Об этом свидетельствуют песни, сопровождающие похороны Купалы».
Как известно, Аполлон каждый год отправлялся на север в колеснице, влекомой лебедями. Это его ритуальные животные, они неразрывно связаны с водой, необходимейшей частью купальских празднеств, где вступают в противодействие огонь и вода. Сам Аполлон был рожден посреди воды — по злому умыслу Геры земля не должна была его принять. Вместе с тем, как пишет Евсевий, Аполлон — «бессмертный огонь». Таким огнем у славян назывался ритуальный огонь, добываемый трением специально для культовых празднеств. Интересен мотив лебедей. Их изображения встречаются не только в землях праславян-сколотов. Самое время вернуться к союзнику Энея Купавону. Видимо, неслучайно именно через его земли поступают на юг дары гипербореев. Вергилий изображает Купавона в шлеме с лебедиными перьями. Его отец Кикн не что иное, как Лебедь, в которого он превращен. Здесь можно вспомнить древне-славянский женский головной убор «кику», глагол «ки-кать» — кричать по-птичьи, греческое «кикнос» — лебедь и упоминавшегося, убитого Ахиллом сына Аполлона… Да и Купавой не просто вождь местного племени. Оказывается, на севере Италии долгое время сохранялся культ божества Купавона, сходный со славянским культом Купалы. Наводит на размышления и близкое к славянскому обозначение воды — «вада». Спутник Аполлона волк, да и сам он носит эпитет «ликийский», то есть волчий. Он выступает как повелитель волков, а то и оборотень, превращающийся в волка. Мы хорошо знаем, что волк-оборотень — один из основных персонажей славянской мифологии, доживший в сказках до наших дней. А в сколотских кострищах часто находили кости, напоминающие собачьи или волчьи. Аполлон — покровитель поэтов и музыкантов. По запискам Аристотеля и других авторов известно, что «варвары слагали свои законы в виде песен», чтобы они не забывались, передавались из поколения в поколение, ведь письменность им была неизвестна. Речь шла не только о «законах», но и об исторических племенных преданиях, обрядовых песнопениях, эпических произведениях. Более поздние из них — былины, читавшиеся нараспев, знакомы и нам. Бог таких «варваров», естественно, казался древним грекам покровителем народных певцов, боянов, а затем трансформировался в покровителей поэтов и музыкантов вообще. Сходны светоносные функции Аполлона и Купалы, определяемые двойственной природой поклонения солнцу. Оба они являются божествами солнца и света и вместе с тем не олицетворяют небесного светила — для этого есть, соответственно, Гелиос и Хоре. Тема солнца полностью пронизывает купальские обряды, вплоть до огненного колеса-солнца, которое спускают под откос в реку. Для Купалы характерны темы целебных трав, скота, угадывания и розыска кладов, змей, «близнечного мифа» (брат и сестра близнецы, Иван-да-Марья и пр.). Аполлон — целитель, пастух, гадатель, змееборец, он убивает чудовищного Пифона, и, наконец, он брат-близнец Артемиды. Причем именно позднее проникновение в Средиземноморье устраняет из аполлоно-артемидовского мифа мотив инцесты. Зато оба, Аполлон и Артемида, «стреловержцы» и «луконосцы» — в сознании греков, да и на самом деле северные «варвары» с древнейших времен и до поздних скифов были искусными лучниками. Заслуживает внимания обязательное участие как в купальских обрядах, так и в Аполлоновых торжествах девушек. Гипер-борейки специально прибывают на Делос издалека. На Купалу костер разжигают девушки и ходят потом по полю с факелами в руках. Кстати, в купальских песнях не только жертвенное чучело, но и сам костер называют «купалой», что говорит о неоднозначности и глубине образа. Чучело может называться как угодно, в частности, Морена (корень «мор» — смерть). И если внимательно рассмотреть всю обрядовую сложность купальского празднества, то без всякого сомнения можно сказать, что сравнивать Купалу как такового и соломенную куклу можно только как целое и частное, как божество и приносимую ему жертву.
Вернемся еще раз к Купавону италийских венетов. Культ поклонения Купавону географически лежит между ареалами поклонения Купале и Аполлону, к тому же это середина и связующая область на пути гиперборейских даров. Если прислушаться к звучанию, то можно заметить, что на слух Купавон — нечто среднее между Купалой и Аполлоном. Еще с XVIII–XIX веков в России прочно утвердился французский вариант произношения имени божества — с ударением на последнем слоге. В греческом же языке имя Аполлон имеет ударение на втором слоге, как и в английском — вспомним: «Союз — Аполло». Сопоставление с английским вариантом звучания подтверждает мысль о нетвердости «н» в конце слова. Тем более что славянское носовое «он», «ан» при развитии языка постепенно пропадало, пока не исчезло совсем — отсюда окончания в имени Купала-Купало. Но во время переноса на греческую почву оно — окончание «он», «ан» — было и потому сохранилось в греческом варианте. Зафиксированное лингвистами превращение дифтонгов «оу», «ау» в гласные «о», «у», трансформация «а» в «о» и наоборот позволяют нам приблизительно реконструировать праславянское звучание имени Купала, как Коуполо-н, Кауполо-н — с носовым «он» на конце (читается и произносится примерно так: Кополо — Каполо — Ку-поло, с придыханием в окончании слова). Удвоение — это одно из свойств согласной «л», причем характерное для различных языков. Утрата первой согласной также не является особенностью лишь греческого языка: например, «Италия» первоначально звучало как «Виталия». В греческом же языке такие утраты типичны. Характерно и начальное «а», особенно для занесенных богов и героев — Афродита, Арес, Артемида, Афина, Адонис и др. Особо следует учесть тот факт, что имя нового божества воспринималось на новой почве не по смыслу, как, например, имя Гея — «земля», а как имя собственное, пришедшее уже готовым и не требующим осмысления, поэтому оно и не этимологизируется из греческого языка, поэтому оно и подвержено искажениям. А вот сыновья Аполлона, родившиеся уже на местной почве, вполне переводимы: Аристей — «наилучший», Кикн — «лебедь» и т. д. Из изложенного выше становится объяснимой трансформация праславянского «Кополо-н» в русский — как «Купало», в древнегреческий, а затем греческий — как «Аполлон».
Аполлон вечно молод, молод и Купала, как и его поклонники, приходящие на купальские игрища не в качестве зрителей, а участниками. Оба божества юны. Мотив умирания и воскрешения Купалы, как символа плодородия, воплощен и в олитературенном мифе об Аполлоне, который спускается в аид, то есть умирает, а затем возвращается обратно, воскресает. Б. А. Рыбаков называет Аполлона «сезонным богом», связывая основу мифа с идеей зимнего перерыва в развитии семян и растений, а затем их расцвета весной.
В том, что Купала не только исторически, но и этимологически старше Аполлона, нет ничего странного. Известнейший лингвист О. Н. Трубачев выдвинул обоснованную версию, по которой славяне, как прямые наследники древних индоевропейцев — а прародина славян совпадает с областью формирования индоевропейской общности, — сохраняют больше архаических черт, и их отрыв от праязыка не носит такого характера, какой бывает при длительных и дальних миграциях. Но язык неотделим от народа-носителя, а потому архаичные представления о внешнем мире и архаичные божества в памяти славян сохранились, если можно так выразиться, в более первозданном виде. Пример тому Кололо — Купала.
Дороги богов
Так откуда пришел Аполлон в Грецию — с севера или с востока? Для того чтобы выяснить это, необходимо перейти от богов к людям, к народам, пронесшим своих кумиров через пространство и время. Для начала отправимся в Северное Причерноморье середины II тысячелетия до н. э., не забывая о том, что ираноязычных племен в тех краях еще не было. Они пришли позже, вслед за другим народом, и потому называли себя по отношению к нему «нэпа» — «младшие». По свидетельству Страбона, оба побережья Черного моря, Северное и Южное, были тесно связаны между собой напрямую через море еще со времен позднебронзового века. Не были закрыты для контактов, торговли и другие пути: морские вдоль побережий и сухопутные в обход моря с обеих сторон, западной и восточной. Для Ахилла не составило труда сменить родину на «далекую» Фессалию, основательно прижиться там, а позже возвращаться в свои края. Да и малоазийские венеты жили не только в Троаде, их география довольно-таки широка, скажем, Антенор со своим войском пришел из Пафлагонии, области, расположенной на южном берегу Черного моря непосредственно напротив Таврии. Стоит ли удивляться наличию «лады» в Малой Азии, если культ коня, свойственный малоазийским венетам, присутствует и в более отдаленных местах — у венедов Прибалтики и у славян по всему ареалу их расселения.
Не случайно наш поиск начался с Трои. Общность культур протославян и малоазийцев прослеживается еще с энеолита. И позже она не пропадает, не заглушается ни временем, ни контактами с иными этническими группами. Погребение Гектора, описанное в «Илиаде», тризна, погребальный костер и все сопровождающее это действо не могут не привести на память славянские погребальные обряды, сохранявшиеся до X–XII веков н. э. и имевшие почти трехтысячелетнюю историю. Они более чем похожи, они совпадают до мелочей, как, например, курган Патрокла, товарища Ахилла, тоже «тавроскифа», и черниговский курган X века н. э. Черная Могила или, скажем, описание погребения русса у восточного путешественника Ибн-Фадлана. В войске князя Святослава под Доростолом мы встречаем все то же трупосожжение с жертвами и возлиянием вина. Причем Лев Диакон, описавший события русско-византийской войны, так и говорит, что «приняли они, руссы, эти эллинские (языческие. — Ю. П.) таинства от товарищей Ахилла».
Мы уже останавливались на присутствии в Северном Причерноморье сколотов. Этноним этот дожил до середины V века до н. э., когда его засвидетельствовал Геродот. Но история сколотов значительно древнее — вспомним про воинственные племена, упоминаемые X. Коте. И если праславянские племена Подунавья шли на Балканский полуостров с севера, то их сородичи, обитавшие восточнее, продвигались в том же направлении в Малую Азию, используя перечисленные выше пути или один из них, наиболее удобный. В принадлежности сколотов к праславянам сомневаться не приходится, это убедительно доказал академик Б. А. Рыбаков. Присутствие предков в Северном Причерноморье и Таврии глубоко залегло в народной памяти славян — именно в тех местах располагался «ирий», загробный мир славянской мифологии, «райская земля», лучше которой «ничего на свете нет». В такой форме сохраняется память о прародине у народов, выходящих из последней стадии доклассового общества.