— Но как ты думаешь, нужно сказать Вагнер?
— Не знаю, я бы не стал. — Раух пожал плечами. — Ты знаешь ее недавно. Добросовестное отношение к своим обязанностям и желание оказать помощь местным жителям, которым грозит гибель, — это не всегда одно и то же. Тем более теперь, когда речь уже идет не просто о местных жителях. У них сформировался отряд, боевая единица. И острудничество с ними — пособничество врагу. Ее могут обвинить. Она-то не знает, что Пирогов связан с отрядом. Может согласиться ему помочь. Но ты-то знаешь. Зачем ее подводить? Я думаю, они сами справятся. Командиров там теперь хватает. И бойцов тоже. Вагнер не поздоровится, если Олендорф разнюхает, что она что-то передавала Пирогову. Тебя не тронут, за тобой — рейхсфюрер. За ней — никого. И даже ты ничего не узнаешь.
— Надо подумать. — Маренн сдвинула брови над переносицей. — Надо как-то попросить ее передать Пирогову фразу, чтобы и он догадался об опасности, и, если Гертруду спросят, что она такого ему сказала, это звучало бы совершенно невинно. Например, что-то об Альме, — сообразила она. — Ведь Вагнер ее не видела. Она не знает, что это за Альма. С ней занималась Беккер. А она уехала. И вряд ли она докладывала начальству о раненых собаках. Это несерьезно. Как думаешь?
— Возможно, — поддержал Раух. — Только надо сформулировать.
— Через пятнадцать минут прибываем, — сообщил Олендорф, оторвавшись от рации. — Дорогу проверили, все спокойно.
Лес поредел. Бронетранспортер свернул с шоссе на широкий проселочный тракт и, подпрыгнув на ямах, оставшихся после обстрела, выехал на другую шоссейную дорогу. Впереди показались ангары и вспомогательные строения аэродрома.
— Летчики сообщают, им дают вылет через двадцать минут, — взглянув на часы, Олендорф обернулся к Маренн. — Раненые уже в самолете. У вас время — только взойти на борт. Вашу Вагнер отвезут назад, не волнуйтесь, — добавил быстро, предупреждая вопрос Маренн.
— Хорошо. Я поняла, штандартенфюрер.
Чуть притормозив, бронетранспортер выкатил на летное поле и остановился прямо перед трапом. У трапа ждала Гертруда Вагнер.
— Госпожа оберштурмбаннфюрер! — увидев Маренн, она бросилась к ней. — Слава Богу, вы живы! Я так волновалась! Сначала места себе не находила. Но когда назначили вылет и сказали, что вы нашлись, цела и невредима, я успокоилась. На борту все штатно. Я следила за капельницами, делала уколы — все по расписанию, — доложила она. — Ухудшений нет. Состояние раненых стабильно тяжелое. Без изменений. К транспортировке пригодны все.
— Хорошо, Гертруда, спасибо. — Маренн с благодарностью обняла ее. — У меня к вам просьба.
— О смотрителе? — вспомнила Гертруда. — Я помню.
— Да, передайте ему, когда увидите, я совсем забыла в этой суете. — Маренн поморщилась. — Не самая важная информация, конечно. — Она намеренно сказала громче, чтобы обратили внимание не только Раух, который стоял рядом, но и Олендорф на броневике. И точно, он поднял голову. — Моя хорошая подруга Альма, Альма фон Блюхер, — уточнила она, — очень благодарна ему за советы по русскому фарфору. Они оказались очень полезны. Но она узнала, что усадьба находится в густом лесу, и просила передать, чтобы Иван обязательно соблюдал осторожность. Она сама живет в замке в Баварии, а вокруг — густой лес. Она очень хорошо знает, как быстро и легко заблудиться, попасть в ловушку. Так и передайте, пожалуйста, — добавила она, заметив, что Олендорф отвлекся, и понизила голос: — Альма просила передать, что в лесу очень легко попасть в ловушку. Дорогая Альма. Запомнили?
— Да, — кивнула Гертруда, быстро сообразив. — Запомнила. Так и скажу. Дорогая Альма просила передать…
— Госпожа оберштурмбаннфюрер, поднимаемся на борт! — прокричали из кабины пилота. — Готовность пять минут!
— Идем! Поднимайся! — подтолкнула она вперед Рауха. — Я — следом. Девочка моя, спасибо вам. — Она крепко снова обняла Гертруду и прижала ее к себе. — Еще раз повторю, берегите себя. На войне нет гарантий никому — ни солдатам, ни врачам, ни медсестрам. Все может закончиться быстро, в одно мгновение. Прошу вас, будьте осмотрительны.
— Вы тоже, — всхлипнула Гертрула. — Вам тоже спасибо. Вы знаете, за что.
— Фрейлейн Вагнер, сюда, на бронетранспортер, — прокричал Олендорф сквозь шум заработавших винтов. — Побыстрее. Иначе вас снесет с ног.
— Я провожу вас.
Маренн подвела Гертруду к броневику.
— Садитесь на мое место. Очень надеюсь на вас, штандартенфюрер, — сказала Олендорфу сторого, — что доставите благополучно.
Она поддержала Вагнер, пока та поднялась.
— Обещаю. — Олендорф наклонился к Маренн. — Фрау Сэтерлэнд, я тоже смею надеяться, что там, в Берлине… Если что-то. Ну, хотя бы промолчите? Все наши разногласия. Они не столь серьезны.
— Если не будете оспаривать мое решение о санатории — промолчу, — ответила она. — Но если снова начнутся разговоры о зачистке и исполнительных мерах, имейте в виду, я эту историю, как вы меня чуть не угробили, вынудив фотографироваться с пленным большевистским генералом, вспомню. Будьте уверены.
— Ничего оспаривать не буду, — быстро пообещал Олендорф. — Будет санаторий — точка. Решили. Я согласен.
— Хорошо, посмотрим, — кивнула Маренн. — Я буду следить.
И повернувшись, пошла на трап.
— Отъезжаем! Отъезжаем! — скомандовал штандартенфюрер. — Мотоциклисты, не тянем время.
— Это только Олендорф может выкатить на летное поле со всем эскортом, — сказал Раух, глядя в окно, когда Маренн села на кресло рядом. — Ну, всякий иной бы додумался, что мотоциклистов стоит оставить подальше. Или он и здесь боится, что на него нападут?
— Не знаю. — Маренн достала из кармана обрывок малиновой ветки и показала Рауху. — Ты говорил, не сохраню, — напомнила она. — Сохранила. Едет со мной.
— А кстати, что это за твоя подруга Альма? — спросил Раух, когда самолет начал разбег. — Я что-то такой не помню. Ирма Кох, Лиза Аккерман, Хелене Райч, фрау Марта. А кто такая Альма? Чей псевдоним? — пошутил он.
— Вовсе не псевдоним, настоящее имя, и совсем не подруги. — Маренн поморщилась. — Одной старой несносной склочницы. Старой баронессы фон Блюхер. Бабушки Анны фон Блюхер, бывшей подруги Отто. Она терпеть меня не может за то, что я отбила завидного жениха у ее внучки. Лично я никакой вины за собой не чувствую, так как не я это решала, не от меня зависело — пусть к нему предъявляют претензии. Но ее действительно зовут Альма. Точнее, Альмина. Но Отто называет ее старой Альмой. Она действительно живет в замке в Баварии, вокруг нее — глухой лес. И оттуда она распространяет слухи, что я — колдунья. Просто никакой другой Альмы мне не вспомнилось, чтобы сказать о ней Гертруде и чтобы это выглядело правдоподобно. Ведь я понимала, что Олендорф услышит наш разговор. А так Альма фон Блюхер, живет в Баварии, в лесу. И кстати, многие знают, что она коллекционирует фарфор. Саксонский и русский, императорского завода в Санкт-Петербурге. Ну а какие у нас отношения — его не касается. И никого не касается. Может быть, мы сегодня ругаемся, а завтра дружим. Так часто бывает.
Самолет оторвался от земли и набирал высоту.
— Отодвинься слегка, — попросила Маренн и наклонилась к окну.
Внизу бескрайним зеленым морем простиралась Брама. Розоватый шар солнца садился за горизонт, бросая в изумрудную чащу яркие фиолетовые блики, и она словно искрилась.
— Красиво, — произнесла Маренн. — Какое величественное пространство. Аж дух захватывает. Как ты думаешь, Иван уже добрался на остров? — спросила она, обернувшись к Рауху. — Он сообразит, о чем я хочу его предупредить, когда Гертруда передаст ему послание?
— Конечно, сообразит, — уверенно ответил Раух. — По-моему, ты выразилась предельно ясно. А Вагнер передаст, как только он появится в усадьбе. Она — исполнительная, и к тебе она привязалась. Да, думаю, они уже ушли на остров. Или вот сейчас как раз переправляются. Олендорф снял оцепление, как только мы уехали. Больше всего он заботится о себе, чтобы с ним ничего не случилось. — Раух усмехнулся. — Чтобы его не обстреляли, он никуда не провалился, не приведи господь. Все остальные могут падать в пропась, нарываться на большевиков — это его тревожит только тогда, когда угрожает его собственной карьере. Вот с тобой, например, пришлось оправдываться лично перед рейхсфюрером — это очень тревожно. Как бы не обернулось против. А если бы я один завалился в этот карьер, без тебя, за меня рейхсфюрер не стал бы ходатайствовать и Олендорф бы не почесался.
Самолет поднялся еще выше — Брама исчезла. В иллюминаторе плыли только подсвеченные розоватым светом облака. Маренн откинулась на спинку кресла, закрыв глаза от усталости.
— Вот он сейчас заерзал на бронетранспортере, мол, там, в Берлине, не очень-то жалуйтесь, — продолжил Раух с иронией. — На все согласен. Он же понимает, что будет разбирательство, попросят написать отчет, могут и наказать хорошенько. Вот и заныл. Всю спесь с него как рукой сняло.
— А ты откуда знаешь? — Маренн повернула голову. — Ты же в самолет пошел.
— Но я же видел в иллюминатор, как он разговаривал с тобой. Ерзал на бронетранспортере. Как бы так сделать, чтобы ему не очень попало. Наверняка на санаторий согласился. Еще сам его охранять пообещал. Около каждого местного жителя по охраннику поставит. Не то чтобы в ров гнать на расстрел. Лишь бы его самого в Берлине не трогали.
— Ну, до охранников дело не дошло. — Маренн улыбнулась. — Это ты преувеличил. Но с санаторием обещал не мешать, это верно.
— Сейчас и Вагнер расспросит, пока ее везет, о какой это Альме идет речь. Я не сомневаюсь.
— Пусть спрашивает. Его я больше не опасаюсь. — Маренн качнула головой. — Он у меня на крючке. О чем бы он ни спрашивал, когда нужно будет действовать, он сто раз подумает. Во всяком случае, пока эта история с нашим падением в карьер в Берлине на слуху — затихнет. Потом, когда она забудется — другое дело. Но на войне все быстро меняется, сам знаешь. Одно забудется, всплывет другое. А мне сейчас, ты знаешь, так хочется увидеть знаешь кого? — Она повернулась к Фрицу.