— Да, сейчас, — откликнулась Варя поспешно.
— Не вытянет? — спросил Кольцов с явным напряжением.
— Шанс есть, — ответила Маренн, устанавливая катетер. — Придется посоревноваться со смертью. Но для военного хирурга это обычная работа. Иван, вот, кроме фонаря, держите бутылку с физраствором. — Она вручила Пирогову капсулу. — Но только ровно и не трясите, а то не хватает только, чтобы попал воздух и все кровообращение, которое и так слабое, вообще закупорилось. Вот так, хорошо. — Маренн вставила трубку капельницы в катетер, физраствор пошел внутрь. — Сейчас станет легче. Я введу лекарства, это нормализует работу сердца. Варя, подайте шприц. — Она открыла металлический контейнер, в котором в спирту хранились шприцы. Взболтала лекарство в пузырьке. Набрав в шприц, осторожно ввела раненому. — Сейчас станет легче, — повторила она. — Мы не можем ввести наркоз, пока сердечная и дыхательная деятельность не нормализуется, — объяснила Варе и Кольцову. — А без наркоза не сможем оперировать.
— У нас частенько режут и без наркоза, — ответила медсестра. — Не хватает на всех. Водку в рот — и достаточно. Мучаются люди сильно.
— Может произойти болевой шок, — возразила Маренн. — Этому раненому повезло немного больше. Без наркоза он не останется. — Она печально покачала головой. — Но даже в Первую мировую войну, как я помню, без наркоза уже не оперировали. Это просто варварство какое-то. Так, пульс увеличивается. — Она проверила сонную артерию. — Теперь осмотрим рану. Вижу проникающее поражение брюшной полости осколками, разрушение брюшной стенки обширное. Большая подслизистая гематома. Неполные поперечные и продольные разрывы. Иван, посветите ниже, — попросила она Пирогова, — явно посекло мелкими осколками, так что вся брюшная стенка — как жуки проели, в иголочных проколах. — Маренн поправила очки. — К тому же повышенное загрязнение. Фонаря, конечно, недостаточно, тут освещение посильнее надо. Но я полагаюсь на опыт. Воспаление сильное, так что их очень трудно различить. Некроз сильно распространился. Много гноя. Что ж, сейчас проверим еще раз давление и пульс. Если в норме — все это будем вычищать, — добавила она решительно. — Затем введем антибиотик, чтобы снизить интоксикацию.
— Давление поднялось, пульс шестьдесят три удара в минуту, — сообщила Варя.
— На всякий случай я введу еще один укол, — подумав, решила Маренн. — Чтобы избежать бронхиального спазма и других осложнений. У нас нет его медицинской карточки, и мы не знаем, какие болезни он перенес, есть ли у него аллергические реакции. Будем действовать стандартно. Там будет видно. Во всяком случае, выбора у нас явно нет. Варя, следите за пульсом и дыханием, — распорядилась она. — Сейчас я приготовлю лекарство.
— Пани дохтур, — через минуту послышался срывающийся голос Пелагеи. — Болезный-то, кажись, того, дышать перестал.
— Фрау Сэтерлэнд, он не дышит, — забеспокоился Пирогов.
Маренн резко повернулась, сделала шаг к раненому, наклонилась.
— Иван, свет ближе! — приказала она. — Да, дыхание прекратилось, зрачки сильно расширены. Варя, вы что, не видите?
— Я отвлеклась на капельницу.
— Отойдите! Да, да, отойдите, — распорядилась Маренн. — Сейчас не время действовать с переводчиком, надо все делать быстро. Фриц, ко мне! — позвала Рауха. — Положи автомат, никто нападать не собирается. Быстрее. Будешь вдувать воздух, — добавила, когда Раух приблизился.
Взяв вышитую подушку, лежавшую под головой раненого, свернула ее вдвое, чтобы голова оказалась выше. Затем, нажав на скулы, заставила рот раненого раскрыться.
— Я буду жать на грудную клетку, а ты — вдувать воздух по моей команде, — распорядилась она. — Знаю, что умеешь. Всех учат в школах СС оказывать первую помощь при терминальных состояниях. Все ясно?
— Чего ж не ясно? — ответил Раух и, сняв фуражку, наклонился к раненому. — Может, наоборот? У меня сильнее получится.
— Зато у меня надежнее, — улыбнулась Маренн. — В этом деле, как и во всех прочих, опыт очень важен. Распорядок такой. Тридцать толчков, два вдоха. Начали! Варя, вы все-таки нужны, — позвала медсестру. — Следите за пульсом. Замерять пульс после каждого пятого нажатия.
— Да, хорошо. — Варя подбежала к больному. — Я готова.
— Да.
Маренн начала делать искусственный массаж сердца. В комнате царила напряженная тишина. Притихли даже щенки, возившиеся вокруг Альмы у печки. Пелагея, привстав на цыпочки, сама того не замечая, даже слегка приседала при каждом нажатии.
— Что ты все качаешься, — приструнил ее Микола, — только беспокойство создаешь. Затихни.
После двух циклов дыхание все еще не возвращалось. У Маренн лицо покрылось испариной.
— Дай я, — снова предложил Раух. — Если он придет в себя, тебе еще операцию делать. Это-то могу и я. А операцию сделать — нет.
— Ни в коем случае, — ответила Маренн. — Отвлекаться и останавливаться нельзя. Сейчас последняя попытка. Должно получиться. Сосредоточься.
— Товарищ старшина, угробили фрицы комиссара-то, — вдруг заметил вслух один из красноармейцев. — Все колдовали, колдовали над ним. И вот вам, нате. Раньше дышал, а теперь не дышит. Одно слово — угробили.
— Помолчи, Величко, — одернул его Кольцов. — Ты-то что понимаешь? Не мешай.
— А то, что хлопнуть их надо было с самого начала, как и предлагали, — продолжил тот недовольно.
— Отставить разговоры. Ты меня знаешь, я шутки не люблю. Ты приказа не слышал? Всем вести себя сообразно обстоятельствам и строго по моей команде. Ты получал команду рот открывать? Вот закрой и жди. Комментатор выискался.
— Пульс прощупывается! — вдруг радостно вскрикнула Варя. — Очень слабый. Но пошло, пошло… Ребята, есть пульс! — крикнула она, обернувшись к красноармейцам. Те зашевелились, оживленно переговариваясь.
— Вот, Величко, а ты сомневался.
— Варя, не отвлекайтесь, — окликнула девушку Маренн. — Включите капельницу. Сейчас будем вводить лекарство. Это септический шок. Надо как можно скорее удалять очаги заражения. Фриц, опусти подушку, — попросила она. — Пусть лежит как раньше. Сейчас он будет дышать сам.
— Вот дохтур, вот дохтур — чудо, — воскликнула Пелагея. — И з того свиту дистанет.
— Фриц, скальпель! Будешь подавать мне инструменты, — попросила Маренн. — Варя, вы следите за пульсом и дыханием. Не отвлекайтесь. Иван, держите капельницу. Ровно. Не раскачивая.
— Да-да, я стараюсь, фрау Сэтерлэнд, — ответил тот.
— Что ж, пока картина тяжелая, но не фатальная, — сказала Маренн. — Переведите, Иван, — попросила Пирогова. — Гнойное воспаление сильное, но локализовано в кишечнике, на соседние органы не распространилось. Значит, гангрены нам удалось избежать. Но процесс шел быстро, и к утру она бы уже присутствовала. Значит, большую часть кишечника сохраним. Сейчас я удалю осколки и начнем вычищать. Иван, попросите лесника, пусть принесет весь свет, какой здесь есть. Осколки мелкие, видно плохо. Нельзя ничего пропустить.
— Пелагея…
— Я поняла. Лихт, лихт. Свет то есть, — засуетилась лесничиха. — Зараз вси свички зберу.
— Ти дивись, Иван, мать-то иноземной молве выучилася, — подмигнул Пирогову Микола. — Скоро по-иноземному заговорит, и ти не знадобишься.
— Тотальной резекции не потребуется, — заметила Маренн, внимательно осматривая пораженные ткани. — Но часть тонкой кишки придется удалить, сильно повреждена, — сказала она, подняв глаза на Варю. — Соединю потом концами. Будет рубец, но все-таки это наиболее естественный способ, и, раз есть возможность, он предпочтительнее. Уход, правда, потребуется длительный и сложный, чтобы все срослось и зажило правильно. Справитесь?
— Справлюсь, — уверенно ответила та. — У меня ветеринарный опыт большой. С детства собак выхаживаю. И операции собакам хорошо делала, в том числе и на кишечнике, если проглотит какой-то предмет, например. Со щенками-подростками такое часто случается, все в пасть тянут, как дети. Человека, правда, оперировать не приходилось. Потому я и настаивала, что раз есть возможность настоящего человеческого хирурга позвать — то так и надо сделать. Тем более при таком тяжелом некрозе. Правда, если бы возможности не было — пришлось бы самой, никуда бы не делать. А сейчас я смотрю, учусь, запоминаю, как вы делаете. С уходом я справлюсь, вы не волнуйтесь. Только были бы медикаменты. А если даже и не хватит медикаментов, народные средства использую. Травы, настои, у нас в каждой деревне знахари найдутся, у которых запасы имеются. Да сама в лесу насобираю. Я за это совсем не волнуюсь. Главное — вот операцию правильно сделать. Это же всему начало. Как хирург сделает, так и пойдет выздоровление. Все вычистит — легко будет. Оставит грязь и повреждения — нового воспаления не избежать значит, надо снова резать. Но с вами я спокойна. Немцев вообще хорошо учат, я слышала, медицина у вас на высоте. Но вы — особенно. Это по технике видно, как руки двигаются. Каждое движение — выверено, ничего лишнего, и — полное спокойствие. Надеюсь, я тоже так когда-нибудь научусь. — Она вздохнула.
— Это опыт, фрейлейн, — заметила Маренн. — Никакая теория не научит так, как опыт. А опыт хирурга — это человеческие жизни. Не всякого удается спасти. Особенно на начальном этапе. Такие уроки особенно сильно запоминаются.
За украшенным вышитым рушником оконцем забрезжил рассвет. Розовые блики заскользили по коричневому глянцевому полу. В раскрытую дверь было слышно, как полились над дубравой голоса перекликающихся поутру птиц.
— Ну вот, пожалуй, все. — Маренн распрямилась и, положив в контейнер использованный инструмент, сняла перчатки. — Будет жить их командир, скажите им, Иван, — попросила она Пирогова, кивнув в сторону притихших красноармейцев. — Сейчас уровень заражения снизится, температура спадет. Теперь промывать, дезинфицировать, никаких мазей, — строго сказала она Варе. — Не бинтовать. Должен поступать кислород, тогда заживление пойдет быстрее. Только прикрывать салфетками. Вводить антибиотик, ставить капельницы для поддержания водного баланса. Все необходимое я оставлю. Во всяком случае, на первое время. Потом уж сами справитесь. Как говорили, народными средствами. — Она улыбнулась. — Питание, питье — сами знаете, наверное. Тут у людей и собак большой разницы нет. Нарк