оз полностью отойдет минут через двадцать — двадцать пять. — Маренн взглянула на часы. — Никакой еды, никакого питья. Физраствор внутривенно, глюкоза для энергетической подпитки метаболизма. И так три дня. Это при том, что вы не будете его бинтовать и нарушать мои предписания, — предупредила она. — С третьего дня можно давать нежирный бульон, отвар из круп, настой из некислых ягод. Кормить раз семь в день, но очень маленькими порциями. Только на пятый день можно попробовать молочный суп, яйцо всмятку или омлет. Но все — очень осторожно.
— Я все поняла, фрау, — кивнула Варя. — Но как же так — не бинтовать? — спросила с сомнением. — А если грязь попадет?
— Не должна попасть, — ответила Маренн, снимая маску и протирая влажной салфеткой лицо. — Это ваша забота. Вы должны за этим следить. Но где она может попасть? — Она внимательно посмотрела на Варю, затем перевела взгляд на Кольцова. — Вы собираетесь носить его по лесам? Это категорически запрещено, в ближайшие дней семь — точно. Вот как лежит, так и лежит. Менять белье, обмывать, шевелить можно, но перетаскивать — ни в коем случае. Тогда вся наша работа была напрасной. Вообще. Такие операции производятся только в госпиталях, в операционной, — заметила она строго. — Потом больные остаются в палате под наблюдением врача. В полном покое. Я понимаю, что у нас нестандартная ситуация, но хотя бы дней пять или семь надо выдержать.
— А если нагрянут… каратели? — Кольцов запнулся.
— Каратели в ближайшее время не нагрянут, — ответила Маренн. — В Берлине неожиданно передумали, и айнзацкоманде D изменили приказ. Теперь они переведены в другое место. Здесь они в ближайшее время не появятся. Но зато ожидается приезд в город очень высокопоставленных гостей, — добавила она, собирая инструменты в саквояж. — Это произойдет в двадцатых числах августа. Решение еще не окончательно подтверждено, но если все-таки событие состоится, где-то за неделю или полторы начнутся облавы. Так что как раз дней пять или семь еще есть, — заключила она. — А затем всем надо снова уйти на остров. — Она взглянула на Варю. — Или, во всяком случае, отправить туда раненых и хозяев дома. Я не знаю, какие у вас планы.
— Наши планы — полная неизвестность, — ответил Кольцов мрачно. — Без Светлова, — он показал взглядом на политрука, — дисциплина расшаталась, сами видите. Несколько бойцов у меня ушло, вот еще имеются некоторые, которые бузят. — Он бросил взгляд на Величко. — Считают, что они все знают. Вы и так нам много помогли, доктор, не могли бы еще помочь? Покажите на карте, где линия фронта, где теперь наши. — Он открыл планшет и протянул Маренн карту местности. — Далеко ли ваши продвинулись?
— Вышли в район реки Ингулец, движутся на Херсон, верно? — Маренн обернулась к Фрицу. Тот кивнул и, сделав шаг вперед, приблизился.
— Вы хотите прорываться к своим? — спросил Кольцова сдержанно. — Это нереально. Сами видите. — Он провел пальцем линию по карте. — Расстояние большое, идти придется лесами и болотами, тылы очень плотные. Практически в каждом населенном пункте наши тыловые части и охранение. Очень быстро обнаружат. Те, кто у вас такие смельчаки, отправились самостоятельно, считайте, что они уже в Уманской яме. Этой же ночью их поймают. А поодиночке они никакого сопротивления не окажут. Как вы пойдете? У вас тяжело раненный командир, раненая девушка, — он бросил взгляд на Варю, — две собаки тоже раненые. Вам как минимум еще неделю надо оставаться здесь, это пока командира можно будет транспортировать, а за это время фронт еще дальше уйдет к Херсону.
— Господин офицер прав, Василий, — вступил в разговор Пирогов. — Вам надо оставаться в тылу. Будете партизанить. Как Денис Давыдов в восемьсот двенадцатом году. А что? Укрытие есть — на остров Сигизмунда мало кто дорожку знает, только Наталка-почтальон, но она с нами. А жилье там сносное, и зиму пережить можно. Печки, воздуховоды все в исправности. А что нет — Микола починит, у него золотые руки. Вы же полноценная часть, со знаменем, вот с командиром. — Он показал на политрука. — Мы тоже с Юрой примкнем. Я подумал, Варвара Ильинична, не будем мы брать щенка. — Он обернулся к медсестре. — Если вы решите остаться, а другого выхода, как я понимаю, нет, мы с Юрой к вам примкнем. Во всяком случае, Юру я точно сюда отправлю. Будет помогать вам следить за собаками, если позволите. Боязно мне за него, — объяснил он Маренн. — Вы уедете. Будет санаторий или нет — это же заранее знать невозможно. Сейчас удалось их остановить — а дальше? Госпиталь-то наверняка переедет ближе к фронту. А что в усадьбе будет? Полицаи поселятся? Наталкин отвергнутый ухажер? Хоть и жаль мне дом хозяйский оставлять, но с полицаями жить и я не останусь. Пусть топчут, все равно не остановить их мне. Не по силам. Но и мириться с ними нельзя. Вот к вам придем. Возьмете Юру в помощники, Варвара Ильинична? — спросил с надеждой. — Все надежнее будет. Он мальчик хороший, старательный, собак любит. Особенно овчарок. — Пирогов улыбнулся. — У него отец тоже пограничником был. Служил на Дальнем Востоке, погиб в перестрелке с японцами. Я уж говорил прежде.
— Я, конечно, приму его, — подтвердила Варя смущенно. — Я буду рада.
— Вот и ладненько, — кивнул Пирогов, — завтра же его приведу. Слышишь, Микола, — повторил громче для лесника. — Приведу завтра к тебе воспитанника своего, Юру, мальчика того, что приходил, помнишь? Госпожа доктор скоро в Берлин возвращается. Пусть лучше с вами со всеми будет, чем со мной одним. Я-то как его смогу защитить? А тут, я смотрю, народа нашего побольше.
— Приводи, приводи мальца, Иван, — согласился Микола. — Не обидим.
— Я его обласкаю, нагодую, синочкой стане, сиротинушка, — затараторила Пелагея.
— Я думаю, это правильное решение, Иван, — сказала Маренн, закрывая саквояж. — Рейхсфюрер поставил резолюцию рассмотреть возможность организации санатория. Но ничего не мешает ему по настоянию Гейдриха и другое решение принять, а прежнее отменить. Так что все это временно. Надеяться на это нельзя. Госпиталь действительно переедет дальше. Уже есть распоряжение с новым местом дислокации. Сюда слишком далеко возить раненых. А что будет в усадьбе — неизвестно. Но пустым такой большой дом не оставят. Заселится какое-нибудь местное начальство. Если вы, Иван, приведете Юру сюда, в сторожку, он во всяком случае будет среди своих и под защитой.
— Так и решим, — согласился Пирогов. — Я рад, что вы поддержали меня, фрау Сэтерлэнд.
— Доктор, вот что скажите мне. — Кольцов подошел ближе к Маренн и понизил голос. — Только честно, если возможно. Светлов, политрук наш, выживет? Или все это так, временно?
— Как это не выживет? — Маренн взглянула на него с удивлением. — А ради чего мы тогда старались? Выживет, если будете соблюдать все мои предписания, которые я оставила фрейлейн. — Она указала на Варю. — Если уж совсем честно, унтер-офицер, — она улыбнулась, — даже если и не строго будете соблюдать, выживет. У него крепкий организм, столько времени продержался без должной помощи. Но лучше все-таки следовать назначению, — добавила она.
— Конечно, будем следовать, — с готовностью подтвердил тот. — Вы — добрый человек, спасибо вам. — Он протянул Маренн руку. — Даже странно, что вы носите их форму.
— Я — врач, мой долг — лечить людей. — Маренн коротко пожала его руку. — А насчет формы — не торопитесь по ней судить. Форму носят разные люди, и не все добровольно. Что ж, мы можем ехать, я готова. — Она обернулась к Рауху. — Иван, пора.
— Да-да, идем. — Пирогов направился к двери.
— Я провожу, провожу, — заторопилась Пелагея, накинув платок.
— А когда хлопчика-то твоего ждать? — спросил Микола.
— Да утром и приведу, — пообещал Пирогов.
— Я тогда собак с утра кормить не буду, — крикнула Варя. — Его подожду. Вместе покормим.
— Спасибо, Варвара Ильинична.
— Честь имею. — Раух отсалютовал Кольцову, приложив два пальца к блестящему козырьку фуражки. Тот в ответ тоже отдал честь.
— Прошу, прошу, проходьте, рятивница наша, спасительница. — Пелагея проскользнула в сени и распахнула дверь. — В пояс вклоняемся, бережи вас Боже. — Взмахнув рукой, она склонилась до самого пола. — Як щоб не ви, дилали ми, нисчасни.
— Ну, хватит уж, раскудахталась, — одернул ее Микола сзади. — Смущаешь пани доктора. Благодарность примите. Хоть иконку и не взяли, понимаю я, вы ученый, не до наших вам обманов, на себя надеятися. Но так и знайте, сколь живу, поминать буду добрым словом. — И он, кряхтя, тоже поклонился в пол. — И ты, Иван. Я тебя и прежде уважал дюже. Но теперь знай — мы за тебя горой. Наш дом с Пелагеей — твой дом. Так что никакого раздумья не имей — как к себе приходи. И знай, что всегда на нас положиться можешь.
— Спасибо, спасибо. — Пирогов, расчувствовавшись, обнял лесника. — Вот не зря говорят, что в суровую годину раскрываются люди и ближе становятся друг к другу. Но мы поедем. — Он взглянул на Маренн. — Госпоже доктору надо раненых лечить.
— Вам тоже спасибочки, господин офицер. — Микола поклонился Рауху. — Без вас-то труднее было бы пани доктору. С нас-то какие помощники. — Он лукаво толкнул Пелагею в бок. — Так, рухлядь одна.
— Вот растолкался, — отскочила та. — Ступай в дом. Провожу, панечка, до автомобилю. — Она спустилась со скрипучего крыльца на поляну. — В перший раз ихала я с вами, так удобно, и не трясет, як на возе. Добрая колесница.
— Тилька на колесницах теби и разъезжать, — хмыкнул Микола.
Небо над поляной стало густо-розовым от солнца, на зеленой траве блестела роса. Вековые дубы шелестели листвой. Маренн с удовольствием вдохнула свежий утренний воздух.
— Красиво здесь у вас, — сказала она Пелагее. — Ощущаешь такую глубину времени, что захватывает дух. А как же, Иван, — спросила она, подходя к машине, — вы сейчас Юре скажете, что щенка не взяли? Он же ждет, наверное.
— Я объясню ему, фрау Сэтерлэнд, что расстраиваться не надо, — ответил Пирогов. — Что сегодня же днем у него будет не одна собака, а целых пять под присмотром. Думаю, он поймет.