Не было бы — злобного желания, не было бы и писателя-Гоголя.
Не было бы на земле и заколдованных мест, одни только — выбранные места…
…
Свидетель последних дней писателя, врач Тарасенков, констатировал: «Ночи проводил он в бдении на молитве… один раз имел небольшое кровотечение из носа, мочу имел густую, темно окрашенную, испражнения на низ не было всю неделю. Прежде сего за год он имел течение из уха будто бы от какой-то вещи, туда запавшей; других болезней не было в нем заметно; сношений с женщинами он давно не имел и сам признавался, что не чувствовал в том потребности и никогда не ощущал от этого особого удовольствия; онании также не был подвержен».
…
Был ли Гоголь мужчиной?
Или у него между ног было, как у майора Ковалева вместо носа, — совершенно гладкое место?
Неестественны — скучающие герои Гоголя — Платонов, Тентетников, Подколесин. Здоровый молодой мужчина (Пушкин) живет от одной встречи с любовницей (или женой) до другой, от оргазма к оргазму. Если, конечно, его не отвлекают биржевые спекуляции, бега, карты, рестораны. А эти — скучают… Почему? Потому что Гоголь их заразил своей мертвенностью.
В «Носе» Гоголь демонстрирует незнание мужской природы — настоящий мужчина не будет ТАК дергаться и бегать из-за носа, а вот из-за другого органа — и побежит и подергается, если потребуется.
Панический страх Ковалева остаться без носа — это фрейдистский страх кастрации на гоголевский лад. Набоков полагал, что у Гоголя роль пениса выполнял нос. Чем же тогда были многочисленные, жадно им описываемые, табакерки и сам нюхательный табак? Воздержимся от ответа. Но чихание, кажется, было единственным, доступным Гоголю, видом оргазма.
…
Где его рассказ о первой любви? О первой женщине?
Ничего этого нет. Зато есть это удивительное место в «Вие». Единственное в гоголевской прозе описание любовного экстаза (цитирую только конец): Он чувствовал томительно-страшное наслаждение… вскочил в свою очередь к ней на спину… схватил лежавшее на дороге полено и начал им изо всех сил колотить старуху. Дикие вопли издала она; сначала они были сердиты и угрожающи, потом становились слабее, приятнее, чище, и потом уже тихо, едва звенели, как тонкие серебряные колокольчики (а он все бил и бил поленом. — И. Ш.)… — Ох, не могу больше! — произнесла она в изнеможении и упала на землю… Перед ним лежала красавица… Бесчувственно отбросила она на обе стороны белые нагие руки и стонала, возведя кверху очи, полные слез.
…
Хома сидел на женщине верхом. Левой рукой, видимо, держался за плечо. По каким местам он ее колотил? За что автор приговаривает Хому к смерти? За то, что тот убил ведьму, или за то, что испытал с ней.
…
…он бросился ее целовать. Немка начала кричать и этим еще более увеличила свою прелесть в глазах Пирогова…
(«Невский проспект»)
…
Вот только полена рядом не нашлось… И Шиллер с Гофманом вовремя подоспели.
…
Никто, никогда, ни одним словом, не упоминает о какой-либо любовнице Гоголя. Даже слухов не было. Единственная женщина, в которую Гоголь был якобы влюблен — это графиня Анна Михайловна Виельгорская, одна из его жертв. Гоголь зондировал почву о возможном браке через Веневитинова, женатого на одной из сестер Виельгорских.
Из туманного письма Гоголя графине неясно, что он собственно от нее хотел.
…
Коробочка соблазняет Чичикова: «Да не нужно ли еще чего? Может, ты привык, отец мой, чтобы кто-нибудь почесал на ночь пятки? Покойник мой без этого никак не засыпал».
Чесание пяток покойнику — единственный разрешенный вид секса в гоголевском мире.
…
Из многочисленных свидетельств о странностях одежды Гоголя приведем только одно, Аксакова: «Передо мной стоял Гоголь в следующем фантастическом костюме: вместо сапог длинные шерстяные русские чулки выше колен; вместо сюртука, сверх фланелевого камзола, бархатный спензер (куртка); шея обмотана большим разноцветным шарфом, а на голове бархатный, малиновый, шитый золотом кокошник, весь похожий на головной убор мордовок…»
…
Трансвестит?
…
Что любил Гоголь есть и пить?
Леденцы, пряники, печенье, крендельки, булочки. Пирожки с яблоками, черносливом и вареньем. Малороссийские кушанья, особенно галушки. Макароны с пармезаном и сливочным маслом. Разнообразные мясные блюда. Водку, херес, шампанское, жженку. Грушевый квас. Козье молоко с ромом. Крепкий кофе с жирными сливками. И еще — все то, что ели и пили его герои…
Это при его-то, с молодости, геморроидальных страданиях и расстройствах желудка!
Арнольди свидетельствовал, что Гоголь наедался до того, что бывал болен и в то же время постился иногда как самый строгий отшельник.
…
Догадка! Молодой Гоголь побывал, по-видимому, в петербургских борделях. Очень уж реалистично описал он публичный дом в «Невском проспекте». Попробовал, но не получилось. Испугался. Испуг зафиксировался в психике, стал рефлексом. Рефлекторным стало и желание скрыть испуг. Следы этих маскировочных работ можно найти во многих текстах Гоголя. Похабные анекдоты — один из таких следов. Белоснежные или мраморные (холодные) красавицы в его литературе — другое.
Женские персонажи у Гоголя — это или лубки как пани Катерина, или карикатуры как дамы в «Ревизоре» или в «Мертвых душах», или так описаны, как будто не Гоголь писал, а сучка Меджи из «Записок сумасшедшего». Есть, впрочем, исключение — изредка Гоголь высказывался — о бабах как казак, вроде Тараса Бульбы.
Гоголь попросту не знал женщины.
Пушкин написал — обманчивы как ножки их. Все ясно, специалист. У Лермонтова читаем — на ней измято было все, и грудь / хранила знаки пламенных лобзаний.
А у Гоголя — одно чесание пяток.
За то и не любил он особенно свою «Женитьбу» (писал Погодину — эта глупость не должна была явиться в свет) — потому что позабыл о маскировке, открылся в Подколесине.
«Женитьба» — один из самых страшных текстов Гоголя. Рассказ о том, как инстинкт смерти побеждает волю к жизни.
…
Осрамился, может быть, в борделе. Вместо того чтобы снять штаны, сделать свое мужское дело и заплатить, начал там, возможно, проповедовать, как в «Выбранных местах».
Что-то подобное в голову приходит, когда читаешь историю Пискарева…
Мы станем трудиться… Я буду сидеть за картинами, ты будешь, сидя возле меня, одушевлять мои труды, вышивать или заниматься другим рукоделием…
Как можно? — прервала она речь с выражением какого-то презрения. — Я не прачка и не швея, чтобы стала заниматься работою…
Женитесь на мне! — подхватила с наглым видом молчавшая дотоле в углу ее приятельница. — Если я буду женою, я буду сидеть вот как!
…
Как она будет сидеть, Гоголь не объяснил.
За несколько дней до смерти Гоголь написал «Духовное завещание» — мне бы хотелось, чтобы деревня наша по смерти моей сделалась пристанищем всех не вышедших замуж девиц, которые бы отдали себя на воспитание сироток, дочерей бедных неимущих родителей. Воспитание самое простое: Закон Божий да беспрерывное упражнение в труде на воздухе около сада или огорода.
…
Хорошо еще, что Гоголь жил в веке девятнадцатом. Живи бы он в двадцатом, добавил бы — да окружить приют высокой изгородью. С колючей проволокой. Собак пустить. И вертухаев поставить.
…
В том же тексте Гоголь пишет: «Якима отпустить на волю. Семена также, если он прослужит лет десять графу».
…
Лет десять!
…
Может быть его осрамили не падшие женщины, а жизнерадостные мужчины? Сильные, успешные, чиновные, богатые. Военные? Полицейские? Высокопоставленные чиновники?
Гоголь им отомстил. Нарисовал целую галерею взяточников и высокомерных бессердечных бюрократов.
Вот как Гоголь описывает простой народ: «После сих… следует необыкновенная дробь и мелочь. Их так же трудно поименовать, как исчислить то множество насекомых, которое зарождается в старом уксусе. Тут есть старухи, которые молятся; старухи, которые пьянствуют… старухи, которые… как муравьи…»
(«Портрет»)
…
Старухи — насекомые. В старом уксусе. Или в чернильнице Плюшкина с какою-то заплесневевшею жидкостью и множеством мух на дне. Или в его же графинчике, в который напичкались козявки и всякая дрянь…
И еще про мух: «Баранов… преосторожно, прехитро, преинтересно ловит мух, сажает в баночку, обшивает полотном, запечатывает фамильным потомственным гербом и рассматривает при лунном свете».
(Гоголь — Высоцкому)
…
Преинтересно! Гоголь описал тут не причуду товарища, а свою творческую лабораторию.
…
…существо… даже не обратившее на себя внимания и естествонаблюдателя, не пропускающего посадить на булавку обыкновенную муху и рассмотреть ее в микроскоп…
(«Шинель»)
…
Гоголь и был таким естествонаблюдателем, насадившим на булавку бедного Акакия Акакиевича и наблюдающим его в своем тексте как в микроскопе, и даже после его смерти… Гоголь и описывал Башмачкина так, как энтомолог — муху. Крылышки, жужжалица, лапки, голова, хоботок, брюшко, повадки.
Городничий недаром сравнивает Хлестакова с мухой с подрезанными крыльями. Этой беспокойной мухе подрезал крылышки, конечно не кто иной, как сам естествонаблюдатель Гоголь.
…
Потеря и поиск — главная драматическая пружина многих текстов Гоголя.
Несчастный Ковалев носится по Петербургу в погоне за своим собственным носом. Встречается с людьми — требует или просит у них помощи. Потому что для этого коллежского асессора человек без носа — птица не птица, гражданин не гражданин, — просто возьми да и вышвырни за окошко!
Ковалев не хочет стать птицей, хотя и умеет, по крайней мере в метафорах автора, летать — обнаружив пропажу носа — он велел тотчас подать себе одеться и полетел прямо к обер-полицмейстеру. Метания Ковалева по Петербургу, его зигзаги и отчаянные наскоки — напоминают метания испуганной птицы в клетке.
Страшнее потери самого носа для Ковалева — потеря социального статуса, чина. Места на общественной лестнице, и тогда и сейчас заменяющего в России самого человека.