— Он любит блондинок нордического типа, — парировала Маренн.
— Это он так говорит, потому что надо так говорить. А что он любит на самом деле — неизвестно.
— Вот легче было мне с тобой поехать, чем все это слушать, последствия отказа. — Маренн положила ручку, закончив подписывать карточки. — Надеюсь, на этом точка?
— Запятая, — повернулся Раух. — Продолжим по пути на аэродром.
— Кофе, фрау Сэтерлэнд, для вас и господина офицера.
Дверь открылась, на пороге появилась медсестра Вагнер. На подносе она несла завтрак.
— Вы позволите?
— Входите, Гертруда, — разрешила Маренн. — Вы даже не представляете, как вы вовремя. Вы меня просто спасаете. — Она с упреком взглянула на Рауха. — Господин офицер очень голоден. Меня чуть не съел вместо бутерброда, — пошутила она.
— Пожалуйса, угощайтесь. — Вагнер поставила поднос на стол.
— Вот возьмите, я подписала. — Маренн передала ей папку с карточками.
— Сейчас я принесу вторую партию, я уже подготовила, — предупредила та.
— Пожалуйста, приносите, Гертруда, и побыстрее, — разрешила Маренн.
— Еще предложи ей выпить кофе с нами, — иронично добавил Раух, когда Вагнер на время вышла. — Я действительно голоден, но ветчина вряд ли меня удовлетворит.
Он снова подошел к столу.
— Больше пока ничего предложить не могу. Вот, на. — Маренн протянула ему чашку с кофе и бутерброд на тарелке. — И не мешай мне работать, пожалуйста.
— Надеешься, что я этим удовлетворюсь? — Раух склонил голову, пристально глядя на нее.
— Ни в коем случае, — ответила Маренн. — Я тебя знаю. Бутербродом от тебя не отделаешься. — Она улыбнулась. — Не тот масштаб.
— Фрау Сэтерлэнд, срочное сообщение. — В гостиную снова вошла Гертруда, в руках она держала папку с карточками, а поверх — бумагу с напечатанным текстом.
— Что случилось? — Маренн и Раух почти одновременно повернулись к ней.
— Здесь сказано, что санитарный транспорт атакован неизвестными в районе поселка Яснозорье. — Она заглянула в текст. — Охрана ведет бой, вызвали подкрепление. — Гертруда протянула Маренн документ. Та быстро пробежала его взглядом.
— Ясно, что эвакуация откладывается, — сказала она, взглянув на Рауха. — Я доложу в Берлин. Они должны залержать обратный вылет.
— Или вообще отменить на сегодня, — добавил Раух. — Известно, какими силами напали?
— У меня нет никаких сведений. — Медсестра пожала плечами.
— Хорошо, Гертруда, — кивнула Маренн. — Я подпишу карточки. Все это не отменяет нашей обычной работы. Продолжайте подготовку, — распорядилась она. — Обычная ситуация на войне. Тем более когда в котел попала крупная группировка противника — много отставших от основных сил отрядов остается в тылу. Вылет из Берлина я отменять не буду. — Она взглянула на Рауха. — Запрошу перенос вылета отсюда. Думаю, пока часов до семнадцати?
— Если не хочешь, чтобы вылет сняли, то не дольше, — согласился Раух. — Иначе они вообще направят самолет на другое направление. А мы будем ждать еще дней пять, пока там что-то освободится. А так пусть уж прилетит, — решил он. — А там доложим, пересмотрят коридор. Куда они денутся, когда самолет здесь и раненые на борту.
— Ты прав. Сейчас я соединюсь с управлением. — Маренн сняла трубку.
— Фрау Сэтерлэнд, здесь пришел смотритель усадьбы, — заглянула Гертруда, — спрашивает, можно ли войти.
— Быстро он обернулся, — присвистнул Раух, — если учесть, что он хромает, дорога до сторожки по лесу гораздо короче, чем ехать на машине.
— Налейте ему кофе и попросите подождать, — распорядилась Маренн. — У меня Берлин на связи.
— Слушаюсь. — Гертруда закрыла дверь.
— А наше свидание опять отменяется? — спросил Раух шепотом, пока телефонистка дозванивалась до медицинского управления. — Теперь на сколько?
— Не знаю. А хороша бы я была, поддавшись на твои соблазны, — ответила Маренн, прикрыв микрофон ладонью. — Транспорт атакован, а я развлекаюсь с любовником.
— Ну, интуиция тебя никогда не подводила.
— Не интуиция, а реальная оценка обстановки.
— Валькирия-8, — послышался голос телефонистки. — Соединяю.
— Благодарю вас, — кивнула Маренн и уперлась рукой в грудь Рауха. — Отойди, Ромео.
— Да, да, у меня чрезвычайные обстоятельства, — через мгновение она уже убеждала одного из заместителей. — Самолет нельзя отменять. Я заказала повышенную вместимость, так как у меня много тяжелых, их нельзя затолкнуть в любой попавшийся транспорт, так как они с оборудованием, отключать недопустимо, иначе не довезем. А таких самолетов — наперечет. Я оставляю свой заказ в силе и начну погрузку максимум в шестнадцать. Кто будет согласовывать с летчиками? Вы, конечно. Мне что, рейхсмаршалу Герингу звонить, чтобы перенесли один санитарный самолет? — спросила она строго. — Или это как-то может решиться без его участия? Я жду транспорт в назначенное время по указанным в ориентировке координатам и прошу сохранить квоту в «Шарите» на места с этого направления. Откуда? Из района Идрицы? Покажи карту, — попросила она Рауха. — Это Смоленская дуга. Да, я туда направила доктора Грабнера. По графику он должен был вылететь 1 августа. И что? Большие потери и запрашивает повышение квоты? — повторила она задумчиво. — Нет, с этого направления я ничего не могу урезать, у меня у самой превышение на двадцать коек. Не знаю, куда будем ставить, класть, разберитесь, пока я еще здесь, куда ставить и класть. Ни от одного места я не откажусь, вы знаете. А для Грабнера, пожалуй, сократите, что у нас зарезервировано для итальянского корпуса. Да, да, на восточном направлении. Я забрала у них пятнадцать мест, так что возьмите еще и для Грабнера. Они пока не использовали свою квоту, и, как я вижу, в ближайшее время она не потребуется. Скажите, что я распорядилась. Да, да, я жду самолет. В установленное время. Благодарю.
— Бедные итальянцы, — усмехнулся Раух, когда Маренн повесила трубку. — Им даже и полечиться будет негде, если нужда возникнет. Все места у них забрали.
— Койка в «Шарите» — это не просто постель с одеялом и подушкой, чтобы полежать и отдохнуть, — ответила Маренн резко. — Это, можно сказать, боевая единица, только на нашем, медицинском фронте. Это полное медицинское оснащение — то есть заранее выделенные медикаменты, время работы медсестры и хирурга, дежурного врача и дежурного уборщика даже. Это кислородное обеспечение, капельницы, количество ампул с антибиотиком, шприцы — все в расчете на одного пациента. И просто так нельзя забрать, если нет соответствующего приказа. Как и на фронте нельзя просто забрать и перебросить взвод куда захочется. Есть общая задача, общее управление, и все этому подчиняется. А в связи с тем, что дуче решил повоевать, пришло распоряжение выделить им соответствующие места, да не просто, а класса А, то есть с более тщательным уходом, что предусмотрено только для тяжелораненых. Вот вам политика — и точка. — Маренн недовольно развела руками. — Спустили приказ — исполняйте. Если итальянец — сразу класс А, даже если он просто палец порезал. А мы видим, вот две папки карточек я подписала на эвакуацию, есть там хоть один итальянец? Ни одного. Сто пятнадцать человек наши и пять венгров. И все тяжелые. Куда я их должна размещать? В класс С, чтобы им отпущенного финансирования хватило только на то, чтобы спиртом помазать? А класс А будет простаивать со всем новейшим оборудованием только потому, что фюреру сейчас угодно, чтобы дуче совершил военный подвиг? Конечно, я все переписала так, как мне надо. И все сто двадцать человек тяжелораненых сейчас отправятся у меня в класс А, и два самолета, которые сейчас из-под Смоленска отправит Грабнер, тоже туда же — на места итальянцев. Грабнер сообщает на центральном направлении под Смоленском — просто вал. Он один не справляется. И мне, скорее всего, сразу придется лететь туда. — Она вздохнула. — И без всякой передышки, как только размещу этих.
— Вот вам, пожалуйста, свидание и в Берлине отменяется. — Раух недовольно сдвинул брови. — Опять горит. Теперь под Смоленском. И без тебя — никуда. Я не удивлюсь, если Отто заведет интрижку на стороне. Хотя для меня это только лучше.
— Он их и так заводит, на нем виснет чуть не весь дамский состав секретариата фюрера и партийной канцелярии. — Маренн поморщилась. — Это еще хорошо, что в СД женщин не так много, в основном мужчины, а то и там была бы такая же картина. Я об этом знаю. Но я же не держу. Не нравится — уходи. Ступай туда, где лучше. Где всегда дома, готов обед и ужин, жена ухоженна и весь день занята только тем, что ждет мужа со службы. Куча детишек, опять же. Своих, не какого-то там английского лейтенанта с подозрительным происхождением: уж не еврей ли? Малышей, которых можно потискать, а не по двадцать лет, да еще с характерцем, как у Штефана, и запросами, как у Джил: все только от Шанель, а иначе мы не признаем. Я же не возражаю, устраивайте свою жизнь, как нравится. Вот ты, что ты все вокруг меня ходишь кругами сегодня с утра? У тебя предложений не меньше, чем у Отто. Аппарат Геббельса, Бормана, где еще у нас цветник? Опять же, певицы, артистки, спортсменки. Есть на ком остановить усталый взор солдатам фюрера. Так нет. Давайте-ка им фрау Сэтерлэнд. Но уж простите. — Она улыбнулась. — У фрау Сэтерлэнд большой обоз. Я уж не говорю про своих двух взрослых отпрысков, с которыми проблем больше, чем с маленькими. Но я обязана служить — и я служу. А все приятные утехи — на втором плане.
— Как видишь, все согласны. Во всяком случае, я, — мягко ответил Раух. — И подозреваю, что Отто — тоже. И не только он. А вот насчет итальянцев… — Он сделал паузу. — Ты не погорячилась, имея в виду приезд Муссолини и грядущую встречу здесь, на Умани? — спросил он. — Вот как доложат ему, что все их койки испарились, дуче ты же знаешь, он поднимет крик такой, что Сталин в Москве услышит. Без всяких докладов своих разведчиков. Собственными ушами.
— А как они узнают, что их койки испарились, если у них тяжелораненых пока нет? — Маренн наклонилась к нему. — Дуче-то мы не собираемся ставить в известность. А если у них такие случатся, я не думаю, что их окажется так много, что мы им места не найдем. Найдем, конечно. Я даже нисколько не сомневаюсь. Там Пирогов ждет, — вспомнила она. — Позови его, пока есть время. Нашел ли он своего воспитанника?