Потому что он всё равно живое существо. Но я отметал эти мысли каждый раз, как они приходили мне в голову. Я должен был. Ради бабушки.
Я поднимался на холм, встав на педали и покачиваясь при каждом их повороте. Думал, как мне лучше поступить, когда услышал рык знакомого двигателя за спиной. Мимо меня пронеслась чёрная машина Дэнни Скотта. Я смотрел, пока она не скрылась из виду, и только тогда почувствовал облегчение.
Машина вернулась по другой стороне дороги, замедлилась, поравнявшись со мной, а потом взвыла, как бензопила, набирая скорость.
Я ехал вверх, покачиваясь на педалях.
Вой бензопилы послышался сзади. Машина проехала, может быть, в футе от меня. И, что ещё хуже, она затормозила через несколько ярдов, так что и мне пришлось затормозить, чтобы не врезаться в неё. А потом и вовсе остановиться.
Одной ногой я стоял на педали, другой на асфальте. Несколько секунд ничего не происходило, только музыка гремела в машине. Потом пассажирское окно опустилось, из него высунулась голова Стива Скотта.
– Здоро́во, приятель, – осклабился он. – Катаешься?
Двигатель взревел, раздался смех, машина Дэнни умчалась к вершине холма и исчезла там.
Я стоял, ждал.
Они не возвращались.
Я понял, что опоздаю к Иэну, если продолжу стоять и ждать, и поехал дальше.
Холм состоял из нескольких подъёмов, как лестница. За каждым был небольшой плоский участок, на котором дорога вела в сторону и снова вверх, с каждым подъёмом всё больше уходя в сторону от озера, и в конечном итоге выводя к магазинам и станции.
На одном из плоских участков я вновь увидел чёрную машину Дэнни Скотта. Она неслась мне навстречу.
Я слышал только своё тяжёлое дыхание, скрип цепи.
Отражения деревьев замелькали на капоте и лобовом стекле, когда машина пришла в движение. Она летела прямо на меня как ракета, набирая скорость. Я спрыгнул с велосипеда прямо перед тем, как мы столкнулись.
Громкий, чёткий щелчок, потом металлический скрежет и визг колёс.
Я лежал лицом вниз среди маленьких сине-жёлтых цветов. Когда я перевернулся на спину, над дорогой клубилось облако дыма и витал запах жжёной резины. Машина Дэнни уже была на середине спуска.
Переднее колесо моего велосипеда смялось, как бумажное.
Я бросил велосипед на цветы и пошёл. Но не вверх, к станции, а вниз. Я чувствовал мрачную сосредоточенность.
Я прошёл через проходную, под балконом, по широкому коридору. На игровой площадке я шёл прямо через стоящие там группки, чьи весёлые крики отражались от стен школы. Я прошёл насквозь через это всё.
Говорят, волки любят играть. Что их игры – когда они бросают друг друга на землю, кусают за морду или за шею – только кажутся нам жестокими. Но с людьми же всё наоборот, не так ли? То, что мы зовём играми, – на самом деле жестокость.
Подшучивание – буллинг. Игры – убийство.
Стив Скотт со своими идеально прилизанными – за исключением дурацких прядей над ушами – волосами вернулся со своих покатушек и теперь играл в Клетке.
Дверь Клетки крякнула, когда я её открыл.
Они были увлечены игрой. Шуршали подошвы. «Пасуй!» – крикнул Стив Скотт меньше, чем в десяти ярдах от двери. Он стоял боком ко мне, вытянув руки и опустив голову, ожидая какого-то поворота игры.
Он почувствовал меня, когда между нами было около ярда.
Он обернулся через плечо. Я ещё двигался. Потом двигался мой кулак. У него не было времени понять, что я делаю, поэтому последнее, что я увидел на его лице – удивление. Забавно. В нём не было ничего человеческого, скорее, животное. Чистая мысль, за которой пока не последовало ни решения, ни эмоции. Мой кулак соприкоснулся с его щекой. Она издала такой звук, какой издаёт крикетный мяч, когда его бьют битой. Стив стоял ко мне боком, и отшатнулся в сторону. Он пытался удержать равновесие, но запутался в своих же ногах и упал. Он не успел ни за что-нибудь уцепиться, ни подставить руки. Пожалуй, ему повезло, что он стоял ко мне боком. Развернись Стив ко мне лицом, он упал бы назад и ударился головой о землю. И, наверное, умер бы. Я бы его убил. А так он упал на плечо.