— Будем надеяться, что план Пирогова сработает, — произнесла Маренн, заходя в кабинет. — И лесник перехватит второй отряд, чтобы они не встретились Кольцову по дороге. Нам тоже надо выполнить все четко. Смотри. — Она взглянула в окно. — Ты же говорил, что он убежал в кусты. А он сидит.
— Сидит? Кто? Пес?
Раух тоже подошел к окну. Действительно, у разбитого фонтана сидел Граф. В зубах он держал ветку малины — с ягодами. Платок белел рядом. Увидев, что Маренн появилась в окне, осторожно положил ветку на каменный поребрик фонтана и, схватив платок, убежал.
— Это тебе привет от Ивана. От них от всех привет, — догадался Раух. — И благодарность. Смотри-ка, какой умный. Просто человек.
— Как и Айстофель, — произнесла Маренн, и голос ее дрогнул. — Сходи возьми эту ветку, — попросила она Рауха. — Я возьму ее с собой в Берлин. На память.
— Ты смеешься? — изумился Раух. — Она же завянет. И как я найду эту лестницу, по которой ходил Иван?
— Как-нибудь найдешь, — ответила негромко Маренн. — Ты же разведчик. Серьезно. Не буду же я тебе подсказывать. — Она лукаво улыбнулась. — А ветка пусть завянет. Все равно я ее сохраню. То, что в сердце — не завянет никогда. Иди, иди, не ленись, — подтолкнула она Рауха. — В крайнем случае, обойдешь усадьбу вокруг. Не заблудишься. А мне надо работать.
— Фрау Сэтерлэнд, еще комплект документов. Подпишите.
В гостиной снова появилась Вагнер. Фриц быстро вышел. Вернулся он через несколько минут. Маренн подписывала документы, когда он положил прямо перед ней ветку малины с ароматными красными ягодами и яркими зелеными листьями.
— Ну вот куда, на документы? — Она поморщилась.
— Ягоды съешь. — Фриц сел напротив и, сорвав ягоду с ветки, поднес к ее губам.
— Оставь. — Маренн отклонилась. — Сейчас сок потечет, не время.
Потом, взглянув на него, сдалась:
— Давай.
Ягоды были спелые, сочные, сладкие.
— Очень вкусно. Но как ты меня отвлекаешь. Всегда. — Маренн снова недовольно приподняла бровь. — Положи в машину. — Она вернула ветку Рауху. — А то мы забудем. С лестницей не ошибся? — спросила она иронично.
— Нет, представь, — ответил он. — Скрипучая, старая, но очень полезная вещь, когда хочешь незаметно исчезнуть из дома. Не удивлюсь, что гуляка-хозяин князь Сигизмунд специально устроил ее для себя и своих барышень.
— Возможно, ты прав. — Маренн кивнула.
— Фрау Сэтерлэнд, прибыл транспорт, — сообщила, заглянув, Вагнер.
— Спасибо, Гертруда. — Маренн встала. — Вот документы. — Она протянула Вагнер папку. — Начинайте погрузку.
— Слушаюсь.
Взяв папку, Гертруда быстро прошла по коридору и спустилась вниз по лестнице. На посту зазвонил телефон.
— Послушай, — попросила Маренн Рауха. — Ей все не успеть одной.
Раух снял трубку.
— Гауптштурмфюрер, вы теперь дежурите на посту? — послышался знакомый баритон Олендорфа. — Я бы хотел поговорить с фрау Сэтерлэнд.
— Дай. — Маренн подошла и взяла трубку. — Слушаю вас, штандартенфюрер. Какие-то еще указания? — осведомилась она строго. — Копию приказа я получила. Признаюсь, удивилась вашим способностям. Мы выезжаем к вам в пятнадцать ровно. Раньше, чем закончится погрузка раненых, я выехать не могу. Надеюсь, вы понимаете.
— Прекрасно, фрау Сэтерлэнд. — Ей показалось, Олендорф даже обрадовался. — Я как раз хотел сообщить, что раньше и не нужно. — Он замялся. — Дело в том, что фотограф тоже прибудет к этому времени. Он задерживается в Черкассах.
— Возможно, он и вовсе не приедет? — предположила Маренн, насторожившись.
— Нет, ни в коем случае, — отрезал Олендорф. — Это исключено. Он обязательно будет. Его ищут.
— Он пропал?
— Пока точных данных нет. Но к пятнадцати он будет. И вас я тоже жду, обязательно, хайль. — Олендорф бросил трубку.
— Фотограф пропал. — Маренн пожала плечами и положила трубку на рычаг. — Олендорф не хочет этого признать, но, скорее всего, съемка вообще не состоится. Тем более у нас есть повод вообще к нему не ехать, а направляться прямо на аэродром.
— Что-то он темнит, сейчас я проверю сводки. — Закурив сигарету, Раух пробежал глазами телеграфные строчки, приклеенные на бумагу. — Да, так и есть. Он не приедет, его похитили в Черкассах. Олендорф просто не желает признать этого перед тобой. Ему претит сказать тебе, что в очередной раз задуманная им операция сорвалась.
— Что ж, и поделом, — решила Маренн. — Не будет выдумывать всякую чушь. А кто похитил, есть подозрения? — уточнила она.
— Ничего не сказано, — ответил Раух. — Точнее, сказано: «большевистские бандиты». На деле это может быть кто угодно. Хоть проститутки, если он с ними не рассчитался должным образом.
— Жаль, сорвали Ивана и его друзей, — заметила Маренн. — Для них только лишний риск. А теперь никак им не сообщишь. Они уже выдвинулись на позиции. Время-то… — Она посмотрела на часы.
— Я полагаю, что не зря… — Раух отрицательно покачал головой. — Очень даже не зря. То, что съемка не состоится, вовсе не означает, что Олендорф не придумает для тебя какого-то иного занятия. Конечно, ты можешь к нему не ехать, но для этого нужен повод. Вот, например, нападение большевиков. Испугались, недостаточно охраны, надо отправлять самолет. Потому и не приехали — серьезно. А так просто взять и не приехать — можно нарваться на рапорт. Зачем давать ему лишний повод? — Раух пожал плечами. — Он же не сказал: съемки не будет, не приезжайте, фрау Сэтерлэнд. Он, напротив, настаивает, чтобы ты приехала. Значит, что-то держит на уме. А что? Мы не знаем. Зачем лезть на рожон?
— Да, ты прав, — согласилась Маренн. — Хорошо, сейчас спускайся в машину и жди меня, — решила она. — Отправим транспорт и сразу поедем. Нам нельзя опаздывать. Чтобы не навлечь на Ивана лишние неприятности. Вот, не забудь, возьми. — Она протянула ему ветку малины. — Знаешь, обычно я мало запоминаю прифронтовые госпитали, они все похожи друг на друга, а этот, — обвела взглядом комнату, — буду помнить. Вернуться сюда уже мне не удастся, госпиталь, скорее всего, переведут. Здесь будет что-то другое. Хотелось бы, чтобы война не разрушила этот дом. Чтобы сохранились могилы княгини и ее дочери. Чтобы Иван выжил и его воспитанник Юра.
— Очень много желаний, — улыбнулся Раух. — Если хочешь мое мнение, то если что-то здесь и будет, то штаб партизанского движения — это точно. Иван — он настырный, он будет бороться, и люди вокруг него соберутся. Они уже собрались. А будет еще больше. Полицаи поплачут. А так… — Он пожал плечами. — Почему бы не осуществить твою идею с санаторием? Действительно, очень подходящее место. Если ты с твоей энергией будешь продвигать эту идею в Берлине, не исключено, что она реализуется. Хорошее прикрытие для Пирогова. Да и всем местным лучше будет, сытнее.
— Я постараюсь. — Маренн улыбнулась. — А сейчас мне надо идти к раненым. Жди меня в машине.
Спустя два часа, когда последних тяжелораненых погрузили в транспорт, Маренн подозвала Гертруду Вагнер.
— Вы отлично справились, — похвалила она. — Я дала распоряжение, вы остаетесь за старшую на отделении, — сообщила сразу. — По всем организационным вопросам. И старшей медсестрой, конечно. Фрау Блумер будет вам помогать.
— Спасибо, фрау Сэтерлэнд. — Бледные щеки девушки зарделись от радости. — Я старалась.
— Я заметила, — кивнула Маренн. — И все хорошо получилось. Мы уложились в срок, хотя из-за нападения большевиков времени у нас оказалось меньше, чем предусмотрено инструкцией. Это ваша заслуга. Я уезжаю в Берлин, — продолжила она через секунду. — Я помню свое обещание, и я сделаю то, что обещала: внесу вас в список ближайшего резерва клиники «Шарите». Вот номера телефонов. — Она протянула Гертруде карточку. — Это номер клиники и мой домашний. Можете звонить в любое время. Фрау Кнобель, моя помощница в «Шарите» и моя дочь Джил обязательно найдут меня и все передадут, если потребуется. Я не забуду — обещаю. Это не в моих правилах.
— Я тоже обещаю, что выполню все, что вы просили. — Девушка не стала дожидаться, пока Маренн вспомнит о Пирогове, сказала сама. — Я позабочусь о смотрителе усадьбы. Пока я здесь, ему ничего не угрожает, — произнесла она, понизив голос. — Не сомневайтесь. Спасибо, что обратили внимание на меня, — добавила смущенно. — Мне трудно было бы пробиться, если бы вы меня не заметили. У меня нет покровителей, нет связей.
— Зато у вас есть настойчивость и прекрасные умения, — ответила Маренн. — Смелость. И доброе сердце. В военное время именно эти качества оказываются решающими. А связи — поверьте, мало кто стремится использовать связи, чтобы оказаться в военное время в прифронтовом госпитале. Вот в «Шарите», в центре Берлина — другое дело. У вас есть шанс там оказаться — как только захотите.
— Я помню об этом, но пока — тут… — Гертруда смущенно развела руками.
— Счастливо оставаться. — Маренн обняла ее на прощание и прижала к себе. — Удачи. Берегите себя. Надеюсь, еще увидимся.
— Вам тоже — удачи, — прошептала Гертруда сквозь слезы. — Ведь вы тоже все время на фронте. Оставайтесь в живых. Очень вам желаю.
Отпустив девушку, Маренн не оглядываясь села в машину. В глазах стояли слезы.
— Поехали, — глухо сказала Рауху. Он включил зажигание. Матор заработал, машина тронулась. Не выдержав, Маренн обернулась. Гертруда шла за машиной. Одной рукой она махала на прощание, другой — стирала слезы с лица.
У шлагбаума их встретил начальник охраны госпиталя.
— Транспорт прошел, мотоциклисты охраны готовы, — доложил унтершарфюрер. — Счастливого пути, госпожа доктор. Завидую вам. — Он вздохнул. — Уже сегодня вы будете в Берлине.
— А завтра — у Идрицы, под Смоленском, — продолжила Маренн. — Там — мясорубка. Спасибо за службу, — кивнула она унтершарфюреру. — Я была довольна вами. Счастливо оставаться.
— Хайль Гитлер! — Унтершарфюрер вскинул руку в приветствии, затем скомандовал: — Поднимай шлагбаум!
Два мотоциклиста двинулись впереди, два — сзади, сопровождая машину. Маренн еще раз обернулась — Гертруда стояла у шлагбаума рядом с унтершарфюрером. И оба смотрели вслед.