– Это все, что я могу, – произнес он с легким сожалением. – Если ты думала, что нашла настоящего мага, ты ошиблась.
– Подожги чашу с маслом, – мягко, но настойчиво потребовала Рина.
– Прямо здесь и сейчас? Зачем? Завтра все покажу, попробую даже научить, если захочешь. Кто знает, может, тебе дано куда больше, чем мне.
– Я прошу, Дин.
Он снова вздохнул; порывшись в сумке, достал нужный флакон, щедро плеснул в чашу и провел над ней рукой, наблюдая, как вспыхивает жидкость.
Снова этот полный любопытства взгляд, неотрывно следящий за пляшущим пламенем. Рина прикоснулась к ярким язычкам так, словно гладила кошку, и тут же отдернула пальцы.
– Как странно. Я вижу огонь, чувствую его тепло, он даже обжигает меня, что вовсе невероятно… но я не могу коснуться его по-настоящему, сдвинуть его или забрать, это так необычно. – На миг она замолчала, снова набираясь решимости. Выдохнула, как перед прыжком в ледяную воду, и продолжила: – Ты хотел знать, кто я. Сам еще не догадался?
Рина тоже протянула руку перед собой, но держала предплечье и кисть почти вертикально, на расстоянии от лица Дина, ближе к себе. Ее пальцы оставались неподвижными, но рука вдруг вспыхнула от самого локтя. Пламя касалось ее волос, но те оставались невредимыми и лишь будто светились изнутри, хотя Дин даже со своего места чувствовал жар.
– Мое имя – Ниара, и я фейра, живой огонь Оссианды. Ну как, ты по-прежнему влюблен в меня?
Какого ответа она ждала? Что он бросится прочь? Назовет ее чудовищем? Он видел перед собой ту же Рину – девушку, полную тайн, один вид которой завораживал. Теперь она стала лишь прекраснее.
– Еще бы! – прошептал он, словно во сне, подался вперед, схватил ее горящую руку – разве его может напугать пламя? – впился в ее губы с такой страстью, какой не мог в себе вообразить.
– Сумасшедший, сгоришь! – невнятно прошептала Ниара сквозь его поцелуй и погасила огонь.
Он повалил ее на пол – она не возражала, обнял ее крепче, чем утопающий цепляется за обломки корабля. Таким он и ощущал себя – задыхающимся, захлебывающимся, а она была его единственным спасением.
Тело трепетало в его объятиях… тепло ее кожи ощущалось даже сквозь платье, и Дин держался из последних сил, чтобы не разорвать ткань. Он целовал ее губы, шею, плечи, ощущая ее прерывистое горячее дыхание. Наконец он чуть ослабил объятия, поцелуи утратили порывистость, стали спокойнее, медленнее. Теперь он мог по-настоящему прочувствовать вкус ее губ, ощутить ее запах. Однако это не могло продолжаться вечно, и он нехотя отпустил ее. Лишь несколько мгновений, всего лишь объятия и поцелуи… а сердце неистово колотилось.
– Рина! – он провел рукой по ее сияющим локонам. – Ниара! – не нашел иных слов, но не был уверен, что они вообще сейчас уместны. – Пламя! – прижал ее голову к своей груди. Кровь шумела в ушах, мысли путались. – Останься со мной, фейра… мечта…
– Давай уедем, – отозвалась она невпопад.
– Уедем? Куда?
– В Бьёрлунд, ты же сам хотел. Мне тесно долго на одном месте, потому я и улетела с Оссианды.
– Хоть на Диомиру! Просто останься со мной.
– Там я уже была, – игриво улыбнулась она, – хочу теперь взглянуть на страну снегов.
– В Бьёрлунд так в Бьёрлунд, – он пожал плечами. – Почему бы и нет?
– Тогда я разделю с тобой свой огонь, – прошептала она, и он утонул в ее глазах, в этой сияющей бездне.
Фейры появляются на свет в одном из двух обликов. Ших-арн – животное, похожее на крупную кошку, или ших-нур – птица, напоминающая скопу, только с огненно-рыжим оперением. Однако остаются в этом виде они недолго, уже с младенчества пробуя и другие облики.
Став чуть постарше, играя между собой, дети бегают друг за другом по земле, как прочие эорини, могут и закопаться в нее, обратившись землеройкой, взмыть в небо птицей, спрятаться в роще, притворившись молодым деревцем, и даже рыбкой нырнуть в озеро или реку. Купаться, правда, они не любят – сказывается огненная природа. Самим фейрам вода не повредит, но посреди стихии, где невозможно зажечь огонь, им довольно неуютно. А вот подростки теряют интерес к превращениям, вновь возвращаясь к двум изначальным обликам и еще одному, напоминающему внешне всех эорини. Независимо от того, какой вид был у фейры при рождении, и ших-арн, и ших-нур для нее естественны и привычны, а в остальных, которые называют одинаково – ших-рен, неуютно находиться подолгу.
Ниара Эмвари любила все облики даже после того, как перестала быть ребенком. Разве огонь ограничивает себя, застывая в неподвижности? Разве языки пламени имеют определенные очертания? Нет, они могут быть какими угодно, и того же хотелось и ей.
Сверстники находили ее странной: постоянная смена обликов считалась дурачеством, детскими играми, чем-то слишком несерьезным. Кто-то все же пытался с ней подружиться, но Ниара не любила долго стоять на месте во всех смыслах. Она могла развернуться и убежать прямо посреди разговора, да и тему беседы меняла резко, без перехода. Никому это не нравилось, потому чаще всего она гуляла одна. В окрестностях поселения ей также было скучно, и, уходя на охоту, она с каждым днем забредала все дальше, порой пропадая на многие деканы. Она обошла и облетела всю Оссианду, видела и северные леса, где ветви сплетаются так густо, что у корней всегда царит зеленый полумрак, и ты будто плывешь в глубине сонного озера; и стремительные горные водопады – пляшущие сверкающие арки, скованные серыми скалами; и выжженную землю юга, где совсем близко к поверхности все еще бурлит жидкий огонь и временами вырывается наружу, – именно так погибла часть материка, Ниара слышала это от стариков… Порой ей бывало одиноко, но рядом с соплеменниками она скучала не меньше, чем они рядом с ней. Когда становилось совсем тоскливо, она мечтала о том, что когда-нибудь решится покинуть Оссианду. В день, когда ей исполнилось восемнадцать, она так и поступила.
Днем Ниара в облике ших-нур летела над океаном, а по ночам опускалась на воду, превращаясь в лебедя. Так она добралась до Диомиры, впервые повстречав иных эорини. Несколько сезонов она как ших-арн бродила по их городам, слушала и пыталась понять их язык, вникнуть в их традиции и быт. Увиденное ей не понравилось. Да, их города были большими, дома высокими, стены крепкими, хорошо защищавшими от дождя и ветра. Но это же отнимало их свободу, простор. Здания чуть не налезали друг на друга, разделенные лишь узкими улочками, вместо свежего лесного воздуха – лишь запах отходов, нечистот и немытых тел.
Жители Диомиры были куда искуснее фейр, их посуда, одежда, украшения отличались от простых, к которым привыкла Ниара. Но к чему это все? Чтобы хоть как-то восполнить недостатки собственного тела? Женщины здесь красовались друг перед другом роскошными платьями, но требовались долгие дни, чтобы их сшить. Ниара могла отрастить себе красивую шкурку или изящное яркое оперение за несколько мгновений.
Диомирцы тратили слишком много времени на то, чтобы обеспечить себя пищей, и Ниара никак не могла понять, для чего такие сложности. Да, фейры на Оссианде тоже разводили животных ради мяса, но не в таких количествах, просто ради запаса на трудные времена, а так – лес полон пищи, иди и бери.
Позже она обнаружила, что среди диомирцев есть охотники. Эти были куда интереснее прочих жителей. Они уходили в лес на многие дни, добывая пищу почти так, как соплеменники Ниары. Правда, им для этого требовалось оружие и ловушки, но что поделать, если не всем даны когти и зубы хищника.
Фейры на Диомире не жили, и Ниара не знала, как ее примут, поэтому она выбрала облик юной амдари, стащила первое попавшееся под руку платье – не слишком роскошное, чтобы не привлекать ненужное внимание, – и вышла к охотникам, когда те собирались на промысел. Как умела, объяснила, что хочет пойти с ними, что ей интересно было бы поучиться охоте, сказала, что приехала с отдаленной части материка, потому плохо знает их язык.
Она сразу поняла, что приглянулась одному из них, амдару по имени Итиэль. Ей он тоже приглянулся: приятный на вид, обходительный, добрый. Ей нравился его голос и его запах. Именно он согласился взять ее с собой; остальные не понимали, зачем им девушка без оружия, не умеющая стрелять из лука, которая наверняка перепугает всю дичь.
На самом деле пугали животных в основном они: видно, что старались идти осторожно, но все равно получалось слишком шумно. Даже удивительно, как им удавалось подстрелить хоть кого-то.
Итиэль на привалах и по вечерам учил ее стрелять. Когда он касался ее, показывая, как правильно держать лук, ее пронзала сладостная дрожь, хоть она изо всех сил старалась не подавать виду. Еще увлекательно рассказывал истории из своей охотничьей жизни.
До сих пор Ниара была одна и наконец встретила кого-то интересного. В свою очередь она показала, как находить следы там, где он их не замечал, как двигаться по-настоящему тихо, рассказала про незнакомые ему повадки зверей и птиц. Итиэль удивлялся, откуда ей столько известно, Ниара отвечала, что выросла в деревне у леса.
Когда, нагруженные добычей, они вернулись в поселение, Ниара осталась в доме Итиэля. Сказала, будто с тех пор, как приехала сюда, приходилось жить в подвале, потому что другого не могла себе позволить, и он сам предложил поселиться у него.
Амдар почти светился от счастья, когда она согласилась. Два дня спустя он подарил ей пару серебряных витых сережек, и она уже знала, что для охотника это дорогой подарок.
Их первую ночь любви она вспоминала до сих пор: каждое нежное прикосновение Итиэля отзывалось в ней взрывом восторга. И прочие ночи были волшебством, Ниаре хотелось целоваться с ним долями напролет. А вот днем…
Отнюдь не самый маленький и бедный дом Итиэля фейре казался до крайности тесным. Впрочем, после жизни на Оссианде тесно ей было бы даже в королевском дворце. Если в лесу она просачивалась сквозь любые заросли, не потревожив их, гибкая и невесомая, как язычок пламени, то в доме натыкалась буквально на все углы. А еще ее тяготил ее нынешний облик. Оставаться